ладонью воздух. - Так почему же мы хотим выпустить Шатрова из своей среды? Он 
тоже брак в нашей воспитательной работе! Изгнать его из армии значит признать 
себя бессильными. Что же получается? Советские люди, у которых и так забот по 
горло, станут за нас еще и с Шатровым возиться? Я считаю это неправильным и 
прошу суд не возбуждать ходатайство об увольнении лейтенанта Шатрова из армии. 
Нам всем надо задуматься о работе среди молодых офицеров. И взять наконец за 
горло стиляг в военной форме, которые позорят офицерский корпус. Я имею в виду 
Берга, Савицкого и Ланева. Они разлагают, отравляют нашу жизнь. Я не случайно 
назвал их стилягами. Да, товарищи, стиляжничество проникает в армию. И дело тут 
вовсе не в ширине брюк и поповских прическах. Наши стиляги носят военную форму. 
Правда, стремление чем-то выделиться приводит к нарушению формы одежды и в 
условиях армии - они вынимают пружинки из фуражек, перешивают брюки, отпускают 
волосы, как пещерные люди. Но это внешние проявления стиляжничества в условиях 
армии. Не в этом главный порок. Стиляжничество, товарищи, - это прежде всего 
категория идеологическая, искривление в сознании. И приводит оно к 
антиобщественным делам и поступкам. Все стиляги ищут полегче тропинку в жизни. 
Если удается не работать, они не работают, их лозунг - "пусть все работают, а я 
буду есть". Посмотрите на наших полковых стиляг, кто из них работает как 
положено? Никто! Все они отбывают служебное время! Мы долго терпели их в своей 
среде, надеясь, что они заблуждаются, ошибаются по молодости. Но сегодня должны 
предупредить - не надейтесь больше на нашу доброту! И не ждите, что мы пойдем 
по легкому пути. Нет, мы не возложим бремя вашего перевоспитания на плечи 
советских тружеников. Мы сами попробуем излечить вас от хамского отношения к 
труду и к своим общественным обязанностям.
Выступление Ячменева офицеры одобрили аплодисментами.
После Ячменева попросил слова командир полка.
Полковник встал. Он был хмур. Дождался, пока успокоились офицеры, взволнованные 
выступлением замполита.
- Вчера вечером, уже после отбоя, ко мне приходил солдат, - медленно проговорил 
Кандыбин.
В зале стало совсем тихо.
- Тот самый рядовой Ченцов, которого лейтенант Шатров потерял на учениях. Он 
пришел с просьбой...
У Шатрова по телу побежал холодок. Лейтенант напряженно ждал - что мог сказать 
солдат? Просил о беспощадном наказании? Требовал воздать по заслугам? Шатров 
считал, что солдат вправе просить самой суровой кары, потому что он, лейтенант, 
виноват перед ним.
Кандыбин сделал паузу умышленно, чтобы пронять лейтенанта. Пусть попереживает. 
Это полезно, даже сейчас, когда по лицу видно - дошло наконец!
- Солдат просил меня передать суду офицерской чести, что он ни обиды, ни 
претензий к лейтенанту Шатрову не имеет...
По рядам прошел сдержанный гул. У Шатрова напряжение сменилось чувством 
благодарности к солдату и к полковнику Кандыбину, передавшему эти слова. Однако 
то, что командир полка сказал дальше, опять заставило Шатрова внутренне 
съежиться, опустить голову.
- Вы знаете, товарищи, как устает наш солдат за день. После отбоя он засыпает 
мгновенно. Голова не успеет коснуться подушки, он уже спит. А Ченцов не спал. 
Он не мог спать потому, что его командира будут судить. И как он считал... 
судить из-за него!
- Человек, жизнью которого вы так легкомысленно рисковали, - сказал Кандыбин, 
обращаясь к Шатрову, - просит суд о снисхождении к вам. Вот пример 
благородства! Вот вам пример проявления солдатской чести! И такого человека вы 
едва не погубили, лейтенант Шатров!
Кандыбин повернулся к судьям и жестко закончил:
- Я считаю, товарищи судьи, просьба солдата должна склонить вас не к 
снисхождению, а к предельной суровости. Офицер, легкомысленно рискующий жизнью 
людей, не заслуживает пощады ни на войне, ни тем более в мирное время!
Когда суд удалился на совещание, Алексей вышел покурить. Он стоял в стороне 
один. К нему подошли "мушкетеры".
- Ну, старик, поздравляю, - негромко сказал Берг, чтобы не слышали другие, - 
скоро ты будешь вольный сокол, идут последние часы твоей службы.
И только сейчас Алексей осознал, что действительно служба его кончается. 
Ячменев хоть и выступил против увольнения, но он выступал не как замполит, а 
как рядовой участник суда. Суд может не посчитаться с его мнением. К тому же 
выступление Кандыбина свело на нет слова Ячменева. И другие выступающие офицеры 
тоже высказывались за безусловное изгнание Шатрова из армии. Офицерский суд 
чести будет руководствоваться мнением большинства. А мнение большинства ясно. К 
тому же приговор офицерского суда чести обжалованию не подлежит.
Значит, судьба лейтенанта Шатрова решена. И главным виновником в том, что 
служба сложилась так позорно, был, несомненно, Берг. С него все началось. Он 
постоянно твердил о необходимости уволиться. Если бы Алексей не встретился в 
тот проклятый вечер на вокзале с "капеллой", может быть, ничего этого и не было.
 Через несколько дней придется снять офицерскую форму. А что дальше? 
Специальности нет. Приедешь к маме и скажешь: я опять на твою шею, мамочка! Нет,
 в Куйбышев ехать нельзя. Что же остается? Опять поступить учиться, как 
советует Берг, определиться к какой-нибудь одинокой женщине, чтобы кормила, 
пока продлится учеба в институте? Опять этот Берг и опять подлость? Алексей с 
ненавистью посмотрел на улыбающееся, красивое лицо Семена и злобно сказал:
- Уйди.
Берг побледнел. Стараясь сгладить ситуацию, спросил: