отправлялся в Берлин на следующее утро. Если бы я вылетел с этим самолетом, 
меня заключили бы в тюрьму или в концлагерь, как только я прибыл бы в Берлин, а 
позже, возможно, расстреляли бы. Ибо как я мог доказать, что совсем не виновен 
в дезертирстве Элизабет? С другой стороны, если бы я остался здесь, это было бы 
прямым неподчинением приказу. Берлин воспринял бы это как явное признание мною 
своей вины.
     Часами я ходил по улицам Стамбула. У меня не было друга, к которому я мог 
бы обратиться за помощью или за советом. Наконец, я придумал, как временно 
разрешить этот вопрос или, по крайней мере, отсрочить его решение. В тот же 
день поздно ночью я отправил в Берлин зашифрованную телеграмму, в которой 
сообщал своему начальству, что заболел и что доктор запретил мне лететь 
самолетом. Затем я разорвал в клочки билет на самолет.
     Смертельно уставшим я вернулся, наконец, в гостиницу и принял 
продолжительный холодный душ, чтобы прояснить себе мозги. Я уже закрывал воду, 
когда зазвонил телефон.
     Я снял трубку. С другого конца провода ктото говорил со мной поанглийски.

     – Я обращаюсь к вам от имени англичан. Если вы поедете завтра в Берлин, 
вас наверняка расстреляют. Мы хотим дать вам возможность спастись. Переходите к 
нам – этим вы спасете свою жизнь и жизнь вашей жены и детей.
     Я повесил трубку.
     Вместо того чтобы лечь спать, как я сначала хотел, я снова начал одеваться.
 В таком состоянии я все равно не смог бы уснуть. Когда я надевал ботинки, 
снова зазвонил телефон. На этот раз голос был другой – говорили понемецки с 
заметным иностранным акцентом.
     – То, что вы собираетесь делать, – просто сумасшествие. Хорошенько 
подумайте, прежде чем принять решение. Англичане человечны. Приходите в 
консульство и обсудите этот вопрос с мистером…
     Говоривший назвал имя, которое мне часто приходилось слышать. Враг проявил 
ко мне больше человечности, чем мои руководители. Германия означала теперь для 
меня смерть или тюрьму. Англия означала… нет, нет. Я дрожал с ног до головы, 
когда положил трубку, не сказав ни слова.
     Через несколько минут снова зазвонил телефон.
     – Говорит доктор Р. Вы ведь помните меня? Это был мой земляк, житель Вены. 
Мне никогда не приходилось разговаривать с ним, но, при встречах мы обычно 
здоровались.
     – Слушайте, – сказал он, – слушайте вниi мательно. Меня уполномочили 
сделать вам eщё одно предложение, чтобы спасти вашу жизнь. Вы можете не бояться 
наказания за те поступки, которые вы совершили, исполняя служебные обязанности. 
Англичане знают, что вы порядочный человек и просто исполняли данные вам 
указания. Я могу встретиться с вами сегодня и точно передать вам предложение 
англичан. Я уже давно работаю у них. Итак, мы встретимся.
     – Я не могу сделать этого, – ответил я. – Не говоря уж о всем прочем, 
существуют причины личного характера, препятствующие этому. Большая часть моей 
семьи находится в Германии. Кроме того, сбежать теперь, когда корабль начинает 
тонуть… Нет, я не могу так поступить. Неужели вы этого не понимаете?
     – Конечно, я понимаю. Но что ожидает вас в будущем? Что ожидает ваших 
детей? У вас больше не будет такой возможности. Кроме того, когда Германия 
проиграет войну, вас могут привлечь к ответственности за целый ряд дел, если вы 
останетесь с теми, с кем вы находитесь сейчас, и это отнюдь не угроза.
     – Я не могу сделать этого, доктор. Я понимаю, вы желаете мне добра. 
Спасибо.
     Я положил трубку и побежал вниз. В вестибюле было два или три человека. 
Мне показалось, что они с удивлением посмотрели на меня, когда я проходил мимо 
них, направляясь в небольшую комнату, где помещался коммутатор гостиницы.
     – Я ложусь спать и поэтому не хочу, чтобы мне звонил eщё ктонибудь 
сегодня вечером, – сказал я.
     Я положил десять лир на стул возле телефонистки. Она кивнула головой.
     Затем я вернулся в свею комнату и уже наполовину разделся, когда вновь 
зазвонил телефон. Очевидно, они заплатили телефонистке больше меня.
     Сначала я не хотел отвечать, но телефон продолжал звонить, и я снял, 
наконец, трубку. Опять был новый голос.
     – Если вы поедете в Берлин, вы пропали. Подумайте, пока eщё не поздно…
     Я вынул из кармана нож и перерезал телефонный провод. Зачем я это делаю? 
Мне не хотелось слушать их больше или я начал сомневаться в своей способности 
сопротивляться?
     Спать я уже не мог. В два часа ночи я сошел в вестибюль и, 
воспользовавшись телефоном швейцара, позвонил своей жене в Анкару. Я сказал ей, 
чтобы она ни на минуту не выпускала из виду детей и чтобы все двери дома были 
накрепко закрыты, пока я не вернусь. Потом я все объясню ей.
     Это было вызвано тем, что внезапно мне пришла в голову дикая мысль: вдруг 
ктонибудь попытается похитить моих детей, зная, что я последую за ними? Теперь 
это кажется сумасшедшим предположением, но ведь то были сумасшедшие, странные 
времена.
     На следующее утро германский курьерский самолет отправился в Берлин без 
меня. Вместо того чтобы вылететь в Берлин, я поехал на стамбульский вокзал, где 
попросил билет в спальный вагон на ночной поезд, отправлявшийся в Анкару. В 
кассе мне сказали, что билеты на этот поезд уже распроданы. Я заплатил в пять 
раз дороже и получил билет в спальный вагон. В ту же ночь я уехал из Стамбула. 
Это была кошмарная поездка.