Она тратила свои личные средства на дело, которое считала защитой чести 
своей отчизны. Каждый её шаг был импровизацией и осуществлялся не только в 
полном одиночестве, но и наперекор многочисленным препятствиям в столице, 
кишевшей врагами. 
      Убедительнейшим доказательством её бесспорного права числиться в ряду 
лучших солдат передового отряда мировой секретной службы является то, что она, 
несмотря на выдающуюся роль, сыгранную на войне, все детали которой 
тщательнейшим образом изучены, не только достигла своих целей, но и сумела 
остаться малоизвестной, скромной женщиной, остаться в тени. 
      Для опасной части своей деятельности - пересылки сведений - она создала 
пять секретных точек связи, конечным пунктом которой был штаб генерала Шарпа. 
Начальным пунктом цели служил старинный особняк семьи Ван-Лью в Ричмонде, где 
она составляла свои шифрованные донесения и укрывала агентов Севера, 
пробравшихся в город по поручению верховного командования федералистов 
      Случались дни больших тревог и напряжения, когда ожидаемый федералист не 
появлялся, а доносились только слухи об арестованных и расстрелянных "проклятых 
шпионах-янки" Тогда она ухитрялась отправлять через фронт курьерами собственных 
слуг, но не прекращала доставки секретных сведений об обстановке в Ричмонде. О 
том, чтобы она лично пыталась пройти через фронт, данных нет. 
      Элизабет Ван-Лью родилась в Вирджинии в 1818 году, но образование 
получила в Филадельфии, где жила её мать. В столице Пенсильвании никогда не 
вели яростной антирабовладельческой агитации. Сторонники южан насчитывались там 
сотнями, и все же Элизабет вернулась в Ричмонд убежденной и ярой 
аболиционисткой. Одним из проялений её новых убеждений явилось освобождение 
девяти невольников Ван-Лью. К тому же она разыскала и выкупила из неволи 
несколько негров, чтобы воссоединить их с родными, находившимися во владении 
семьи Ван-Лью. 
      Среди мелкопоместной знати Юга у нее, конечно, были единомышленники, и 
потому на неё совсем безобидную эксцентричность Бетти Ван-Лью друзья и соседи 
смотрели сквозь пальцы или ограничивались мягким порицанием. Надо иметь в виду, 
что в работе Ван-Лью играли выдающуюся роль дружеские связи её семьи. Главный 
судья южных штатов Джон Маршалл, пользовавшийся там непререкаемым авторитетом, 
был близким другом семьи Ван-Лью. Дженни Линд пела в гостийой вирджинского 
особняка Ван-Лью, где прнимали и шведскую писательницу Фредерику Бремер, и 
многих американских аристократов. 
      Мать и дочь Ван-Лью были щедры, гостеприимны и обаятельны; им не ставили 
в укор их "прогрессивные" взгляды. 
      Элизабет минул 41 год, когда солдаты морской пехоты под командованием 
полковника Роберта Ли штурмовали паровозное депо у Харперс-Ферри и взяли в плен 
Джона Брауна. Казнь старика толкнула её в лагерь "чудаков" и "фанатиков", 
поклявшихся уничтожить рабовладение. "С этого момента, записала она в своем 
дневнике, - наш народ находится в явном состоянии войны". 
      И она немедленно взялась за дело, посылая федеральным властям письмо за 
письмом и информируя их об обстановке, складывавшейся "там, на Юге". Она 
посылала эти письма почтой, и если кто в Вашингтоне и обратил внимание на её 
письма, то разве что незаметный чиновник, с которым не считалось правительство 
Бьюкенена. Природное влечение Элизабет к секретной службе избавило её от 
разочарования, когда на первых порах её старания не встретили достойной оценки. 
Она продолжала свои наблюдения, посылала донесения, в которых описывала 
деятельность, развертываемую на Юге врагами единства Соединенных Штатов. 
Энтузиаст своего дела, она была достаточно бесстрашна, чтобы выступать с речами,
 как ярая аболиционистка, на улицах Ричмонда. 
      Современники описывали Элизабет Ван-Лью как женщину хрупкого телосложения,
 невысокого роста, но представительную, очень живую и решительную. Даже вожди 
Конфедерации были покорены её кротостью и обаянием. 
      С презрением отвергнув возможность прикрыть свою секретную работу маской 
"лойяльной патриотки Юга", она отказалась шить рубашки для солдат Вирджинии. 
Другие женщины Ричмонда шили или вязали, а когда "варвары-янки" приближались к 
городу, откладывали в сторону иголки и вооружались пистолетами. Но миссис 
Ван-Лью не шила и не вязала, а Элизабет, не покладая рук, собирала материал для 
своих донесений, изобретая собственную тактику и сообщая Северу почти все, что 
она узнала о мобилизации мятежников. 
      Вскоре после начала войны Севера с Югом Элизабет с матерью занялись 
помощью раненым военнопленным, посаженным в военную тюрьму. В военном 
министерстве в Вашингтоне очень быстро заметили, что ценность и точность 
сведений, посылаемых мисс Ван-Лью, не только ничего не потеряли от новой заботы,
 которую она взвалила на свои плечи, но, наоборот, возросли от ежедневного 
общения с пленными офицерами и солдатами северян. В числе этих пленных офицеров 
оказался полковник Поль Ревир из 20-го Массачусетского полка, который и после 
войны оставался ей преданным другом. 
      Комендантом омерзительной тюрьмы "Либби" был лейтенант Тодт. Она сумела 
создать впечатление, что её благотворительность одинаково простирается как на 
северян, так и на южан, и когда получила доступ в тюрьму, нашла в ней 
неиссякаемый источник военной информации, которую ей передавали шепотом 
военнопленные северяне. 
      Сведения поступали самыми разнообразными путями. Бумажки с вопросами и 
ответами были спрятаны в корзинах с продовольствием; в эти бумажки завертывали 
склянки с лекарствами, пока передачи не были запрещены из-за роста цен на 
продукты, вызванного блокадой северян. В книгах, которые она передавала для 
прочтения и последующего возврата, незаметно подчеркивали некоторые слова.