неделю толкуем - все за то, чтобы избавиться от этого типа.
Но, верный себе, Кандыбин, почувствовав, что уклоняется от прямого ответа и 
докладывает хоть и правду, но не точно, тут же переломил себя, подчеркнуто 
прямо и ясно сказал:
- Решение предать суду Берга я принял самостоятельно, с замполитом и секретарем 
по этому вопросу не советовался.
- Тем более нельзя считать, что все меры уже исчерпаны. - Генерал спокойно 
смотрел на помрачневшего Кандыбина, понимая: полковнику неприятно сейчас сидеть 
перед ним - получалось так, будто он пришел с делом, которое глубоко не 
продумал; не использовав свои возможности, уже просит вмешаться старших.
Командир дивизии знал: это не в правилах Кандыбина, и, стремясь как-то смягчить 
отказ и принять часть вины и на себя, рассудительно проговорил:
- Все мы не безгрешны были в молодости, Матвей Степанович. Посоветоваться, 
послушать других никогда не вредно... Поговорите с замполитом. Сами еще 
подумайте. Судить Берга, я считаю, нецелесообразно.
11
Вечером Кандыбин умышленно заговорил с Ячменевым о Берге.
- Я сегодня подавал рапорт о предании суду Берга, но генерал меня выставил за 
то, что я не мог доложить ваше мнение по этому делу.
Ячменев очень хорошо знал Кандыбина, уважал его за прямоту. Были ему известны и 
недостатки полковника - излишняя самостоятельность, нежелание послушать других, 
поэтому, узнав о случившемся, Ячменев подумал: "И поделом тебе, не будешь лезть 
к начальству, не поговорив предварительно с замполитом". Но подумал так Ячменев 
без злорадства, а с легкой иронией. Ведь Кандыбин не питает к нему личной 
антипатии, даже наоборот - по-своему любит комиссара.
Кандыбин честный, опытный командир и коммунист, делить им нечего интересы у них 
одни, ну а что касается ошибок, так они в одночасье не устраняются. Да и к себе 
Ячменев был сугубо требователен. Он считал: получив большие права и поддержку 
партии, нужно пользоваться ими осторожно и умело. Афиноген Петрович хорошо 
усвоил разницу в понятиях - быть комиссаром и комиссарить. Быть комиссаром, по 
его убеждению, значило проводить линию партии, подчинять этой линии все, 
руководствоваться ею при решении вопросов боевой готовности и жизни полка. 
Комиссарить же - это значит проводить в жизнь любые субъективные решения, 
опираясь на силу, данную тебе партией, и ею, этой вот силой, делать 
обязательными для всех свои личные прихоти.
Не так-то просто, как это кажется на первый взгляд, быть партийным 
руководителем, быть совестью полка, быть эталоном чистоты и честности. Показать 
себя прямолинейным и несгибаемым нетрудно - эти качества можно проявить, 
обладая и ограниченным рассудком. Гораздо более ценными и полезными для дела 
Ячменев считал гибкость и дальновидность. Как строевой командир в бою для 
продвижения вперед применяет обходы и охваты, так и политработник должен 
осуществлять свою несгибаемость и неуклонное движение вперед не путем упрямых 
лобовых ударов, а выбирая самый верный и надежный путь к решению вопроса.
Такова была стратегическая основа, которой руководствовался Ячменев в своей 
работе.
Узнав подробности разговора Кандыбина с генералом, Ячменев понял - это не тот 
случай, когда нужно заботиться о командире, щадить его нервы, думать о его 
работоспособности, оберегать его уравновешенность.
В принципиальных вопросах Ячменев всегда занимал открытую, прямую, партийную 
позицию, не считая возможным допускать какие-то недомолвки и сглаживание углов.
Воспитание молодых офицеров вообще, а не только Берга, давно беспокоило 
Ячменева. Он много думал, наблюдал, анализировал, но не ставил эту проблему, 
как говорится, ребром только потому, что сам не приходил к каким-либо 
определенным выводам. В полку время от времени появлялись трудные молодые 
лейтенанты. Они приносили много неприятностей, отрывали время, которого и так 
не хватало. Ячменев часто размышлял: как могло получиться, что некоторые 
молодые люди не хотят служить? Он вспоминал свою молодость - с каким трепетом 
он и его сверстники шли в военные училища! Командир Красной Армии - самый 
уважаемый, самый желанный человек всюду. Однако появление пусть даже одиночек, 
не желающих служить, не только волновало Афиногена Петровича, но и оскорбляло 
его. Тем более что одиночки эти не были какими-то выродками. Взять хотя бы 
Берга, Савицкого или Шатрова - смышленые ребята, имеют хорошее образование. 
Хотя они и причиняли много неприятностей, хотя и проштрафились неоднократно, 
Ячменев где-то в глубине души питал к ним отеческое чувство. С решением 
Кандыбина отдать Берга под суд Ячменев был категорически не согласен и сказал 
об этом прямо:
- Берг, Шатров и Савицкий неглупые ребята, их нужно сохранить для армии. Я 
уверен, со временем они станут хорошими командирами. Вспомните, Матвей 
Степанович, разве мы не допускали промахи в молодости?
- Промахи были. Но служили мы от души...
- А не думали вы над тем, почему они не хотят служить?
Ячменев не мог бы ответить на этот вопрос определенно и задал его умышленно, 
намереваясь послушать мнение полковника. В который уже раз он пытался найти 
конец в этом запутанном клубке.
- Думал, - сказал Кандыбин. - Мне кажется, это избалованные люди. Удовольствия 
у них на первом плане. Им не хочется, видите ли, проводить молодые годы в 
далеком гарнизоне. Тот же Берг. Пока отец воевал да служил в частях, мамочка 
нежила чадо у себя под крылышком.
- А Шатров? - спросил замполит.
- Что Шатров?