Капитан еще более холодно произнес: 
 — Василий Ромашкин, вы арестованы. Вот ордер на арест. — Капитан показал 
небольшой бумажный квадратик. — Понятых прошу ознакомиться. 
 Василий посмотрел на тех, кого капитан назвал понятыми, — это были физрук 
училища, старший лейтенант Речипкий, и майор из учебного отдела, фамилию его 
Ромашкин не знал. 
 — Понятых прошу засвидетельствовать: все бумаги, изъятые при вас, принадлежат 
арестованному Ромашкину. Распишитесь вот здесь. 
 Василий даже не волновался, в оцепенении он ждал, что сейчас вся эта 
фантасмагория кончится, и он проснется. 
 Но дурной сон продолжался. 
 Не в «черном вороне», а в обычной легковой «эмке» Ромашкина привезли во двор 
дома в центре Ташкента. Не раз проходил Василий мимо этого дома и не подозревал,
 что в подвале его — тюрьма. Здесь его раздели догола, осмотрели, чтобы не 
пронес… А что пронесешь, например, в заднем проходе? Но заглянули и туда. 
Сфотографировали в фас и профиль, с номером на дощечке, которую велели держать 
на уровне груди. Сняли отпечатки не только пальцев, но и целой ладони. Затем 
вывели из подвала и направились к какому-то возвышению вроде большой собачьей 
будки в глубине двора. "Неужели будут держать меня в этом курятнике? — подумал 
Василий и тут же смекнул, что это хорошо — в тюрьме не оставили, значит, в этой 
будке подержат до выяснения, что все это недоразумение, ошибка, и отпустят. 
 Но предположение Василия тут же разлетелось вдребезги — будка оказалась входом,
 тамбуром в подземную так называемую внутреннюю тюрьму. Спустившись в 
сопровождении молчаливых конвоиров под землю, Василий увидел здесь целое 
переплетение расходящихся в разных направлениях коридоров. Электрический свет 
освещал в каждом из них ряды железных дверей. 
 В подземелье была гробовая тишина. Василия поразило: внутренние охранники 
ходили в валенках (летом!). 
 Лязгнула задвижка, щелкнул замок, тяжело отворилась толстая дверь, обитая 
железом. Василий шагнул через порог, и дверь тут же захлопнулась. И опять 
лязгнула задвижка и клацнул замок. Тут же откинулось окошечко на середине двери,
 и дежурный сказал: 
 — Откинь койку. Ложись до утра. Днем спать не положено. 
 Камера была маленькая, над дверью, за металлической решеткой горела яркая 
лампочка. Она освещала побеленный квадрат, что-то вроде внутренности контейнера 
— четыре шага в длину, два — в ширину, к стене прикреплена откидная полка, как 
в железнодорожном вагоне, у двери маленькая параша, накрытая ржавой крышкой. 
Больше ничего в камере не было. Поскольку все это находилось глубоко под землей,
 в левом верхнем углу было отверстие с кулак шириной. «Чтобы не задохнулся», — 
догадался Ромашкин. 
 Он отстегнул полку, которая ударилась о бетонный пол двумя откинувшимися 
подпорками. На койке был матрац без простыней, подушка в серой застиранной 
наволочке и армейское одеяло, такое же, каким накрывался в училище, только 
старое, потрепанное. 
 Не раздеваясь, Василий лег. Собрался спокойно все обдумать, прикинуть, что же 
произошло, за что его арестовали. Но сколько он ни перебирал в памяти свою 
жизнь за последние годы, ничего преступного, наказуемого вспомнить не мог. 
 Мешала думать яркая электрическая лампочка над дверью — она светила прямо в 
лицо. Ромашкин повернулся к стене и натянул одеяло наголову. Тутже клацнуло 
окошечко в двери, и надзиратель строго сказал: 
 — Ложись на спину, лицо закрывать не положено. 
 «Неужели он постоянно наблюдает за мной? — подумал Василий. — Не может быть, 
сколько же их надо, чтобы следить за каждой камерой? Ага, вот почему они в 
валенках! Подходят неслышно к волчку и периодически заглядывают». 
 Заснуть Василий так и не смог. О том, что настало утро, он понял по команде: 
 — Закрыть койку, приготовиться на оправку. 
 Его сводили в тюремную вонючую уборную, там же было несколько ржавых, оббитых, 
когда-то эмалированных раковин, над ними такие же старые ржавые краны. Запах 
застоявшейся мочи тянулся до середины длинного коридора. И даже в камере 
Василий чувствовал, что этой вонью пропиталась его одежда. 
 Ромашкин ждал допроса, чтобы наконец выяснить, за что его упекли в это 
подземелье. Но прошел день, а его не вызывали. Прошел и второй, и третий день, 
а допроса все не было. «Куда они подевались? — удивлялся Василий. — Неужели 
можно держать так долго невинного человека?» 
 У него затекли не только ноги, но и все тело от повседневного стояния или 
топтанья от стены к стене — четыре шага туда и четыре обратно. Днем лежать не 
разрешали. 
 На пятый день Василий постучал в дверь и, когда охранник открыл окошечко, 
сказал: 
 — Когда же меня вызовут на допрос? Забыли, что ли? 
 — Это не наше дело. Вызовут, когда надо будет. 
 — Так вы скажите им. Надо же разобраться. Мне госэкзамены надо сдавать. 
 Охранник ухмыльнулся: 
 — Экзамены для тебя уже начались. Будешь усе и усех сдавать, как положено. 
 Василий возмущался: «Заколдованный круг какой-то. Даже эта рожа что-то знает. 
А я не могу понять, что происходит». 
 Его вызвали через неделю. Провели по коридорам подземелья, затем через двор, в 
то красивое здание, которое выходило фасадом на улицу. 
 Комната следователя чуть больше камеры, ничего лишнего: письменный стол с 
настольной лампой, стул для следователя и второй, у двери, для допрашиваемого.