она, конечно, пытаться добраться с ними до Будапешта самолетом), а это должно 
было означать, что она не собиралась возвращаться назад. Поэтому как я ни 
старался, я не мог выбросить из головы мысль о eё дезертирстве.
     Ранним утром моя жена нашла меня спящим в кресле. Она никогда не 
спрашивала меня ни о чем, связанном с моей службой, и за это я был очень 
благодарен ей. Но она видела, что я чемто сильно удручен.
     На следующий день в восемь часов утра я снова отправился в дом, где жила 
Элизабет. Измученный, полный тяжелых предчувствий, я медленно поднимался по 
лестнице. Я так сильно задумался, что прошел на один этаж выше, чем следовало, 
и позвонил, не посмотрев на дверь. Никакого ответа. Я позвонил снова. Дверь 
отворила полная, пожилая женщина. Она сказала мне, что господина нет дома.
     – Какого господина? – спросил я.
     Тут только я заметил карточку, прибитую к двери. Квартира принадлежала 
младшему секретарю английского посольства. Это показалось мне неприятным 
предзнаменованием.
     Спускаясь на этаж ниже, я чувствовал себя совершенно разбитым. На этот раз 
я позвонил в нужную мне квартиру, но узнал лишь, что Элизабет не вернулась.
     Позже я позвонил старшему чиновнику турецкого министерства иностранных дел,
 который уже должен был быть у себя. Он был дружески расположен ко мне, и я 
очень хорошо знал его. Я попросил тотчас же принять меня по очень срочному делу.

     Сидя в его комфортабельном кабинете, я рассказал ему об исчезновении 
Элизабет и спросил, не помогут ли мне турецкие власти найти пропавшую девушку, 
сделав это очень осторожно. Фон Папен, добавил я, очень беспокоится о том, 
чтобы это дело не попало в газеты. Прежде чем ответить, он немного подумал, а 
потом сказал: '
     – Вряд ли это несчастный случай или самоубийство – сейчас я уже знал бы о 
нем. Боюсь, гораздо более вероятно, что ваш секретарь последовала примеру 
немецких дезертиров в Стамбуле. По сути дела, едва ли можно в этом сомневаться.
     Провожая меня до двери, он добавил:
     – Ради вас мне хочется надеяться, что я ошибаюсь.
     Вернувшись к себе в отдел, я увидел ответ из Стамбула. Из консульства 
послали надежного человека встретить поезд, но в нем не оказалось никого, кто 
хоть скольконибудь подходил под описание Элизабет.
     Теперь у меня не было выбора. Я должен был сообщить о случившемся в Берлин.
 Никогда eщё я не испытывал таких трудностей при составлении доклада. В нем я 
писал, что Элизабет бесследно исчезла и что пока нельзя установить, 
самоубийство ли это или несчастный случай, но что существует вероятность eё 
дезертирства к англичанам.
     Когда я отправил это сообщение, eё дезертирство с каждым часом стало 
казаться мне все более возможным, пока, наконец, я не поверил в него, как в 
несомненный факт.
     Как я и ожидал, из Берлина посыпался поток писем, причем каждое содержало 
ряд вопросов, на которые я едва ли мог ответить. Само собой разумеется, во всех 
этих запросах был строгий приказ: любой ценой установить местонахождение 
пропавшей девушки. Предположение о несчастном случае или самоубийстве не 
встретило в Берлине поддержки, да и сам я уже перестал верить в это.
     Дни тянулись в. – какомто кошмаре. Я был озадачен молчанием отца Элизабет 
– ведь он должен был получить мое письмо несколько дней назад.
     На пятый день после исчезновения Элизабет я получил предписание из 
ведомства Кальтенбруннера. Мне приказывали немедленно отчитаться перед 
Берлином. Я должен был вылететь следующим курьерским самолетом. 12 апреля я сел 
в ночной поезд, отправлявшийся в Стамбул. Самолет, на котором я должен был 
лететь в Берлин, отправлялся 14 апреля. Я предчувствовал, что ожидало меня в 
Берлине.
     Прибыв в Стамбул, я взял у своего друга машину и большую часть дня провел 
в бесцельной езде по улицам этого огромного города. Я надеялся, не имея на то 
никаких оснований, что Элизабет могла быть в Стамбуле и что, может быть, 
совершенно случайно я натолкнусь на нее. Но этого не случилось.
     Немецкий курьерский самолет прибыл днем 13 апреля. На следующее утро я 
должен был отправиться на нем в Берлин.
     В консульстве шла сортировка корреспонденции. Я попросил разрешения 
взглянуть на нее, чтобы проверить, нет ли писем для меня.
     На мое имя было два новых предписания от Кальтенбруннера и одно из 
министерства иностранных дел. В каждом из них содержался суровый выговор за 
исчезновение Элизабет. Все они делали упор на то, что Элизабет была переведена 
из Софии главным образом по моему настоянию.
     Я положил предписание обратно в сумку и собирался уже закрыть ее, но вдруг 
заметил небольшой коричневый конверт, тоже адресованный мне. Я вскрыл его и 
начал читать. В письме было всего лишь несколько строчек, торопливо набросанных 
на клочке писчей бумаги. Когда я прочитал эти строки, у меня задрожали руки.
     Письмо было от моего друга, работавшего в министерстве иностранных дел. В 
нем говорилось, что, по всей вероятности, я буду арестован, как только моя нога 
ступит на германскую землю. В некоторых высокопоставленных кругах полагали, что 
я поощрял своего секретаря к дезертирству и даже помог ей бежать.
     Ясно, какие выводы можно было сделать из этого.
     
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
     
     Я не имел ни малейшего представления о том, что мне делать. Самолет