которых мне когдалибо приходилось знать. Казалось, он ггатал ко мне симпатию и,
 возможно, говорил обо мне своему берлинскому коллеге. Посол Осима принял меня 
в своем кабинете. Он очень интересовался положением в Турции, считая eё узловым 
пунктом мировой политики. Он долго говорил об оси Берлин – Рим – Токио, выразив 
сожаление, что из нeё вышла Италия. Во время чаепития он часто поглядывал на 
огромную карту мира, которая почти закрывала одну из стен его кабинета. Я 
заметил, что его взгляд всё время останавливался на Москве.
     Позже, когда я уходил, Осима очень любезно проводил меня до двери и, 
передавая сердечный привет и наилучшие пожелания своим соотечественникам в 
Анкаре, между прочим сказал:
     – Кстати, поздравляю вас с успехом.
     Мне показалось, что в его голосе прозвучал довольный смешок, а в темных 
глазах мелькнула понимающая улыбка. И только когда я вышел из посольства и 
побрел по Тиргартену, с наслаждением вдыхая его свежий воздух, я понял, что 
посол намекал на Цицерона.
     Неужели об этом так много говорят в Берлине? Должно быть, люди шепчутся на 
вечеринках: «Слышали последние новости от Цицерона?» Вернувшись в «Кайзерхоф», 
я вовсе не чувствовал себя счастливым.
     Но это eщё не все. Один из последних вечеров я провел в частном доме на 
окраине Берлина, где в числе гостей были многие выдающиеся общественные деятели 
и члены нацистской партии. Здесь меня считали своего рода знаменитостью, душой 
вечера – потому, что за мной стояла тень Цицерона.
     Мне недолго пришлось оставаться в неведении относительно цели моего 
приглашения на этот вечер. Сначала я притворился глухим, затем очень глупым, но 
ничто не помогало. Очевидно, я перестарался, играя роль дурачка, так как мои 
хозяева, не отличавшиеся большим тактом и благоразумием, в конце концов 
обратились ко мне, несмотря на присутствие многочисленных слушателей:
     – Не расскажете ли вы нам чтонибудь о Цицероне?
     Я долго думал, что ответить, и, не видя никакого другого выхода, начал 
самым серьезным и, нудным тоном подробно описывать жизнь Марка Тулия Цицерона – 
современника Юлия Цезаря.
     Я говорил монотонно и скучно, и притом, кажется, слишком громко, пока не 
заметил, что мои слушатели один за другим стали откалываться.
     Хозяин позже всех понял этот достаточно ясный намек.
     В тот вечер произошло нечто eщё более поразительное. В общей беседе речь 
зашла о войне, принимавшей тогда все более ожесточенный характер. Прошло десять 
месяцев после окончания Сталинградской битвы. Один из присутствовавших, который,
 судя по его положению, должен был сознавать, что он говорит, сказал:
     – Все равно Германия поразит весь мир, когда узнают, с какими 
незначительными ресурсами Адольф Гитлер выиграл эту войну.
     Как и все остальные, я был поражен. Вот уже до чего дошло!… Говорить так 
после Сталинграда было преступлением по отношению к собственной нации.
     Я так и сказал тогда. Я хорошо знаю, прибавил я, что империи создаются с 
помощью насилия, на крови и слезах. История прощает любое действие при условии, 
что оно увенчается успехом. Однако я никогда не слышал, чтобы какаянибудь 
империя создавалась при таком поверхностном, легкомысленном отношении к истории.
 Нельзя построить империю, прибегая к блефу, особенно если этот блеф становится 
предметом хвастовства eщё до того, как он получит оправдание. Долг каждого 
гражданина страны, начавшей войну, – отдавать все свои силы государству и 
сохранять уверенность в победе.
     В тот вечер я был так озлоблен, что потерял всякое чувство меры и способен 
был буквально заговорить всех присутствующих.
     Утром 22 ноября мне сообщили, что министр иностранных дел приказал мне 
немедленно вернуться в Анкару.
     Во время моего двухнедельного пребывания в Берлине я больше не видел его. 
Дело, которое я выполнил за это время, вполне можно было бы закончить за один 
день.
     В тот же вечер я уехал из Берлина экспрессом Берлин – Бреслау – Вена. 
Хорошо, что я рано приехал на вокзал, так как, к моему удивлению, поезд отошел 
раньше указанного в расписании срока и прошел, не останавливаясь, мимо 
нескольких пригородных станций, на» которых предполагалась посадка.
     Лишь в полночь, в Бреслау, я узнал, в чем дело. В момент отправления 
нашего поезда с запада приближалась к Берлину большая группа английских 
бомбардировщиков. Это был первый из многочисленных ожесточенных воздушных 
налетов, который вызвал значительные разрушения, особенно в центре города. 
Сильно пострадала также гостиница, в которой я останавливался, и прилегающие к 
ней здания. Еще раз мне улыбнулось счастье.
     Это была моя последняя поездка в Берлин во время войны. Тогда я eщё не 
знал. что до октября 1945 года моя нога не ступит на землю Германии.
     
ГЛАВА ШЕСТАЯ
     
     24 ноября поздно вечером наш «Юнкерс52» благополучно приземлился на 
стамбульском аэродроме. Было уже слишком поздно, чтобы успеть на ночной 
анкарский экспресс, и поэтому ночь я провел в Стамбуле. Поскольку поезд на 
Анкару отправлялся лишь один раз в сутки, мне предстояло в полном бездействии 
провести здесь весь следующий день.
     Из окна гостиницв! я видел противоположный азиатский берег, отделенный от 
европейского лишь узким Босфорским проливом. За маяком «Линдер» были видны 
Ускюдар и Хайдарпаша, за ними Улудаг – одна из самых высоких гор в Турции.