активным. Пошли его на целину - он поехал бы, начнись война - пошел бы на фронт,
 но в то же время, если бы комсомольские собрания не созывались целый год, его 
это не встревожило бы.
За годы учебы в военном училище Алексей окреп, возмужал, приобрел немало знаний,
 по к вопросам политическим оставался по-прежнему равнодушным. Однажды у него 
наметился серьезный душевный перелом. Как человек, идущий в жизни по узкому 
мостику, он зашатался. Но не упал.
Случилось это после окончания второго курса. Курсанты разъехались стажироваться 
по войсковым частям. Шатров попал в отдаленный гарнизон. Дела в здешнем полку 
не ладились. Командиры нервничали, "давай-давай" было главным принципом в 
работе. Выходных дней не было, работали с рассвета до поздней ночи. Люди 
выдохлись, озлобились. Отбыв положенный месяц, стажер Шатров, уставший до 
изнеможения, сел в поезд, забрался на верхнюю полку и проспал двое суток подряд.
 Его даже пытались будить соседи - живой ли? Первое, что он почувствовал после 
сна, - был страх. Он открыл глаза и с ужасом подумал: "Так будет всю жизнь".
Штатский человек может изменить профессию просто: был строителем стал 
колхозником, играл на сцене - перешел в канцелярию, надоело быть матросом - иди 
в рабочие. Офицеру сложнее: он выбирает специальность навсегда.
После стажировки Алексей не раз подумывал о том, что допустил ошибку, поступив 
в училище. Но предпринимать какие-либо меры было уже поздно - он перешел на 
выпускной курс. К тому же Алексей знал, что попытки нескольких курсантов уйти 
из училища ни к чему не привели, эти курсанты лишь потеряли уважение, их 
склоняли на каждом собрании. Так Шатров по течению, вместе со всеми дотянул до 
последнего курса, сдал экзамены и был выпущен лейтенантом.
В те радостные дни на Алексея нашло просветление. Вместе с офицерской формой 
лейтенанту Шатрову будто вложили в грудь батарейку, вроде той, какие вставляют 
в карманные фонари. Глаза у него бойко заблестели, лицо оживилось, движения и 
жесты стали уверенней. "Как хорошо, - думал он, - что я не наделал глупостей, 
не оставил училище". Он смотрел на себя в зеркало стройный, золотые погоны на 
плечах сияют, как кусочки солнца. Алексей небрежно вставил в рот папиросу, 
взглянул искоса, и сердце его застучало от удовольствия: в зеркале он был похож 
на офицеров, каких приходилось видеть в исторических фильмах.
Поздно вечером, после выпускного торжества, когда гости уже разъехались, а 
духовой оркестр отправился отдыхать, усталые, счастливые выпускники-лейтенанты, 
обняв друг друга, прогуливались по ярко освещенным коридорам, обменивались 
адресами, обещали писать. Спать не хотелось. Это был последний вечер, который 
им предстояло провести вместе. Завтра они уедут в разные концы страны, и кто 
знает, где и когда доведется им свидеться. На учениях? В бою? В госпитальной 
палате? Или через много лет на каком-нибудь ответственном совещании, уже в 
сединах и с лампасами?
В уютной ленинской комнате за шахматами сидел строгий капитан Потресов - 
командир выпускной роты. Несмотря на позднее время, он не уходил домой и, видно,
 оттягивал момент расставания со своими питомцами.
Молодые офицеры накурились до горечи во рту, успели сказать друг другу все, что 
считали нужным перед расставанием, и постепенно, группа за группой, сошлись в 
ленинской комнате у доски, где играл капитан.
Выиграв партию, ротный грустным взором обвел молодых офицеров. Он знал характер 
каждого из них, понимал настроение по взгляду, по жесту, по тону. Он прожил с 
ними всего три года, а изучил так, будто каждого вынянчил с пеленок.
- Ну что ж, други мои, будем спать?
- Не хочется. Расскажите нам что-нибудь на прощание.
- За эти годы я успел вам поведать все, что знал...
Офицеры помолчали. Все чувствовали, что капитану тяжело с ними расставаться. Но 
вот он решительно вскинул глаза:
- Скажу вот что на прощание. Всем вам написаны хорошие аттестации. И вы 
заслужили их. Но вы еще, дорогие мои, не совсем окрепли. Примите эти 
характеристики как программу, как руководство к действию. Желаю вам закрепить в 
себе те прекрасные качества, которые сформировались здесь, в училище...
Капитан пошел к выходу. И молодые офицеры расступались перед ним. Одних он 
просто похлопывал по плечу, другим тихо говорил: "За вас я спокоен". Третьим 
грозил пальцем и, улыбаясь, журил: "Увлекаться танцами не советую. Танцевать 
хорошо, когда твердо стоишь на ногах". Шатрову задумчиво сказал: "Мне бы очень 
хотелось, чтобы вы попали к опытному командиру роты. Вы можете быть хорошим 
офицером, вырабатывайте в себе самостоятельность".
После окончания училища полагался отпуск, и лейтенант Шатров поехал к матери, в 
Куйбышев.
Мать встретила сына счастливая и окрыленная. Рано постарев от забот, она 
впервые за долгие годы просияла. Алексей никогда не видел ее столь радостной. 
"И как только я мог даже помыслить о том, чтобы бросить училище? Сколько бы 
горя принесло это ей! Еще больше состарилась бы..." - думал Алексей, глядя на 
дорогое, родное лицо матери.
- Какой же ты нарядный! - воскликнула она, разглядывая сына.
- Это, мама, повседневная форма, а на парадной еще и золотые погоны.
Шатров достал из чемодана мундир и надел его. Мать покачала головой, на глазах 
ее неожиданно заблестели слезы - вот бы Ваня посмотрел на сына!
- Чего ты, мам? Не надо. Не плачь... Теперь я не допущу, чтобы ты плакала!
Слезы переполнили глаза и пролились блестящими полосками по щекам:
- Спасибо, сыночек. Может быть, и я под конец жизни вздохну свободнее.
Она вытерла слезы, вздохнула и умиротворенно проговорила:
- Ну слава богу, теперь ты вышел в люди.