Словесный портрет этого пилота, запомнившийся Гирингу, не дает ему покоя. 
Он сопоставляет это описание с данными об Аламо в донесении Пипе. И наконец, 
чтобы выяснить этот вопрос, Гиринг садится в самолет и лично привозит Аламо в 
Берлин, но не отправляет его в тюрьму, а поселяет на две недели в своем доме. 
Опытный полицейский чиновник, годами боровшийся против коммунизма, Гиринг 
постепенно обрел определенный психологический нюх. Его сын был летчиком 
«люфтваффе» и лишился руки. Встретившись с Аламо, тот легко находит с ним общие 
темы. Покуда они ведут разговоры, Гиринготец посещает и допрашивает 
арестованных агентов чехословацкой сети, стремясь выяснить, знаком ли им Аламо 
и не служил ли он, так же как и они, в рядах Интербригад. Показывает им 
фотографию. Их ответы однозначны: да, это действительно он, их бывший товарищ 
по разведшколе в Москве… Игра проиграна…
     Гиринг добился важного успеха. Он возвращает Аламо обратно в тюрьму 
СенЖиль, где мы с помощью надзирателей находим его, как уже сказано, под 
фамилией Макаров. Теперь у заплечных дел мастеров есть доказательство участия и 
роли Аламо в подпольной борьбе. Из этого они заключают, что Софи Познанска и 
Ками работали с ним. Но им хочется узнать побольше. Они уверены — многое им еще 
неизвестно. Начинаются пытки…
     В начале лета Аламо и Ками переводятся в форт Бреендонк, где непрерывно 
подвергаются изуверским пыткам. С несгибаемым мужеством оба упорно молчат, не 
выдают ни одного имени. По их показаниям не арестовывают никого. Для ищеек 
абвера следы «Красного оркестра» обрываются в форте Бреендонк.
     
12. ОШИБКИ ЦЕНТРА
     
     Таким образом, наша бельгийская группа словно бы «улетучилась»…
     Следуя в Марсель, Кент остановился в Париже. Его супруга, Маргарет Барча, 
на которой он женился в июне, должна была последовать за ним через несколько 
дней. Но, не желая расставаться, он сразу взял ее с собой. Следовало во что бы 
то ни стало обеспечить безопасность Кента. После его многочисленных поездок в 
Германию, Чехословакию69 и Швейцарию он знал так много, что мы уже никак не 
могли хоть на секунду подвергать его угрозе ареста.
     Я встретился с ним в Париже, и мне показалось, что он совершенно подавлен, 
сломлен морально. После года напряженной работы последовал разгром бельгийской 
группы, которой он руководил. Со слезами на глазах он сказал мне:
     — Твое решение послать меня в Марсель правильно, но я уверен — в Москве 
этого не поймут. Я советский офицер, и, когда я вернусь в Советский Союз, меня 
заставят расплатиться за провал на улице Атребатов.
     Поскольку Шпрингер и его жена предполагали создать собственную сеть в 
Лионе, я решился распределить уцелевший остаток бельгийской группы по разным 
местам. Самым способным товарищам, а именно Избуцкому, Сесе и Райхману, 
намечалось выделить отдельную рацию и предложить поддерживать связь 
непосредственно с Центром. В руководстве фирмой «Симэкско» Кента мы решили 
заменить Назареном Драйи.
     Ответ Москвы на мои предложения не только изумил меня, но и крайне 
разволновал: мне предписывалось встретиться с капитаном Советской Армии 
Ефремовым (Бордо) и передать ему остатки бельгийской группы Кента, а также 
Венцеля и всю его сеть.
     Я не знал, кто такой Ефремов. Впервые встретился с ним в 1942 году в 
Брюсселе. Он произвел на меня неблагоприятное впечатление. В Бельгии Ефремов 
жил с 1939 года и до 1942 года ограничивался заботами о маскировке собственного 
подпольного положения. Химик по образованию, он выдавал себя за финского 
студента и поступил в Политехническое училище (Эколь политекник). Итоги его 
разведывательной деятельности весьма незначительны. Ценность информации, 
передаваемой им по своей рации, равна нулю: чисто любительская работа, я бы 
даже сказал — карикатура на разведку, какаято мешанина из сплетен и ложных 
сведений, подбираемых по ночам в злачных местах, где кутит германская военщина. 
Опираясь на какието крохи информации, он делает крупные «обобщения», давая 
полную волю фантазии. Бюрократам из Центра было все это неважно: испытанному 
практику разведки Венцелю, прошедшему сквозь* огонь, воду и медные трубы в 
условиях подполья, они предпочитают какогото капитана, у которого за плечами 
всего лишь трехмесячный курс подготовки в разведшколе70.
     Сдерживая свое беспокойство и гнев и указав Центру на ответственность, 
которую он на себя берет, я передал Ефремову всю имевшуюся в моем распоряжении 
информацию. Ветераны нашего дела — Венцель, Избуцкий и Райхман — сильно 
расстроились по этому поводу. «Подчиняться такому дураку! Да ведь изза него мы 
все погорим!» — воскликнул Райхман, узнав эту новость. Мне пришлось их 
уговорить — каждого в отдельности — смириться с этим решением по соображениям 
дисциплины. Но чтобы Центр знал точно, каково мое мнение, я в апреле отправил в 
Москву докладную, в которой беспощадно раскритиковал полученные нами указания. 
Через два месяца из Москвы пришел ответ. В нем говорилось, что, пересмотрев 
вопрос «заново, руководство присоединяется к моей точке зрения и просит меня 
расформировать остатки бельгийской группы.
     Слишком поздно! В июле 1942 года Ефремова арестовывают… Не имея опыта, он, 
словно слепой, попадается в расставленную ловушку. В апреле, когда я приехал в 
Брюссель для разговора с Ефремовым, Райхман рассказал мне о случайной встрече с 
бельгийским полицейским инспектором Матье, который в 1940 году вел следствие по 
его делу о подделке документов. Матье доверительно сообщил Райхману, что якобы 
участвует в движении Сопротивления, и, полагая, что Райхман работает для 
какойто подпольной сети, предложил свои услуги. В частности, предложил свои