раскрывались благодаря этому документу особенно ясно. Я был поражен тем, как 
спокойно и трезво сэр Хью оценивает международную обстановку, как он не 
отмахивается от неприятных фактов и не увиливает от рассмотрения трудных 
вопросов, даже если сделанные им выводы не нравились Уайтхоллу [то есть 
правительству Великобритании]. Так, он не делал ни малейшей попытки скрыть, до 
какой степени доходило влияние германского посла на внешнюю политику Турции.
     Такого рода черновики и документы могли бы стать неоценимым материалом для 
наших германских политиков, если бы они пожелали учиться у противника, 
перенимая испытанные методы английской дипломатии. К несчастью для нас, наши 
руководители в Берлине были слишком самоуверенны – они не допускали и мысли, 
что англичане могут чемунибудь научить их. Они не хотели верить ни одному 
факту, противоречащему их собственным понятиям.
     Поэтому черновик сэра Хью был оценен по достоинству скорее в Анкаре, чем в 
Берлине.
     «Ясно и трезво оцененные факты изложены в черновике с большим знанием 
дела» – таково было заключение фон Папена после того, как он внимательно изучил 
этот документ, написанный мелким разборчивым почерком его коллеги из вражеского 
стана. И он добавил:
     – Берлину не оченьто понравится это.
     Что касается моей работы с новыми пленками, то здесь возникли чисто 
технические трудности. Не надо было быть специалистомфотографом, чтобы понять 
это. Очевидно, на этот раз Цицерон спешил гораздо больше обычного. У него не 
хватило времени даже разгладить фотографируемые бумаги: один или два снимка 
были скрыты за другими документами» некоторые из негативов оказались не в 
фокусе. Вообще все они были гораздо менее отчетливыми, чем документы, 
доставленные раньше.
     Отправляя фотографии и пленки в Берлин, я, как обычно, приложил к ним 
сопроводительную записку. В ней я приводил рассказ Цицерона о смерти отца, 
упомянув также о том, как его испугало мое долгое отсутствие и что поэтому он 
засветил фотопленку, на которой, по его словам, были сняты особо важные 
документы.. Надо сказать, последнее я вставил только для того, чтобы досадить 
Риббентропу. Это была моя небольшая месть за его обращение со мной в Берлине.
     Через несколько дней я получил ответ. В обычном повелительном тоне мне 
приказывали заставить Цицерона eщё раз сфотографировать упомянутые документы.
     В последние дни ноября я снова поехал в Стамбул. Досадно было так скоро 
пускаться в путешествие после недавнего своего возвращения, но на ото у меня 
были особые причины.
     Недавно Цицерон попросил меня, в виде особого одолжения, достать ему на 
пять тысяч фунтов стерлингов американских долларов. Он считал, что самому ему 
было бы глупо менять такую большую сумму в одном из местных банков – это 
неизбежно вызвало бы подозрение. А доллары были срочно нужны ему, так как 
представился случай сделать выгодный вклад.
     В это время Цицерон почти ежедневно доставлял нам чрезвычайно важные 
документы. И чтобы поддержать его хорошее настроение, я решил помочь ему.
     Удержав пять тысяч фунтов стерлингов из той суммы, которую предстояло 
уплатить ему в следующий раз, я отправился с ними в наш собственный банк в 
Анкаре, где попросил управляющего обменять эти фунты на доллары. Управляющий 
ответил мне, что я пришел в очень удачный момент: один из его клиентов, 
делецармянин, собираясь отправиться за границу, просил его обменять доллары на 
фунты стерлингов. Сделка была заключена, и я передал Цицерону банкноты в 
долларах.
     В течение некоторого времени я ничего больше не слышал об этой сделке и 
почти забыл о ней, когда управляющий банка вдруг позвонил мне по телефону. 
Казалось, он был сильно расстроен. Я немедленно отправился к нему и узнал, что 
он только что получил телеграмму из Швейцарии. Какойто швейцарский делец купил 
у армянина банкноты в фунтах стерлингов и поехал с ними в Англию, где 
обнаружилось, что деньги фальшивые. Об этом сообщили в Анкару управляющему 
банка, так как он был посредником при совершении этой сделки. Теперь ему 
угрожала опасность попасть в беду.
     Я немедленно послал в Берлин подробный отчет о совершенной мною сделке и 
просил указаний. Вскоре я получил ответ, выражавший негодование по поводу моих 
нелепых сомнений в полноценности денег, высылаемых Вильгельмштрассе. В ответе 
говорилось о недопустимости высказывания подобных предположений. Далее 
утверждалось, что во время длинного пути, пройденного английскими банкнотами, 
ктото, вероятно, обменял их на фальшивые или же армянин выдумал всю эту 
историю, пытаясь меня обмануть. Однако нельзя допустить даже намека на скандал, 
и потому необходимо немедленно уладить это дело. Я получил указание как можно 
тактичнее изъять фонды посольства из анкарского банка и отказаться от его услуг.
 Берлин не хотел больше слышать об этой истории.
     Во время моего последнего пребывания в Берлине там ходили слухи, что в 
Германии печатаются поддельные английские бумажные деньги, особенно в крупных 
купюрах, – их предполагалось переправлять в нейтральные страны. Я спрашивал об 
этом многих официальных лиц, и неизменно получал категорический отрицательный 
ответ. Теперь старые слухи снова всплыли в моей памяти.
     Указания Берлина я выполнил, и дело с банком было улажено без всякого шума.
 Но меня это мало радовало.
     Неужели в Берлине печатают фальшивые банкноты? Не настолько же глупы 
руководители министерства, чтобы поставить под угрозу всю операцию и самого 
Цицерона, выплачивая ему фальшивые фунты стерлингов. Все же я хотел сам 
убедиться в полноценности денег, которые я платил Цицерону.