услуги в снабжении подпольщиков подлинными удостоверениями личности.
     Этот Матье не внушал мне никакого доверия, и я приказал Райхману прервать 
с ним всякие отношения. Ефремов же считал вполне естественным, что ему приносят 
новенькие удостоверения личности, так сказать, на серебряном блюдечке. В мое 
отсутствие он нарушил инструкции, и когда Матье предложил ему спрятать в 
квартире радиопередатчик, Ефремов с готовностью согласился и тут же, в избытке 
доверчивости, вручил инспектору свою фотографию, попросив изготовить для себя 
удостоверение личности. Оба договариваются о встрече близ Обсерватории, но 
Матье прибывает туда не один: вместе с ним в черных «ситроенах» приехали 
мужчины в макинтошах…
     Избуцкий очертя голову мчится в Париж, торопится рассказать нам об аресте 
Ефремова. Лео Гроссфогель едет в Брюссель, чтобы следить на месте за развитием 
событий… Трое суток спустя Ефремов, свободный, как птица в полете, появляется 
снова, но уже в сопровождении какогото «друга»… Своей консьержке он говорит, 
будто бельгийская полиция вызывала его для проверки личности и что теперьде 
все уладилось.
     И в самом деле — все «уладилось»… В последующие дни немцы забирают Сесе, 
Избуцкого и Мориса Пеппера (последний осуществлял связь с Голландией). 17 
августа Пеппер под пыткой признает свои контакты с начальником голландской 
группы Винтеринком, которого, равно как и супругов Хильболлинг, немедленно 
арестовывают. Вне поля зрения немцев остаются девять членов этой группы и два 
тайных радиопередатчика. Ефремов также выдал еще неизвестные гестапо общие 
сведения о фирмах «Симэкс» и «Симэкско», не вдаваясь в подробности, которые он, 
впрочем, и не знал. Но с этого дня вся деятельность обеих фирм ставится под 
тайное наблюдение.
     Когда капитану Пипе сообщают адрес «Симэкско», он делает большие глаза. Да 
и не разыгрывают ли его? Да ведь в этом же самом здании он сам снял рабочие 
помещения! А когда Ефремов описывает ему Большого Шефа («Le Grande Chef»), он 
хлопает себя по лбу:
     — Господи, да я же встретил его на лестнице и даже приветствовал его, снял 
перед ним шляпу!
     Ефремова не пытают, он и без того говорит. Гестаповцы ловко играют на его 
националистических чувствах и задевают старуюпрестарую струну — антисемитизм.
     — Как это ты, украинец, и вдруг работаешь под началом еврея! Они грозят 
ему репрессиями по отношению к его семье, потому устраивают ему «туристскую» 
поездку в Германию, чтобы он воочию убедился в достижениях великого рейха…
     Короче, Ефремов полностью «раскололся». По его милости арестовано более 
тридцати людей, целые семейства. По численности это вдвое больше бельгийской 
группы.
     В конце августа Ефремов встречает Жермену Шнайдер, работавшую с Венцелем, 
и раскрывает перед ней всю подноготную своей игры. Рассказывает, что был 
арестован, что немцы знают абсолютно все, и поэтому он решил спасать свою шкуру.
 Он предлагает Жермене работать с ним. Он объясняет ей:
     — Ты пойми — Отто всегда выпутается, а расхлебывать все придется нам. 
Значит, лучшее для нас — это перейти к немцам и спасти то, что можно спасти…
     Жермена просит дать ей подумать до завтра и спешит в Париж — известить 
меня. Я сразу же командирую ее в Лион. Обнаружив ее исчезновение, немцы 
арестовывают ее мужа, Франца Шнайдера, и двух сестер Жермены.
     Шнайдеры, швейцарцы по национальности, более двадцати лет работали в 
Коминтерне. Выполняя функции связных, курьеров и «почтовых ящиков», Франц и 
Жермена Шнайдер были знакомы со множеством европейских коммунистов. До войны их 
дом в Брюсселе служил тайной квартирой и «перевалочным пунктом» для проезжавших 
через Бельгию крупных партийных руководителей. Здесь останавливались Морис 
Торез и Жак Дюкло. Оба они были тесно связаны с коминтерновскими «старичками», 
в частности с Гарри Робинсоном и его бывшей женой Кларой Шаббель, исполнявшей 
функции курьера между Берлином и Венцелем.
     Франц Шнайдер не числился в активе «Красного оркестра», но благодаря своим 
давним контактам был в курсе множества важных дел. Не выдержав пыток, он выдал 
Гриотто — радиста Робинсона.
     С этого дня Робинсон живет в режиме так называемой «охраняемой свободы».
     Без промедлений я извещаю обо всем Центр, но получаю от него прямотаки 
ошеломляющий ответ: «Отто, вы абсолютно ошибаетесь. Мы знаем, что Ефремов был 
арестован бельгийской полицией для проверки документов, но все прошло хорошо. 
Между прочим, Ефремов продолжает посылать нам очень важные материалы, которые, 
после самой строгой проверки, оказались первоклассными».
     В Центре даже не задумались, почему это Ефремов внезапно совершает столько 
геройских подвигов! Вот тутто и пошла дезинформация… Мой Директор, вероятно, 
считал, что список арестованных лиц неполон. В начале сентября он попросил меня 
съездить в Брюссель и переговорить с Ефремовым… Наша группа наблюдения, 
высланная на место встречи, констатировала: во всех близрасположенных кафе 
торчат посетители, которых происходящее на улице занимает куда больше, чем 
содержимое их рюмок. Кроме того, во всех направлениях, удаляясь и возвращаясь, 
кружились в своеобразном и тревожном «танце» черные, переднеприводные 
«ситроены».
     В это самое время Венцель, выказывая недюжинную храбрость, поглядывая на 
лежащий наготове револьвер и на особое химическое соединение, способное в 
считанные секунды уничтожить сразу все донесения, продолжал передавать 
шифрованный текст. Обнаруженный службой радиопеленгации, его дом оказывается 
глубокой ночью в окружении. Венцель бежит по крышам, отстреливаясь от 
преследователей. Сотни людей, разбуженные стрельбой, глядят вслед силуэту