Далее пошли пешком. По пути капитан подробно рассказал о системе 
оборонительных сооружений немцев на глубину до пяти километров, о поведении 
противника в этом районе. 
 На передовой Ромашкина поджидали пять полковых разведчиков и три сапера. На 
всех белые маскировочные костюмы, оружие обмотано бинтами. 
 Ромашкин тоже натянул маскировочный костюм. Последний раз молча покурил, 
попрощался с офицерами и выскочил из траншеи, сопровождаемый незнакомыми 
бойцами. 
 Шли пригнувшись, от куста к кусту, по лощинам. Проводники его хорошо знали 
здешнюю нейтральную зону, вели уверенно. 
 Пулеметные очереди потрескивали совсем близко. Не потому, что фашисты 
обнаружили разведчиков, а таков у них порядок: короткими очередями прочесывают 
местность. Ромашкин хорошо знал язык немецких пулеметов. Они своими очередями 
сообщают друг другу: «У меня все в порядке» или «Здесь готовится нападение». 
Сейчас пулеметы выбивали дробь: «та-та-тра-та-та». Это означало: они спокойны. 
 Изредка в небо взлетала ракета. Пока ее яркий покачивающийся свет заливал 
местность, разведчики лежали, уткнувшись лицом в снег. Но как только ракета 
гасла, они моментально устремлялись вперед. Ромашкин отметил: «Зубры!» 
Неопытные подождали бы, пока привыкнут глаза, а эти знают, что в наступившей 
после ракеты темноте вражеский наблюдатель несколько секунд совсем ничего не 
видит, и используют каждый такой момент. А когда раздается пулеметная очередь, 
не очень-то заботятся о звуковой маскировке. Это еще раз подтверждает, что они 
«зубры». Новичок в таком случае обязательно заляжет, а опытные знают: 
пулеметчик во время стрельбы ничего не слышит, кроме своего пулемета. Свист 
пуль страшноват, однако обстрелянный боец понимает: свистит та, что мимо, а ту, 
что в тебя, не услышишь. 
 Впереди снежное поле пересечено серой полосой. Это проволочное заграждение. 
Саперы щупают голыми руками снег — нет ли мин со взрывателями натяжного 
действия. Добравшись до кола, один сапер ложится на спину и берет руками 
проволоку, другой перекусывает ее ножницами. 
 Очередная ракета метнулась в небо, шипя как змея. С легким хлопком она 
раскрылась, залила все вокруг предательским светом и упала почти к ногам 
разведчиков. Ракетчик где-то рядом. Ромашкин отчетливо слышал, как щелкнула 
ракетница, когда он ее заряжал. В темноте саперы продолжали свое дело и вот уже 
дают знать: «Проход готов». 
 Ромашкин посмотрел на часы: второй час ночи.
 Стараясь не зацепиться за колючки, прополз под проволокой. Впереди чернела 
траншея. Как всегда нелегки эти минуты! Очень трудно заставить себя 
приблизиться к темной щели. Нужно обязательно попасть в промежуток между двумя 
часовыми. А где они? Разве увидишь в темноте, да еще лежа, когда глаза над 
самой поверхностью снега? 
 Борьба с самим собой длится несколько секунд. Василий достал гранату. Пополз к 
траншее с остановками, прислушиваясь: может, затопает промерзший гитлеровец или 
заговорит с соседом. Но было тихо. 
 Кончилась гладкая поверхность снега, перед глазами комья и бугорки — это 
бруствер. До траншеи не более двух метров. 
 Василий осторожно приподнялся на руках, посмотрел вправо и влево: торчит ли 
поблизости каска? Нет. Прополз последние метры до траншеи и заглянул вниз. 
Граната наготове. 
 Траншея до ближайших поворотов пуста. Не поднимаясь высоко, перескочил через 
нее и быстро уполз к темнеющим кустам. Ракеты вспыхивают позади. Пулеметы 
выстукивают прежнюю спокойную дробь. 
 Вторую траншею преодолеть легче. Здесь наблюдатели реже, и службу они несут 
менее бдительно. Слышно, как неподалеку кто-то колет дрова. Несколько человек 
спокойно разговаривают у своего блиндажа. 
 Вспышки ракет все дальше и дальше. Уже нет необходимости двигаться ползком. 
Ромашкин поднялся около деревьев. Осмотрелся. Наметил место следующей остановки,
 запомнил все, что должно встретиться на пути, и, пригнувшись, перебежал туда 
Так же действовал и в дальнейшем. Разведчики называют этот способ «идти 
скачками». 
 Вскоре попалась наезженная дорога. Ромашкин просмотрел ее в обе стороны и, 
никого не обнаружив, пошел по ней вправо. Помнил, справа должно быть шоссе на 
Витебск. 
 Пройдя с километр, увидел — движется навстречу что-то большое, темное. Свернул 
и затаился в придорожных кустах. Через несколько минут мимо проползли груженые 
сани. Из ноздрей лошадей выпархивали белые облачка пара. Ездовой — немец, весь 
в инее — шел рядом с санями. В другое время он непременно стал бы «языком», но 
сейчас трогать его нельзя. 
 Так, уступая дорогу всем встречным, Ромашкин достиг шоссе. Вдоль шоссе чернела 
деревня. 
 Идти напрямик, не зная, что делается в деревне, опасно. Обходить — потеряешь 
немало времени. Как быть? 
 «Что говорил об этой деревне начальник разведки дивизии?» Ничего определенного 
вспомнить не удалось. Темный ряд домишек выглядел загадочно.
 Молодым разведчикам обычно внушают: в любой неясной обстановке есть 
незначительные на первый взгляд признаки, по которым можно разгадать ее. А вот 
он, хоть и опытен в разведке, никак не мог обнаружить здесь ни одного такого 
признака. 
 Подошел ближе. Если в деревне штаб, то должны к домишкам тянуться телефонные 
провода. Но, как ни напрягал зрение, в темноте проводов не увидел. Однако