Могила-то дядьки Гущина здесь, рядом с огневой. Еще и земля на ней не обсохла...

Вот так отдал жизнь за Родину один наш однополчанин, артиллерист товарищ Гущин.
В зале стало очень тихо. Шатров почувствовал, как у него запершило в горле. 
"Живешь и не знаешь, какие люди рядом с тобой, - думал Алексей. - Я на этого 
Тимченко раньше внимания не обращал. Проходил мимо и не подозревал, какой он 
хороший человек. Оказывается, не только борщи, каши да мытье посуды у старшины 
за плечами". Алексей вспомнил, как Савицкий не хотел идти на встречу. Отыскал 
глазами Игоря. Савицкий сидел немного бледный, он подался вперед, увлеченный 
рассказом старшины.
После недолгой паузы Тимченко продолжил свой Рассказ.
- Однажды, уже в Восточной Пруссии, под городом Пилькален, передовая рота 
захватила высоту и держала ее. Гитлеровцы наседали. Пока шла пехота, наши все 
атаки отбивали. Но вот гитлеровцы подогнали танки. Командир полка приказал 
нашей батарее выдвинуться на высоту для подмоги. Между той горкой и лесом, где 
мы стояли, была открытая местность. Командир батареи решил для проверки сначала 
одно орудие послать. А у нас их, к слову сказать, всего два в батарее осталось. 
Покатил первый расчет свою пушку на руках. Когда отошли они от леса метров 
двести, вдруг начал бить по ним "фердинанд" сбоку. Специально, видать, допустил,
 гад, до середины поля, щоб назад не убегли. С третьего выстрела получилось 
прямое попадание. Перекинулась наша пушка. Ребята вокруг нее лежат то ли 
побитые, то ли притворяются - мы не знаем.
"Неужели сдадим высоту? - говорит командир полка. - Без противотанковых средств 
ее не удержать!" "Вы же видите, что получилось", отвечает наш командир батареи. 
"Вижу, - сказал командир, - но надо придумать что-нибудь". "А позвольте, я 
попытаюсь", - говорю я командиру батареи. "Как?" - "Я не на руках покачу, а на 
конях, карьером". - "Коней на высоте побьют". - "Зато пушку доставим". - "Давай,
 - сказал командир полка, - черт с ними, с конями, там люди погибают!"
Отвел я упряжку от опушки в лес, чтобы взять разгон. Расчет сел на коней. Как 
закричали, как загикали, как засвистели мы - лошади с перепугу понеслись как 
бешеные. Вылетели на открытое место, а "фердинанд" давай бить по нас: то справа,
 то слева снаряды ложит. Видать, не может хорошо в прицел поймать. А я не по 
прямой гоню, а туда-сюда виляю по полю. Я ж сам наводчик - знаю, когда труднее 
цель поймать. Немцы к тому же не ожидали, шо мы на конях помчимся. В общем, 
пока они очухались, мы уж до высоты доскакали. Пехота видела, как мы к ней 
пробивались, - "Ура!" нам кричала.
Сорокапятка - орудие небольшое, но когда в роте двадцать пять человек осталось, 
такая пушечка грозной силой кажется. Выдвинулись мы по кустам к гребню. 
Командир роты говорит: "Вон там, за сараем, самоходка спряталась. Жизни не дает,
 проклятая, нашим пулеметам!" "Сейчас, - говорю, - мы ее выкурим". Зарядил 
зажигательным и по сараю - раз! Загорелся сарай. Когда весь его пламенем 
охватило, смотрю, пятится самоходка - жарко стало. Зарядил я подкалиберным да 
по самоходке. Качнулась она и встала. Не горела, не дымила, как встала, так 
больше и не двинулась с места.
Увидали гитлеровцы, как пушка подбила их самоходку, стали за нами охотиться. 
Два танка подстерегали нас и вели огонь с места. А мы по обратному скату высоты 
пушечку тягаем. Наметим цель, зарядим орудие, все нужные расчеты сделаем, а 
потом выскочим на гребень: "бах-бах!" - и обратно за скат. Так помогли мы 
отбить несколько контратак. Но и нас фашисты подкараулили. Выкатили мы раз 
пушку на гребешок высоты, и тут нам влепили, почти прямое попадание... Очнулся, 
гляжу, надо мной командир роты стоит: "Жив, артиллерия?" "Вроде жив", - говорю. 
Встал, удивился: не ранен.
Пушку мою на колеса поставили, землю с нее очистили. Осмотрел я ее. Заедает 
кое-где. Но ничего, стрелять можно. В общем, удержали мы эту высоту. Через 
неделю после боя командир полка меня вызвал.
"Вот, - говорит, - товарищ Тимченко, - правительство награждает тебя за 
мужество". И прикрепил мне на гимнастерку этот самый орден Славы.
Старшина приподнял на мундире орден и показал солдатам.
Присутствующие захлопали.
- Так со дня формирования и служу я в нашем полку. Куда полк, туда и я. С женой,
 с детишками... Полк в леса, и мы в леса. Полк в пустыню, и мы за ним.
Шатров, увлеченный простотой и душевностью рассказа, смотрел на крепкого, 
приземистого старшину с восхищением. Много ему пришлось перенести трудностей. А 
он почему-то не пытается облегчить свою жизнь: истекает потом в адской духоте 
кухни, страдает из-за отсутствия воды, когда не только мыть посуду, а даже кашу 
сварить не на чем. И почему? Почему он не уезжает из пустыни в другое место - с 
хорошим климатом?
Зашел об этом разговор и среди молодых офицеров, когда возвращались в общежитие.

- В другом месте он столько не заработает, - сказал Савицкий.
- Такого опытного старшину в любую часть возьмут. И не в деньгах дело, - 
возразил Ваганов.
- А как ты думаешь, Додик? - спросил Алексей.
Антадзе тоже приехал сюда добровольно после окончания училища, ему больше, чем 
кому-либо другому, должны быть понятны мотивы, руководившие старшиной. Поэтому 
Шатров именно его и спросил. Додик подумал, виновато сказал:
- Наверное, нэ могу я этого объяснить.
- А ты попробуй.
- Попробую. То, что старшина зарабатывает здэсь, он и в другом месте заработает 
- бесспорно! Но то, что он имеет здэсь, он не будэт иметь в другом мэсте. Я нэ