При встрече с Алексеем знакомые восхищенно всплескивали руками, поздравляли, 
кое-кто из ребят завидовал.
Но не только солнце сияло в тот праздничный месяц над Алексеем. Была у него 
подруга - Надя. Они учились в одном классе. Он никогда не говорил ей о любви и 
не предлагал выйти за него замуж. Но то, что они станут мужем и женой, было 
несомненно и для них самих, и для всех знакомых и близких. Они дружили давно, 
дружба эта росла вместе с ними и постепенно сложилась в такие отношения, когда 
люди не могут жить друг без друга. В последние школьные годы они расставались, 
пожалуй, только на ночь, расходясь по домам спать. Все остальное время были 
вместе - на уроках, готовили домашние задания, ходили в кино, просто бродили по 
улицам.
Началась эта дружба с шестого класса. В их группе были колоритные личности - 
Славка Оганесян и Любка Ростовцева. Все мальчишки и девчонки с любопытством 
следили за перипетиями их дружбы-любви: тайные прогулки, вздохи, записки, ссоры.

Лешка Шатров им тоже завидовал, пытался подражать. Он написал записку Наде: 
"Давай дружить". Но Надя не оценила его рыцарский порыв, показала записку 
девчонкам, и они смеялись как сумасшедшие. Алексей в тот же день побил Надю на 
улице, еще раз доказав тем самым, что от любви до ненависти один шаг. Записок 
Алексей больше не писал, никаких признаков ухаживания с его стороны не 
проявлялось, но с того дня за веселой, озорной Надей никто в школе не бегал. 
Все знали: Надька - Лешкина.
А вот когда Алексей приехал из училища, для того чтобы жениться и увезти с 
собой Надю, она вдруг сказала:
- Ты что, обалдел? Я на четвертый курс перешла.
Шатров понимал: Надя права, институт нужно
окончить. Но ему хотелось увезти Надю немедленно. Хотелось, чтобы праздник, 
начавшийся выпуском из училища, продолжался долго-долго, может быть, всю жизнь. 
А без Нади это невозможно. Она непременно должна быть рядом. Худенькая, в 
двадцать лет совсем еще девчонистая, она была бойчее Шатрова, и он сам, видимо, 
именно поэтому в ее присутствии становился смелее и находчивее. В ней 
чувствовалась та самостоятельность, приобрести которую очень советовал Шатрову 
капитан Потресов.
- Недаром у тебя имя такое - Надежда, - обиженно сказал Алексей, значит, только 
жди и надейся?
- А если ты здесь за кого-нибудь другого выскочишь? Горе ты мое.
Надя обняла Алексея и, чмокнув в надутые губы, спросила:
Ну куда я денусь? Я Лешкина Надя. Ты что, забыл? Вся школа так говорила. К тому 
же я знаю, с тобой шутить опасно. Помнишь, как ты меня побил? Бессовестный.
Алексей рассмеялся.
- Ладно, буду ждать, - согласился он, - но имей в виду, если что случится...
- Ах ты, собственник несчастный! Я что, не равноправный человек? За кого хочу, 
за того и выйду. Хоть за Федю-дурачка. Мое дело!
- Во-во, за Федьку можешь, - согласился Алексей.
- Послушай, а ты совсем не изменился в этом училище, как был сумасшедший, так и 
остался!
...Отпуск промелькнул точно один счастливый день. Лейтенант Шатров уехал к 
новому месту жизни и службы, полный решимости сделать свой взвод лучшим в полку 
и привезти Надю в город, где будет ярко сиять его слава.
2
Вдоль железной дороги громадной каменной волной возвышался горный хребет. За 
южными склонами хребта - другое государство. На нашей земле весь этот огромный 
каменный вал служит берегом бескрайнему мертвому морю песков. И вчера, и 
сегодня за окнами вагона тянулись желтые барханы. Только узкая полоска такыров 
- выжженной добела земли - лежала между горами и пустыней. Эта полоска была 
гладкая, как пологий берег моря после откатившейся волны. Будто обороняясь от 
пустыни, на такырах, вдоль линии железной дороги, островками раскинулись 
небольшие пыльные городки, в которых стены домов, крыши и ограды - из глины.
Лейтенант Шатров получил назначение в Рабат. Он слышал много рассказов о 
тяжелой службе в этом гарнизоне, но не поддавался унынию, успокаивал себя: 
"Люди служат, и я не пропаду".
Поезд прибыл в Рабат днем. После одуряющей духоты вагона на перроне дышалось 
легче. "Даже деревья есть, а говорили - голо", - отметил про себя Алексей, 
рассматривая за железнодорожными путями одинокие пыльные кроны. Перейдя пути, 
он отправился искать полк.
Город был небольшой. Прямые улицы просматривались насквозь. Пустыня обложила 
Рабат со всех сторон, а местами даже вторглась в его пределы: вдоль глиняных 
дувалов, в непроезжих переулках, иногда прямо поперек тротуара лежали волнистые,
 как шифер, барханчики. Дома были низенькие, приземистые, с плоскими крышами. 
Чахлые деревца виднелись только по дворам, а вдоль улиц стояли серые, 
потрескавшиеся от жары телефонные столбы. Все было покрыто слоем пыли и 
придавлено горячей подушкой воздуха.
Через полчаса Шатров был в кабинете командира полка и, с волнением думая о том, 
чтобы не сбиться, докладывал полковнику заученные слова рапорта о прибытии.
Полковник Кандыбин - пожилой, седеющий человек с усталым лицом. На груди его 
выгоревшие орденские планки в три ряда. Командир пожал Шатрову руку и пригласил 
сесть. Он несколько раз пытался поговорить с лейтенантом, но его постоянно 
перебивали. В кабинет один за другим, а иногда сразу по двое входили офицеры с 
неотложными делами, срочными бумагами, с вопросами, требующими немедленного 
решения. "Достается человеку", - пожалел Шатров командира.