из моего сознания мыслей о судьбе нескольких наших товарищей, еще остававшихся 
на свободе. Ведь и они должны были отражать удары зондеркоманды. Прежде всего я 
думал о Гроссфогеле и Каце, хотя ни тот, ни другой в общем не внушали мне 
большого беспокойства. Я полагал, что они в безопасности. В отношении Гилеля я 
был стопроцентно уверен. Вначале он жил в весьма надежной тайной квартире в 
Антони, а потом мы решили, что он переедет из Парижа в Марсель и в течение 
нескольких месяцев не будет действовать.
     И вдруг Берг, заместитель Гиринга, сообщает мне скверную новость:
     — А мы, знаете ли, арестовали вашего Каца.
     — Вот как? И когда же?
     — Да уж около трех недель тому…
     Значит, Гилель Кац тоже у них, настал и его/черед. Лишь впоследствии я 
узнал, как именно, вопреки всем мерам предосторожности, им всетаки удалось 
схватить моего доброго друга.
     Расстроенный моим арестом, Кац был занят в течение нескольких дней 
подготовкой своего отъезда. Его жена Сесиль родила 19 ноября, и он не хотел 
покинуть Париж, не обеспечив безопасность матери и ребенка. Его старший сын 
ЖанКлод уже был пристроен у сестры Максимовича, в замке Бийерон.
     После моего отъезда из Польши в 1973 году я узнал от самой Сесиль Кац, что 
28 ноября 1942 года ее муж вместе с Гроссфогелем пришел проведать ее в клинике. 
Оба они, по ее словам, уже знали о моем аресте и были страшно взволнованы. 1 
декабря Кац снова прибыл в клинику. Назавтра он должен был забрать оттуда свою 
жену и их малыша. Но «назавтра» не было. В тот день он задержался в Париже до 
комендантского часа. Не желая рисковать в этих условиях и ехать в Антони, он 
отправился к нашей приятельнице, Модесте Эрлих, французской учительнице, 
вышедшей замуж за инженераеврея, бывшего бойца Интернациональных бригад.
     С самого начала войны квартира Эрлихов служила нам явкой и почтовым ящиком.
 Именно там в начале 1942 года Райхман встретил Гилеля Каца. После ареста 
Райхмана и его признаний гестапо стало следить за этой квартирой. В тот вечер 
Гилель, в нарушение моих инструкций (я официально приказал больше не 
пользоваться квартирой Эрлихов), решил, что может провести там несколько часов 
и на рассвете уйти. Агенты гестапо, установившие здесь круглосуточную слежку, 
немедленно известили Райзера, начальника парижского подразделения зондеркоманды,
 который тут же организовал обыск у Модесты Эрлих и арестовал ее и Каца. Мне 
удалось убедить Гиринга, что Модеста не имела отношения к «Красному оркестру» и 
что мы пользовались ее квартирой, нисколько не посвящая ее в наши дела; но, к 
несчастью, впоследствии ее отправили в концлагерь, где она умерла.
     Лео Гроссфогель в свою очередь тоже был арестован офицерами зондеркоманды. 
Подобраться к нему им удалось при помощи редкостно подлого шантажа.
     По довольно необычному совпадению супруга Лео, Жанна Пезан, незадолго до 
того тоже разрешилась от бремени. Находясь в тюрьме, я, естественно, не знал об 
этой подробности — оказавшейся крайне важной во всех отношениях! — и не 
особенно тревожился за нашего друга, хорошо помня, что его переход в Швейцарию 
всесторонне подготовлен. Жанна Пезан, не имевшая никакого представления о 
серьезности сложившейся обстановки, отказалась бежать в безопасное место. В 
результате агенты зондеркоманды нашли ее на квартире, которую она сняла в 
пригороде Брюсселя. Немцы применили к ней метод, вполне соответствующий их 
привычкам: они пригрозили Жанне убить ее ребенка здесь же, у нее на глазах, 
если она не напишет мужу письма с просьбой прийти повидаться. Хотя Лео и был 
настороже, ожидая всевозможных подвохов, его огромное желание увидеть своих, 
прежде чем уйти в подполье, превозмогло все опасения, и 16 декабря 1942 года он 
отправился к ним в Юккле, на авеню Брювар. Тут его и взяли.
     За четверо суток до этого события Берг небрежным тоном сказал мне:
     — Сегодня будем брать Робинсона.
     Более откровенный, чем обычно, Берг неожиданно поведал мне планы 
зондеркоманды. Его своеобразная «полусимпатия» ко мне в дальнейшем окажется 
очень полезной…
     — Робинсона выслеживаем вот уже несколько месяцев, — продолжал Берг. — 
Решили взять его на какойнибудь квартире, где ему будет назначена заранее 
известная нам встреча. Райзер снарядил настоящую военную экспедицию. Десятки 
агентов рассредоточены на ближних подступах к дому. В руке каждого из них — 
фотография Робинсона, чтобы было легче опознать его. Предупреждаю вас, Отто, 
Райзеру очень хочется понаблюдать, какой будет ваша реакция, и поэтому он 
предложит вам поехать на эту операцию вместе с ним и его группой. Но это будет 
только своеобразным тестом, проверкой, потому что у него вообщето нет 
разрешения показывать вас там. В противном случае вся «Большая игра» окажется 
окончательно скомпрометированной. Так что, повторяю, предложение Райзера будет 
чисто «экспериментальным». Однако если вы откажетесь, то он решит, что вы не 
хотите сотрудничать с нами, и раззвонит об этом везде и всюду.
     — Что ж, — ответил я Бергу, — если я вас правильно понял, то Райзер 
намерен и прощупать меня, и заодно расставить мне ловушку…
     — Вы вольны истолковать его намерения, как пожелаете… Словом, я был 
предупрежден… В полдень меня отвезли к Райзеру. Как бы вторя Бергу, он сказал:
     — Итак, Отто, сегодня мы арестуем Робинсона. Я прибег к классическому 
приему — постоянно умалять роль своего товарища:
     — Вы совершите ошибку, Райзер. Робинсон — зануда и кляузник. Он ничего не 
знает.
     — Возможно, возможно, — быстро проговорил он, явно не придавая значения 
моим словам. — Но, если вы не возражаете, мы сами постараемся оценить, чего он 
стоит. Так или иначе, но вы поедете с нами.