возвещает «благую весть»: накануне ночью в Мюнхене Даладье и Чемберлен уступили 
требованиям Гитлера относительно Судетов. Они капитулировали перед фюрером. 
Дома, в Париже и Лондоне, им устроили триумфальную встречу. Как же — ведь их 
стараниями удалось избежать войны! И для того чтобы еще лучше предохранить 
«мир», французское и британское правительства, ослепленные собственной 
трусостью, заключают с нацистской Германией пакты о ненападении.
     Гитлер подписывается под ними обеими руками и вторгается в Чехословакию. 
Обе «демократии» возмущены, но ненадолго, Уронив скупую слезу, они быстро 
утирают ее складками белого флага капитуляции и тут же вновь становятся на путь 
компромиссов. Однако в этом странном спортивном соревновании самым быстрым 
оказывается Сталин.
     23 августа 1939 года гитлеровская Германия и Советский Союз подписывают в 
Кремле пакт о ненападении. Мой будущий «ангелхранитель» гестаповец Берг, 
бывший тогда телохранителем Риббентропа, позже расскажет мне, в какой атмосфере 
ликования развертывалась эта церемония. Чтобы отметить такое событие, подали 
шампанское, и Сталин, подняв свой бокал, произнес незабываемый тост:
     — Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего фюрера, и поэтому с 
удовольствием выпью за его здоровье.
     Это чувство удовольствия наверняка не разделяли тысячи немецких 
коммунистов, томившихся в концентрационных лагерях по милости «любимого» фюрера.

     Для меня этот пакт не был неожиданностью.
     После «чисток», после уничтожения лучших партийных и военных кадров 
компромисс, к которому Сталин стремился годами, стал неизбежным. Во всяком 
случае, внимательный наблюдатель не мог не заметить ускорение этого процесса. В 
апреле 1939 года Максим Литвинов, нарком иностранных дел Советского Союза, 
предлагает британскому послу заключить англофранкосоветский пакт о 
взаимопомощи. Две недели спустя Литвинова заменяет Молотов. 5 мая, через два 
дня после смещения Литвинова, советский поверенный в делах в Берлине Астахов 
встречается с германским дипломатом Юлиусом Шнурре. Астахов недвусмысленно 
объясняет своему собеседнику, что «отставка» Литвинова, вызванная его политикой 
альянса с Францией и Англией, может привести к возникновению новой ситуации 
между Германией и Советским Союзом.
     — Отныне вам уже не придется иметь дело с Литвиновым…
     Чтобы потрафить Гитлеру, Сталин заботился о «расовой чистоте» в 
дипломатической сфере.
     А «твердокаменным» коммунистам, попрежнему предававшимся иллюзии, будто 
подписание советскогерманского пакта завершает еще один маневр «гениального» 
товарища Сталина, пришлось испытать чувство полного разочарования. 31 октября 
1939 года Молотов, выступая на сессии Верховного СоветаСССР, произнес речь, 
рассеявшую все сомнения:
     «…За последние несколько месяцев такие понятия, как „агрессия“, „агрессор“,
 получили новое конкретное содержание… Германия находится в положении 
государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и 
Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и 
против заключения мира. Роли, как видите, меняются».
     Да, люди это видели! С полным недоумением они протирали себе глаза, но 
продолжали видеть и слышать!
     «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно 
признавать или отрицать это — дело политических взглядов. Но любой человек 
поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой… Поэтому не только бессмысленно, 
но и преступно вести такую войну, как война за „уничтожение гитлеризма“, 
прикрываемая фальшивым флагом борьбы за „демократию“.
     И, наконец, для тех, кто еще не понял всего, Молотов добавил:
     «Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является необходимым 
условием прочного мира в Европе».
     Читая эту речь, я невольно спрашивал себя, зачем, собственно, я приехал в 
Европу и что мне здесь делать? Впрочем, у меня не было свободного времени, 
чтобы слишком долго размышлять над этим вопросом.
     В конце 1939 года я получил несколько приказаний, из которых явствовало, 
что новое руководство Центра уже не заинтересовано в создании крупной 
разведсети. Центр не только перестал засылать обещанных нам эмиссаров для 
работы в филиалах фирмы «Король каучука», но вдобавок в нескольких телеграммах, 
каждое слово которых было тщательно взвешено, настоятельно просил меня вернуть 
в Москву Аламо и Кента, а Лео Гроссфогеля отправить в Соединенные Штаты.
     Что же до меня, то меня пригласили… возвратиться в Москву.
     Мой ответ был ясен и четок: война между Германией и Советским Союзом 
неизбежна. Если Центр этого требует, то Аламо и Кент поедут в Москву. Но не 
следует рассчитывать на то, что я и Лео Гроссфогель разрушим созданное нами. 
Эта попытка не была единственной. Центр также решил отозвать Рихарда Зорге в 
Москву, а на его место послать какогото безвестного полковника. Но наше 
руководство всетаки поняло, что такого, как Зорге, заменять нельзя, и в конце 
концов оставило его в Токио. Но с этого момента в Центре почемуто зародилось 
подозрение, будто Зорге — двойной агент, а может, даже хуже того — троцкист. В 
течение нескольких недель его донесения оставались нерасшифрованными…42
     Мануильский разослал по всем секциям Коминтерна указание относительно 
одобрения и проведения в жизнь политики Сталина. Соответствующую директиву 
можно резюмировать следующим образом: война между нацистской Германией и 
англофранцузскими союзниками есть война между двумя центрами империализма. 
Следовательно, рабочих она не касается.