— Порядок, свой командир! Ты узнай, когда оружие будут давать. 
 — Я думаю, сначала научат, как им пользоваться. 
 — Чего нас учить, мы умеем. 
 — А другие? 
 Василий не ошибся. Через день, когда в роте набралось пять взводов, прибыли 
кадровые сержанты с треугольниками на петлицах. Их назначили командирами, и они 
стали заниматься ежедневно огневой (изучали устройство винтовки), строевой — 
шагали по плацу перед казармой, в которой жили, и тактикой — вывели за ограду 
военного городка, расчленили в цепь (пять — шесть метров друг от друга) и «В 
атаку, вперед! Ура!». Сначала все бегали с удовольствием. Дружное «ура» 
придавало силы, уверенности. Казалось, будь перед ними враг, всех смяли бы и 
перебили. Через час-другой устали, пот побежал между лопаток. А сержант все 
командует: 
 — Назад. Занять исходное положение. Не отставать! Равнение в цепи. А ну-ка, 
еще разок — «Вперед!», «Ура!» 
 Особенно мучительны были занятия по строевой. Шагать по плацу казалось таким 
бесцельным, ненужным делом, что не могли дождаться, когда эта чертова шагистика 
кончится. А сержант покрикивал: 
 — Строевым! Крепче ножку! Не слышу. А ну, четче! Раз! Раз! 
 Командовал и Ромашкин своим отделением, и втайне ему даже смешно было — ходят 
строем отпетые воры и покорно выполняют его команды. И это люди, для которых ни 
государственных, ни нравственных законов и порядков не существует. 
 — Зачем нам эта мура? — спросил сержанта Гена-Тихушник в курилке во время 
перерыва. — Мы же не на парад собираемся. Воевать поедем. Где там строевым 
ходить? 
 Сержант пояснял: 
 — Дело не в шагистике. В строю человек приучается к быстрому выполнению 
команды. Исполнительность доводится до автоматизма. Дали команду — «На-пра-во!»,
 и ты тут же повернул. Скомандовали — «На-ле-во!», и ты мгновенно, без 
рассуждений выполнил. А в бою это особенно нужно. Понял? 
 Через неделю роту вывели на стрельбище, и каждый отстрелял первое упражнение: 
три патрона по грудной мишени; оценка от 25 до 30 очков — отлично, 20 — 25 — 
хорошо, 15 — 20 — удовлетворительно. Ромашкин, конечно, выполнил на отлично — 
выбил 28 очков. Серый тоже стрелял кучно — 26, остальные мазали, не все даже на 
«удочку» вытянули. Стреляли по очереди из двух винтовок, выделенных на роту для 
этой стрельбы. 
 Через две недели (слава Богу!) занятия закончились. Роту еще раз сводили в 
баню и после помывки выдали стиранное б/у (бывшее в употреблении) армейское х/б 
(хлопчатобумажное) обмундирование, кирзовые сапоги, поношенные шинели и пилотки 
с новой красной звездой. 
 Все преобразились — не узнать! Серый, от природы рослый и широкогрудый, 
выглядел настоящим богатырем. Гена-Тихушник и Миша-Печеный в армейской одежде 
(которую они тщательно подобрали по росту) выглядели даже элегантно. Правильно 
говорят, мало иметь, надо уметь носить одежду. Остальные компаньоны смотрелись 
не очень браво, форма на них не легла, топорщилась, сразу видно — новобранцы. 
 Настал день погрузки в эшелон. Товарный красный вагон с двухъярусными нарами 
на взвод. В эшелоне двадцать вагонов, значит, четыре роты — целый батальон. В 
каждом вагоне старшим тот же сержант, который проводил занятия. Оружие пока не 
выдали. 
 — Когда дадут? — спросил Боров явно по поручению Серого. 
 — На фронте, — ответил сержант. 
 Дорога от Сибири до фронта, который изгибался где-то на линии Ленинград — 
Смоленск — Ростов, длинная, эшелон останавливался часто, стояли подолгу. Ехали 
весело, харчей вдоволь. Кроме того, что давали в армейском пайке (кухня 
походная в переднем вагоне на ходу готовила горячую пищу), на станциях компания 
ловкостью рук добывала и деньги, и продукты. Местные жители выносили на продажу 
вареную картошку, жареных кур, уток, яйца, творог, овощи и другую снедь. По 
прибытии эшелон встречали, как и положено встречать бойцов Красной Армии, 
доброжелательно, с улыбками. Женщины зазывали к своим корзинам: 
 — Берите яблочки! А вот сальце с чесноком соленое! И братва берет… особенно 
когда эшелон трогается — хватают, и бегом в вагон. А вслед крик: 
 — Ах, чтоб тебя! Вот так бойцы! Мы таких эшелонов не видали! 
 В вагонах смех и возбужденная суета. Рассказывают о только что происшедшем на 
станции. 
 Егорка-Шкет, очень довольный собой, весело изображает: 
 — Я беру у нее всю кастрюлю с картошкой, а баба верещит: « Куда же ты с 
посудой тянешь? „ А я ей:“ Мамаша, картошка же горячая, без кастрюли нельзя». 
Она: «Так как же так!» А я: «А вот так!» — и ходу. 
 На какой-то большой станции роты водили строем в баню, чтоб не завшивели в 
дороге. В бане помылись, а Тихушник с Боровом успели еще и две квартиры 
«раскурочить» недалеко от бани. Брали гражданскую одежду и обувь. «Пригодится», 
—сказал Серый, раздавая шмотки, чтоб положили в вещевые мешки. 
 Кроме станционных базарчиков и квартир, «курочили» еще товарные вагоны и 
контейнеры во время стоянок: «краснушникам», специалистам по кражам на железной 
дороге, было широкое поле деятельности: пути забиты товарными составами. 
Опытный «краснушник» по запаху определяет, что в закрытом вагоне или 
контейнере: обувь, одежда, меха, мебель… не говоря уже о продуктах или 
парфюмерии. В вагоне Ромашкина такого искусника не было, но в соседнем вагоне 
ехал Жорка-Нос (кличка явно профессиональная). Этот Жорка на станциях работал 
на всех. Идет вдоль товарняка, остановится, принюхается, подумает. Все, кто