отвечал секретарь. И комсомольцы уходили окрыленные. А уж потом между собой и 
офицеры, и солдаты говорили: "Золотце сказал будет порядок!"
Коля был худощавый, гибкий, волосы с золотистым отливом.
- В общем, если что-нибудь не будет ладиться или кто зажимать начнет давай 
прямо ко мне, поможем! - сказал на прощание Золотницкий Шатрову. - Ты иди, а я 
еще останусь - протоколы переписать нужно, план продумать на следующий месяц... 
- Он махнул рукой: - Погряз я в этих бумагах. Завидую тебе. Взводом командовать 
гораздо интереснее.
Темнело, однако духота не спадала, она не была такой жгучей, как днем, но все 
же дышалось тяжело, теплый воздух стоял неподвижной плотной массой. Ни ветерка, 
ни малейшей прохлады от сгустившихся вечерних теней. Тени были горячие.
Столовая военторга оказалась уже закрытой. Шатров отправился по городу искать, 
где бы поужинать. Есть не хотелось, просто надо было поддержать себя - нельзя 
же целый день жить без пищи.
У калиток сидели местные жители. Побрызгав перед воротами водой, они отдыхали и 
смотрели на прохожих. Алексей остановился около болезненно толстой старушки.
- Не сдается ли у вас комнатка, мамаша?
- Сдала уж, милый, сдала.
Алексей спросил еще у нескольких человек - комнаты не было. Дойдя до конца 
улицы, он увидел вокзал и вспомнил: там же есть буфет.
Он не ошибся - буфет был еще открыт. В небольшой, плохо освещенной комнате было 
тускло и грязно. Алексей поужинал лежалыми бутербродами с сыром. Чаю в буфете 
не было - продавалась только водка. С трудом проглотив сухие комки хлеба, 
Шатров пересел за стол, над которым желтела лампочка. Он достал из полевой 
сумки бумагу и стал писать письма. Первое написал матери, второе Наде. И в том 
и в другом было одинаковое место: "Встретили меня хорошо. Сразу же с головой 
окунулся в работу. Нет ни минуты свободного времени, люди подходят один за 
другим, с каждым нужно решить неотложные дела, срочные вопросы, искать выход из 
затруднения..." Алексей и сам не знал, для чего написал эту невинную ложь - 
просто ему хотелось выглядеть в глазах матери и Нади значительным, серьезным 
офицером; не напишешь же о том, что ходишь по пустынному городку, никому не 
нужный, голодный и одинокий. В буфет зашли три офицера. Все они были 
лейтенантами, выгоревшая форма и запыленные сапоги говорили о том, что офицеры 
здесь уже старожилы. Это подтвердилось и свободным шутливым обращением с 
буфетчицей, которая оживилась при их появлении. Офицеры были навеселе. Говорили 
громко, жестикулировали размашисто. Обнаружив скучающего коллегу, пригласили 
его за свой стол. Шатров пересел.
- Моя фамилия Берг, - сказал высокий черноволосый, очень красивый лейтенант. - 
Семен Берг! Я швед. Вернее, не швед, а мои предки были шведы. Я русский.
- Не отмежевывайся, - перебил его приятель, - все равно ты битый швед. Тот 
самый, который драпал под Полтавой.
- Ша! - остановил его Берг. - Дай с человеком поговорить! Значит, ты из 
училища? Понятно. Спать негде? Порядок! Выпить хочешь? Похвально! Способный 
малый! - Все вопросы задавал и на все вопросы отвечал сам Берг. Будем служить 
вместе. Мы тоже из полка. Причаливай в нашу капеллу. Мы союз непромокаемых 
холостяков. Ты женат?
- Нет.
- Отлично! Будем считать заявление поданным. Но таким босяцким ужином тебе не 
отделаться. Вступление в капеллу отпразднуем особо. Знакомьтесь, этот молодой 
человек с вдохновенным, многообещающим лицом - Гарри Ланев. Берг указал на 
рыжего лейтенанта, его лицо было не усыпано, а просто заляпано веснушками.
Лейтенант Ланев весело огрызнулся:
- Иди ты, травило! - и, пожав руку Шатрову, сказал: - Гриша.
- А это йог Савицкий, - продолжал Берг, кивнув на худощавого стройного 
лейтенанта с тонким аристократическим лицом. - Местный сердцеед, гроза 
рабатских девочек.
Савицкий привстал, тоже пожал руку, представился:
- Игорь.
Он действительно был красив: высокий, ладный, подтянутый, с умным взглядом. 
Берг, кажется, не преувеличивал, представляя его так.
Лейтенанты, видно, умели веселиться. Как часто бывает между давно знакомыми 
людьми, начинали смеяться по одному только намеку или слову, таящему в себе 
какой-то особый, понятный только им смысл.
Шатрову было лестно и приятно чувствовать себя равным в кругу опытных, 
разбитных офицеров. Совсем недавно он проходил мимо таких, старательно отдавая 
честь, а сегодня сидит с ними за одним столом. Не желая показаться желторотым, 
Алексей чокнулся граненым стаканом и выпил теплую водку, стараясь не морщиться.
Знакомство состоялось. Шатров ночевал у новых приятелей. Они жили в большой 
комнате, которую снимали в частном доме.
Проснувшись раньше других, Алексей, еще не отвыкший от училищной чистоты и 
порядка, невольно заулыбался, разглядывая холостяцкое жилье лейтенантов. "Если 
бы сюда зашел наш капитан Потресов, он упал бы в обморок", - подумал Алексей.
На столе была скатерть, которую безошибочно можно назвать весьма грязной, каков 
ее подлинный цвет, установить едва ли возможно. Закопченная сковородка с 
остатками подгоревшей картошки находилась в центре стола, в том месте, где 
обычно ставят вазу с цветами. Грязные тарелки, сальные вилки, куски хлеба 
окружали сковородку со всех сторон. Пустые консервные банки из-под сгущенного 
молока оживляли натюрморт ярко-голубыми этикетками. Под каждой кроватью - по 
открытому чемодану, из них будто бы разбегались носки, галстуки, зеленые 
форменные рубашки.