рации – это раз. Они были, как правило, известны полиции и 
за ними устанавливали слежку – это два. Использование иностранных коммунистов 
вело к многочисленным провалам, чреватым крупными «шпионскими» скандалами, 
международное же положение СССР было и без того сложным, и лишний раз обострять 
отношения с правительствами и общественностью других стран было вовсе ни к чему.
 Отсюда шли запреты, с каждым новым годом и каждым новым провалом становившиеся 
все строже и строже.

Однако практика разведработы вносила свои коррективы. Советские 
разведывательные ведомства буквально задыхались от нехватки кадров, способных 
работать за границей, особенно нелегально. Так что в первой половине 20-х годов 
все равно сплошь и рядом работник спецслужб молодой Советской Республики были 
одновременно и бойцами Коминтерна. Затем эту практику стали ограничивать. В 
случае, если без этого человека было не обойтись, его обязывали выйти из партии 
и перейти на работу в разведку – нетрудно догадаться, что и зарубежные 
компартии были не в восторге от того, что у них уводили лучших людей. Так что 
грозные решения по-прежнему не выполнялись. Каждый отдельный резидент 
персонально пасовал перед непреодолимыми трудностями самостоятельной работы и 
нарушал запрет, и из этих персональных нарушений вырастала повсеместная 
практика. Пользы же от выхода агентов из партии было немного, поскольку полиция 
неотступно следила как за действующими коммунистами, так и за бывшими. Кроме 
того, отсутствие связей с советской разведкой ни в коей мере не избавляло 
зарубежных коммунистов от обвинений в работе на иностранное государство, а СССР 
– от обвинений в шпионаже с их помощью.

Подобное положение стало одним из достаточно убедительных аргументов в пользу 
того, чтобы все-таки привлекать коммунистов к разведработе, хотя и не в таких 
масштабах, как в начале 20-х годов. И, несмотря ни на какие запреты, все равно 
в 20-х, 30-х, 40-х годах практически вся советская разведывательная сеть в 
Европе и Америке опиралась на невидимую стальную сеть Коминтерна. И оттуда же 
вышли ее лучшие разведчики, звезды этого времени, названного «эпохой великих 
нелегалов», такие, как Шандор Радо, Генри Робинсон, Ян Черняк и многие другие, 
а также огромное количество низовых работников. И Рихард Зорге, вроде бы, из 
того же Коминтерновского ряда.

Однако это лишь на первый взгляд. Дело в том, что одни из 
разведчиков-коминтерновцев некоторое время жили в СССР, как Леопольд Треппер 
или Шандор Радо, занимаясь здесь какими-то своими делами, другие приезжали 
учиться, как Иоганн Венцель, третьи никогда в Союзе не бывали. У себя на родине 
они либо находились на нелегальном положении, либо выходили из рядов компартий, 
маскируясь под добропорядочных обывателей. Да, они имели отношение к Коминтерну,
 но среди них не было функционеров центрального аппарата. Инструктор Коминтерна,
 который разъезжает по Европе, решая разнообразные вопросы подведомственных 
компартий – это далеко не маленький человек, и привлекать такого на работу в 
качестве простого агента, даже если это очень надо (насчет «очень надо» – 
несколько позже) и его направляют в очень сложный регион – явный мезальянс для 
привлекаемого. Это во-первых. Во-вторых, надо учитывать и реакцию 
Коминтерновского руководства, которому никак не могло понравиться, что ценного 
работника уводит ведомство, с которым и без того идет постоянный спор за кадры. 
И, в-третьих, такие люди, несмотря на конспирацию, все равно маячили на виду у 
полиции, так что Зорге был засвечен не только в своей бурной молодости, но и в 
конце 20-х годов в качестве деятеля Коммунистического Интернационала. И 
посылать его в страну, где принадлежность к компартии каралась смертью, было 
непростительной авантюрой. Тем более трудно представить, что эта идея 
принадлежит Яну Берзину – человеку, который любил и лелеял своих нелегалов, 
выращивал их, как цветы и, сам в молодости приговоренный к смерти, придавал 
огромное значение безопасности и конспирации.

И во имя чего? Добро бы министр внутренних дел Китая был женат на сестре Зорге 
или у него там были бы какие-то другие совершенно исключительные возможности. 
Но ведь его посылали в Китай с журналистским удостоверением, можно сказать, 
просто «на авось», он должен был начать работу с чистого листа. Да, он умен и 
обаятелен, да, хорошо понимает в политике – но нет ни малейшей гарантии, что у 
него вообще что-то получится. Так что мало того, что риск был велик, он еще и 
не был оправдан, и трудно представить, чтобы Берзин ради такого сомнительного 
результата взял на себя подобную ответственность. Нет, в высшей степени 
странное предложение сделал Ян Карлович Берзин Рихарду Зорге. И, размышляя над 
этим странным обстоятельством, мы находим здесь ниточку, ведущую к 
альтернативной биографии разведчика.

…А вот если «перевернуть» ситуацию, то все объясняется. Давайте представим, что 
эта идея – стать разведчиком и отправиться в Китай – пришла в голову не Берзину,
 а Зорге. А что тут неожиданного? Он вполне мог так поступить. Такой 
неспокойный человек, как Рихард, вечно искавший на свою голову приключений, за 
пять лет в СССР должен был озвереть от этой мирной безопасной жизни. Работа 
инструктором в спокойной и благополучной Европе ни в коей мере не давала ему то 
«упоение в бою», которое он так любил. И тогда он, прекрасно разбираясь в 
мировой политике, сам придумал для себя эту роль – разведчика-журналиста. Да, 
это риск. Но, с другой стороны, ведь не Берзин посылал его на этот риск. 
Доброволец – это совсем другое дело. Если человек сам готов поставить на карту 
жиз