заслуживают официального заступничества. 
      Решено было отправить телеграфом и на специальном судне обращение к 
руководителям южан, в котором указывалось на снисходительное отношение 
федеральных властей к их сторонникам и напоминалось, что многие из них, вроде 
миссис Розы Гринхау, после недолгого заключения были освобождены; что никто из 
обвинявшихся в шпионаже в пользу южан не был судим как за преступление, 
наказуемое смертной казнью, и не приговаривался к смерти. Южанам давалось 
понять, что если они казнят Уэбстера, федеральное правительство за него 
отомстит. 
      В это время все тюрьмы на Севере были переполнены сторонниками Юга; 
строгий военный режим в отношении мятежников дал бы президенту южан Дэвису 
Джефферсону представление о конкретных репрессивных мерах, которые 
правительство предпримет против мятежников, если Уэбстера, Скалли и Льюиса 
повесят. Но сообщение военного министра было составлено в таких дипломатичных 
выражениях, что политические руководители мятежников истолковали его как 
разрешение следовать по намеченному ими пути без особой опаски, в полном 
соответствии с тактикой их генералов. Так они и поступали до тех пор, пока 
борьбу против них не возглавили смелые полководцы Грант и Шерман. 
      Тем временем Мак-Клеллан медленно продвигался к Ричмонду и был всего в 4 
милях от него, когда десант Гаррисона вынудил его отступить. Мак-Клеллан был 
американским наблюдателем в Крымской войне 1854-1855 годов. Видимо, та война и 
научила Клеллана осторожности. 
      Решение Пинкертона отправить Скалли и Льюиса на поиски Тимоти Уэбстера 
стоило американцам жизни этого даровитейшего работника секретной службы. Но 
внезапная отставка Пинкертона с должности начальника секретной службы не имела 
никакого отношения к гибели Уэбстера. Дело в том, что после победы 
правительственных войск у Антитама командование армией было вверено Амброзу 
Бернсайду. И Пинкертон резко осудил президента Линкольна, демонстративно 
отказавшись руководить шпионажем и контрразведкой для нового командующего, 
сменившего обожаемого им генерала Мак-Клеллана. 
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 
      Лафайет Бейкер и красавица Бонд 
      В предыдущие месяцы, когда Пинкертон весьма отличался на посту, для 
которого, казалось, обладал всеми необходимыми данными, за исключением опыта и 
воображения, на небосводе федерального военного шпионажа, вообще небогатом 
первоклассными светилами, взошла новая звезда - Лафайет Бейкер. Он оказался 
способным чиновником, одним из немногих в Америке шпионов и руководителей 
шпионажа, карьера и методы которого заслужили уважение европейских специалистов.
 Хотя сразу после гражданской войны он получил чин бригадного генерала, карьеру 
Бейкер начал рядовым шпионом, не состоя в армии. Бэкер, как истый "янки", 
показывал образцы своего товара до того, как называл цену или требовал 
заключения договора. Он устроил себе возможность лично представиться 
главнокомандующему и произвел на того благоприятное впечатление. 
      Бравый ветеран Уинфилд Скотт сидел в своей палатке, размышляя, что 
намерены делать Дэвис, Борегар и другие конфедераты. Мак-Дауэлл командовал 
федеральной армией добровольцев и ополченцев, боевые качества которых ещё не 
были испытаны, а у Уинфилда Скотта были солдаты, прошедшие сквозь огонь 
мексиканской войны. 
      Представившись генералу, Бейкер заявил, что хочет пробраться в Ричмонд в 
качестве соглядатая Севера. 
      Подробно побеседовав с Бейкером, Скотт решил ему довериться. Бейкер 
намеревался прикинуться странствующим фотографом. Мы привыкли считать 
фотографическую камеру отличительным признаком шпионажа; в мировую войну любой 
фотоаппарат в руках штатского, даже если человек находился на расстоянии 
пушечного выстрела от линии фронта, считался столь же опасным, как нападение с 
воздуха. Но в войне 1861 года фотокамера была ещё новинкой. Маскировка, 
выбранная Лафайетом Бейкером, сработала идеально. 
      Он с трудом пробрался мимо пикетов федеральной армии; его окликали, за 
ним гнались, в него стреляли и дважды даже задержали, как шпиона южан. Спасся 
он тем, что сослался на Уинфилда Скотта. Бейкер с облегчением вздохнул, только 
попав в руки кавалерийского разъезда южан; здесь он сразу проявил свой 
врожденный дар военного шпиона. Молодой фотограф имел при себе около двухсот 
долларов золотом, которые он получил от Уинфилда Скотта. Если бы южане его 
обыскали, эти деньги вызвали бы у них подозрение; но те этого не сделали, 
приняв его за бедняка. Бейкер таскал с собой поломанную камеру, негодную для 
снимков; но контрразведчики южан не догадались проверить её содержимое. 
      После пары дней заключения и наспех проведенного следствия южане нашли 
Бейкера настолько любопытным типом, что стали передавать его из одной командной 
инстанции в другую, все более высокую. В Ричмонде с ним беседовали Джефферсон 
Дэвис, Александр Стивенс, вице-президент южных штатов, и все видные генералы 
южан, включая самого Пьера Борегара. По-видимому, Бейкер побывал во всех полках 
южан, находившихся тогда в Виргинии. Он беззастенчиво обещал превосходные 
фотографии, "снимая" панораму каждого полка и во время обеда, и на плацу. 
Общелкав своей разбитой камерой весь штаб бригады, он заявил, что увековечил 
образы молодых генералов и офицеров штаба на групповом снимке, который так 
дорог всем военным, а в особенности молодым воинам, только что надевшим форму. 
      Ему на руку были аристократические предрассудки южан, смотревших на 
странствующего фотографа как на какого-нибудь торговца-мешочника, который не 
многим лучше, чем бродячий медник или сапожник, и во всяком случае стоит на 
одной доске со странствующим музыкантом, актером, книгопродавцем, коновалом и