мастеров шпионажа и секретной службы, но Штибер, видимо, сам изменил свой 
жизненный путь, променяв карьеру священника на профессию юриста. Он сразу 
заинтересовался уголовными процессами и неразрывно связанной с ними работой 
полиции. В 1845 году он уже был шпионом, ибо известно, что он выдал прусским 
властям некоего Шлеффеля, единственным преступлением которого были его 
либеральные взгляды и агитация среди рабочих. В этом деле сказался весь Штибер, 
ибо Шлеффель был дядей его жены и вполне ему доверял. После того, как Штибер 
представил такое доказательство своей полной аморальности, его будущее в 
Пруссии казалось обеспеченным. 
      1848 год застал Европу в особенно смятенном состоянии. Маятник 
самодержавного режима, руководимого Меттернихом, качнулся так сильно вправо, 
что его катастрофический откат влево казалось неизбежным. Все политические 
сейсмографы регистрировали сильные вулканические толчки, и троны многих 
абсолютных монархов оказались чрезвычайно шаткими. Франция уже снова стала 
республикой. 
      Вильгельм Штибер нуждался в такой напряженной обстановке, которая могла 
бы дать ему проявить себя. На протяжении почти полувека он обогащал летописи 
европейских интриг и вероломства. У него хватило сообразительности поступить в 
прусскую полицию до того, как его противники получили в руки данные для 
предъявления ему серьезных обвинений. 
      Улики против Шлеффеля, представленные Штибером, оказались недостаточными 
для его осуждения, но Штибер ловко замаскировал свое участие в этом деле, чтобы 
не ухудшить своих связей как с правительством, так и с подозрительными 
радикалами. Конечно, Штиберу пришлось выдавать себя за убежденного радикала, 
друга рабочих и сторонника социалистов. С этой целью он использовал свое 
адвокатское звание, и во всех случаях, когда под суд отдавали лиц, 
сочувствующих радикалам, добровольно и безвозмездно предлагал им свою 
юридическую помощь. Своими красноречивыми и бесплатными защитительными речами 
он стяжал популярность, которая помогла ему добраться до той руководящей 
верхушки прусского либерализма, к которой столь безуспешно пытались примазаться 
его коллеги из полиции. 
      Фридрих-Вильгельм Прусский был труслив, мелочен и легковерен. Он жил под 
вечным страхом покушения, и Штибер очень быстро сумел обратить эту царственную 
трусость себе на пользу. Как агенту-провокатору, ему необходимо было постоянно 
демонстрировать свое рвение и успокаивать радикальных вождей и массы. Однажды, 
находясь во главе колонны решительно настроенных демонстрантов, он сумел 
пробраться к встреченному ими и дрожавшему от страха королю и тут же шепнул на 
ухо Фридриху-Вильгельму, что он, Штибер, является секретным агентом полиции. Он 
внушил королю, что все устроится, ибо его величество находится под надежной 
охраной безгранично преданного ему Штибера и его агентов. Этими немногими 
словами молодой адвокат накрепко связал себя с секретной службой трусливого 
монарха Пруссии. 
      Выступая одновременно в роли полицейского агента и "защитника угнетенных",
 шпиона и радикального заговорщика, он вместе с тем находил время и для 
доходной адвокатской практики. Есть данные о том, что за пять лет (1845-1850) 
Штибер обслужил не менее трех тясяч клиентов. Это была консервативная публика, 
которая больше всего ценит в специалистах возраст и опыт. 
      Основную часть его адвокатского портфеля составляли уголовные дела, и в 
защиту клиентов-уголовников он действительно вкладывал всю душу. Судя по числу 
его подзащитных, можно предположить, что Штибер был юрисконсультом едва ли не 
всего уголовного Берлина. Позднее, когда его успехи вызвали большую зависть и 
привлекли внимание, их тайна была разоблачена. Оказалось, что параллельно со 
своей адвокатской деятельностью Штибер ещё редактировал полицейский журнал. Эта 
должность - материальное выражение королевской благодарности - была 
использована Штибером для знакомства с данными, которые полиция собиралась 
предъявить в суде против какого-либо из его клиентов. Благодаря этому он 
никогда не оказывался застигнутым врасплох неожиданными свидетельскими 
показаниями и умел отвести их заранее подготовленными репликами и и 
контрдоводами. 
      Разоблачение секрета его юридических успехов вызвало неслыханный скандал. 
Но дело кончилось ничем, ибо в Потсдаме на троне сидел Фридрих-Вильгельм, не 
забывший страха, пережитого им в дни народного восстания. В 1850 году Штибер 
был назначен полицейским комиссаром; должность эта настолько соответствовала 
его природным наклонностям, что он, не имея возможности предвидеть будущее с 
его головокружительными перспективами, был уверен, что теперь, к 32 годам, 
достиг вершины своих возможностей. 
      В следующем году он поехал в Англию, посетил там всемирную выставку и 
энергично следил за Марксом и радикальными группами немцев-эмигрантов, 
избиравших своим местопребыванием преимущественно Лондон. В донесениях 
начальству он жаловался, что британские власти не содействуют его планам 
преследования земляков. Потом Штибер решил, что начальство им недовольно, и 
перебрался в Париж, где под видом эмигранта был дружески принят в кругах 
радикалов и социалистов. Получив список их единомышленников, оставшихся в 
Германии, Штибер поспешил домой, предвкушая массовые аресты. Вскоре по его 
милости сотни немцев были вынуждены покинуть страну. 
      С тех пор прусский трон стал его алтарем, а милость восседавшего на этом 
троне - его божеством. Немудрено, что он был в восторге, когда сторонники 
Луи-Наполеона совершили в 1852 году государственный переворот и превратили 
Францию в империю. Возникла возможность уничтожить убежище радикалов - все 
французские центры революционной пропаганды, расположенные в столь неприятной