испугать его, не заронить с первой минуты сомнений. И действительно, спокойная 
уверенность Алехина передалась ему. «Пойду и принесу. Дело обычное». 
 Он хладнокровно выслушал, как представляется генералу выполнение этого задания.
 Встрепенулся лишь под конец, когда начальник разведки сообщил: 
 — Командующий фронтом будет лично говорить с вами. 
 Спокойствие Ромашкина вмиг нарушилось. Он смотрел на Алехина и думал: «Нет, 
товарищ генерал, дело тут не обычное. Вы хороший психолог, умеете держаться. 
Однако и я стреляный воробей, отдаю себе отчет, что это значит, если 
командующий фронтом собирается лично инструктировать исполнителя! Вы, наверное, 
долго перебирали разведчиков, прежде чем остановить свой выбор на мне. И сейчас 
все еще размышляете: справится ли этот парень, не подведет ли?..»
 А генерал уже звонил по телефону, докладывал, что прибыл офицер, которого 
хотел видеть командующий. Положив трубку, поднялся из-за стола. 
 — Пойдемте, командующий ждет… И не тушуйтесь. О ваших боевых делах он наслышан,
 ценит ваш опыт, верит в вашу удачливость. Так что все будет гут!.. 
 Генерал неожиданно перешел на немецкий. Сказал, что Черняховский любит 
разведчиков. Спросил, как относится к разведке Доброхотов. А когда шли они 
глубоким оврагом, завел разговор, по-немецки же, на совсем отвлеченные темы. 
Ромашкин понимал — проверяет. Отвечал короткими фразами. Справа и слева в 
скатах оврага виднелись двери и окошечки: там размещались отделы штаба. 
Поднялись к одной из дверей по лестнице из свежих досок. В приемной их встретил 
адъютант с золотыми погонами. Василий золотых еще не видывал. 
 Адъютант ушел за вторую дверь, обитую желтой клеенкой, и тут же вернулся. 
 — Пройдите. 
 Ромашкин очутился в теплом, хорошо освещенном кабинете. За столом сидел 
Черняховский — плотный, крепкий, лицо мужественное, темные волнистые волосы, 
светло-карие глаза. 
 Вышел навстречу, пожал Василию руку, кивнул на диван: 
 — Садитесь. 
 И сам сел рядом, начал говорить о задании: 
 —До Витебска километров двадцать. По глубине это тактическая зона, поэтому 
всюду здесь войска: первые и вторые эшелоны пехоты, артиллерия, штабы, склады и 
прочее. Выброситься в этой зоне на парашюте слишком рискованно. Да если бы 
высадка и удалась, возвращаться все равно нужно по земле. Самолет забрать не 
сможет. Понимаете? 
 — Понимаю, товарищ командующий. — Василий по привычке встал. 
 — Вы сидите, сидите, — потянул его за локоть Черняховский и продолжал: — Мне 
рекомендовали вас как удалого и грамотного разведчика, на которого вполне можно 
положиться. 
 — Я сделаю все, товарищ командующий, чтобы выполнить ваш приказ. 
 — Ну и добро. Выходите сегодня же, возвращайтесь как можно скорее. — Взглянул 
на Алехина: — Подготовили документы? 
 — Так точно, товарищ командующий. Осталось сфотографировать его в немецкой 
форме, и удостоверение через час будет готово. 
 — Группой пробраться труднее, — пояснил Черняховский, — пойдете один, в их 
форме, но избегайте встреч. Как у вас с немецким языком?
 — В объеме десятилетки и курсов при военном училище, товарищ командующий… И то 
на тройку, — признался Ромашкин, с опаской подумав: «Не будет ли это принято за 
попытку уклониться от задания?» 
 Нет, Черняховский понял его правильно, однако переглянулся с Алехиным. 
 — Скромничает, — сказал уверенно Алехин. — Не знаю, как там в десятилетке было,
 а сейчас понимает немецкий хорошо. Я говорил с ним. Только произношение сразу 
его выдаст. 
 — Акцент порой опаснее молчания, — заключил командующий. — Значит, без крайней 
необходимости ни в какие разговоры с немцами вступать нельзя… У нас есть люди, 
владеющие немецким безупречно, но это глубинные разведчики, они не умеют 
действовать в полевых условиях. А для вас зона, насыщенная войсками, — родная 
стихия. Что ж, давай руку, разведчик, — перешел на «ты». — Нелегкое тебе 
предстоит дело, береги себя. — Командующий посмотрел Василию в глаза и как-то 
по-свойски добавил: — Мне очень нужны эти схемы, разведчик… 
 Возвращались тем же оврагом. На душе у Ромашкина было необыкновенно легко и 
просторно. Его всецело захватило стремление скорее выполнить то, о чем просил 
командующий. Да, не только приказывал, но и просил! 
 В управлении разведки Ромашкин переоделся в форму немецкого ефрейтора, его 
сфотографировали, освоил данные о явке — место, адрес, отзыв — и погрузился в 
изучение плана города. Прежде в Витебске он не бывал, а нужно заранее 
сориентироваться, с какой стороны войдет туда и куда двинется, ни у кого не 
спрашивая дорогу. Подсчитал: необходимо пересечь двенадцать-тринадцать улиц, 
пролегающих с севера на юг, и тогда окажешься в районе нужной «штрассе». 
Странно, в белорусском городе — и вдруг «штрассе»!.. 
 Потом так же тщательно изучалась карта местности и обстановка на пути в 
Витебск. Ромашкин прикидывал, где необходимо проявить особую осторожность, 
какие объекты и с какой стороны лучше обойти. 
 Минут через сорок принесли служебную книжку с его фотографией. По книжке он 
значился Паулем Шуттером, ефрейтором 186-го пехотного полка. Все это 
удостоверялось цветными печатями с орлами и свастикой. Книжка была настоящая, 
видимо, одного из пленных. В ней только сменили фотографию. 
 Переброска Ромашкина через линию фронта была поручена тому же молчаливому 
майору. Опять сели с ним в «виллис» и поехали к передовой. В какой-то деревушке 
их встретил капитан — начальник разведки дивизии.