во второй шеренге, с ходу дал прозвище взводному: «Вахлак». 
 Лейтенант представился, сказал коротко о себе: 
 — Лейтенант Кузьмичев Иван Егорович. Томское училище окончил перед войной. В 
боях с первых дней. 
 И умолк, больше нечего говорить. 
 — Семейное положение? — с напускной серьезностью спросил Шкет. 
 — Жена есть. Детей еще не завел. 
 — Мерин, — тихо прибавил Борька, и все засмеялись. Смеялся и лейтенант, при 
этом лицо его стало совсем простым и добрым — типичный деревенский паренек. 
 — Не мерин, война помешала. Свадьбу сыграл, и на фронт, — пояснил он. 
 Так родилась вторая кличка, все во взводе между собой звали лейтенанта Мерин, 
и только Серый называл его по-своему — Вахлак. 
 После общего построения роту усадили на опушке кружком, и комиссар полка, 
которому была придана штрафная рота, батальонный комиссар Лужков, холеный, 
упитанный, чисто выбритый, провел политбеседу на тему «Как надо ненавидеть 
врагов и служить народу». Говорил он короткими, зычными фразами, будто не 
беседовал, а подавал команды. «Вот этот — полная противоположность вислозадому 
Старовойтову, хоть и политработник, но настоящий строевик», — оценил Ромашкин. 
 Разбудили роту затемно и до рассвета (маскировка!) повели сначала оврагом, а 
потом по траншеям. Вышли незамеченными для гитлеровцев на свой участок. Здесь 
раздали патроны, и лейтенант сказал: 
 — Присматривайтесь к местности и к противнику, завтра в атаку пойдем. 
 В траншее, кроме штрафников, находились солдаты обычной стрелковой роты. К ним 
пришли как бы на уплотнение. Старые обитатели обжили окопы, у них на каждое 
отделение блиндажик с перекрытием из тонких круглых бревешек. 
 — От мух, — сказал пожилой солдат об этом перекрытии. — Блиндажи как люди: чем 
крупней начальство, тем толще бревна, чем выше чин, тем больше рядов из бревен. 
Перекрытие нашего блиндажика не остановит самую плевую мину, наскрозь до пола 
прошибет. 
 Прибывшие стали расспрашивать о противнике — где он? Старые обитатели траншей 
осторожно приподнимались над бруствером, показывали: 
 — Вон за речушкой кусты, дальше кустов — высотки, вот это и есть немцы. Так же,
 как и мы, в земле сидят и об нас судачат. Особо не высовывайтесь — снайпер в 
башке дырку сделает. 
 В траншее, в нишах, выкопанных в земле, лежали каски, гранаты, противогазы. 
 — А почему нам не дали каски и противогазы? — спросил Боров, надев чужую каску 
и поглядывая на друзей: как, мол, я выгляжу? В этой каске мордастый Гаврила 
Боров был похож на фашиста, какими их рисуют на карикатурах. 
 — А зачем их давать? Завтра всех вас побьют — пропадет зазря военное имущество,
 — простодушно объяснил пожилой боец. 
 — Почему же нас побьют, а вас нет? — обиженно спросил Борька-Хруст. 
 — Вы в атаку пойдете, а мы в траншее останемся. Вам надо кровью искупать, а 
нам зачем в огонь лезть? Ну, кто будет только ранен, тому будет прощение, и 
убитым тоже — если смертью принят, значит, и люди простят. Слыхал, наверное, 
раньше, давно, еще в дореволюционные времена, если на виселице веревка 
обрывалась, второй раз не вешали: значит, смерть не приняла, рано этому 
человеку помирать… 
 Бойцы не заметили, как подошел лейтенант Кузьмичев и слушал солдата. Он 
прервал его упреком: 
 — Что же ты молодым бойцам все про смерть да про смерть. Даже висельников 
вспомнил. Ты опытный воин, расскажи им про геройские подвиги. Перед боем это 
больше полезно. 
 — Можно, товарищ лейтенант, и про геройство, — виновато улыбаясь, с 
готовностью согласился красноармеец. — Вот был у нас в роте боец Новодержкин, 
тот завсегда в атаку первым вскакивал. Не боялся пуль. И они его облетали. 
Медаль «За боевые заслуги» получил. Но однажды промахнулся — побежал там, где 
пуля ему в живот летела. Теперь лечится. Прислал письмо — поправлюсь, вернусь в 
родную роту, опять будут вас в атаку поднимать супротив ненавистных гитлеровцев.
 Как, товарищ лейтенант, геройское это рассказывание? Внушает молодым бойцам? 
 Глаза у пожилого солдата лукавые. И лейтенант понимал, что над ним иронизируют,
 но вида не подал, наставительно поправил: 
 — Новодержкин храбрый был воин, ты правильно говоришь, и что медаль получил, 
хорошо. А вот пуля в живот не вдохновляет. 
 — А куда же ее денешь? Если она в брюхо влетела, я же не скажу, что мимо или, 
допустим, в ногу. 
 Прежние обитатели окопа потеснились, уступили штрафникам место в блиндаже для 
отдыха. Как только ребята отделения, покидав вещмешки к стенке, присели 
покурить да и подремать после очередного недосыпа, Серый, обращаясь к трем 
парням не из своей компании, повелительно сказал: 
 — Вы трое, идите погуляйте, у нас разговор будет. 
 — А ты что за командир? — заерепенился боец Вукатов. — Говори при всех, мы 
тоже отделение, дело у нас общее. 
 Серый посмотрел на него своим особым пронизывающим взглядом, угрожающе сказал: 

 — Иди, гуляй, тебе говорят, много будешь знать, до старости не доживешь. 
 И боец сник, бурча и ругаясь вышел, за ним и двое других. 
 — Слыхали, — спросил Серый. — Завтра всех побьют! Значит, надо когти рвать 
сегодня. 
 Боров невольно упрекнул: 
 — Чего же ты вчера молчал, когда в лесу ночевали? И оружие уже на руках было.