– Вы принесли с собой документы Цицерона? – спросил господин фон 
Штеенграхт.
     – Они здесь, – ответил я, указывая на свой объемистый портфель.
     – Разрешите мне, пожалуйста, взглянуть на них.
     Сто двенадцать совершенно секретных английских документов перешли к новому 
хозяину. Просматривая снимки один за другим, Штеенграхт затем передавал их 
Альтенбургу. При этом оба они качали головами, говоря вполголоса, как в свое 
время фон Папен:
     – Невероятно… невозможно!…
     Затем они объявили мне, что, по мнению министра иностранных дел, Цицерона 
нам подсунули англичане.
     – На первый взгляд, – сказал фон Штеенграхт, снова перебирая фотографии, – 
документы кажушвя подлинными. Взглянитека на этот!
     Он протянул мне снимок документа с подробными сведениями о конференции в 
Касабланке. Документ принадлежал к числу тех, которые были доставлены 
Цицероном в последний раз.
     – Подлинность этого сообщения, – продолжал фон Штеенграхт, – мы можем 
подтвердить, так как у нас есть полные сведения о конференции. Откровенно 
говоря, я не могу поверить, чтобы англичане дали нам в руки такие важные 
материалы просто как приманку. Этот документ кажется мне самым настоящим. Он не 
дает оснований сомневаться, что ваш камердинер действительно имеет доступ к 
сейфу своего посла. Но лишь небу известно, как это ему удаётся. Должно быть, 
это удивительный человек.
     – Конечно, он не обычный камердинер, – сказал я, – и незаурядный человек. 
Он знает, чего хочет, полон решимости и, судя по тому, что я уже знаю о нем, 
кажется исключительно умным и осторожным.
     – Итак, вы верите в него? – спросил фон Альтенбург. – Я хочу сказать, вы 
полностью исключаете возможность того, что его подсунули нам англичане?
     – Да! Но я не могу этого доказать. Во всяком случае, теперь.
     Фон Штеенграхт медленно положил снимки обратно в папку.
     – Вы больше ничего не можете сказать нам?
     Я отрицательно покачал головой. Фон Штеенграхт и фон Альтенбург встали.
     Первый, бросив быстрый взгляд в сторону моих спутников, сказал:
     – Министр иностранных дел очень сожалеет, что не сможет принять вас 
сегодня. Документы и фотопленки останутся здесь. Вы должны быть готовы явиться 
к министру по первому его требованию. Я полагаю, мы сможем застать вас в отеле 
«Кайзерхоф» в любое время?
     Беседа была закончена. Теперь стало совершенно ясно, почему меня не принял 
сам Риббентроп.
     По затемненной Вильгельмштрассе я вместе с моими двумя спутниками вернулся 
в расположенный неподалеку отель «Кайзерхоф». Там я остался, наконец, наедине 
со своими мыслями.
     Два дня спустя я получил приказание срочно явиться на Беренштрассе, 16, к 
советнику Ликусу. Там находилось одно из зданий министерства иностранных дел.
     Когда я пришел туда, мне объявили, что меня немедленно хочет видеть 
министр. По пути с Беренштрассе до министерства Ликус дал мне несколько советов.
 Риббентроп, сказал он, в плохом настроении и очень недоволен поведением 
Кальтенбруннера. Что касается секретных документов, то министр иностранных дел 
уже просмотрел их. Он всё eщё убежден, что это ловушка.
     – За  последнее время, – продолжал Ликус, – министр стал относиться ко 
всему с eщё большим подозрением, и это доставляет нам массу неприятностей. Мне 
кажется, было бы разумно по возможности не противоречить ему.
     В заключение дружески настроенный ко мне старый Ликус предупредил, что 
министр всё eщё помнит случай со Спеллманом и никогда мне его не простит.
     Этот случай произошел два года назад.
     Незадолго до того, как Соединенные Штаты вступили в войну, президент 
Рузвельт послал архиепископа Спеллмана со специальным заданием в союзные и 
нейтральные страны. Конечно, архиеписко был в то время не просто высшим 
духовным лицом католической церкви США – он пользовался личным доверием 
президента. Поручение, данное ему, очевидно, государственным департаментом, 
имело чрезвычайно важное политическое значение.
     В то время eщё можно было добиться заключения мира путем переговоров. Так 
думали по крайней мере мы, работники посольства в Анкаре, хотя фон Папен хорошо 
знал, что союзники никогда не пойдут на переговоры с Гитлером и что в самом 
Третьем Рейхе должны были бы произойти коренные изменения, прежде чем это могло 
бы оказаться возможным. Фон Папен, конечно, понимал, что эти изменения означали 
бы конец Третьего Рейха и начало новой Германии, готовой добровольно отказаться 
от территорий, приобретенных нечестным путем. Фон Папен прекрасно отдавал себе 
отчет и в том, что единственное, что можно было сделать в тот момент, действуя 
очень ооторожно, – это установить неофициальную связь с союзниками.
     Визит Спеллмана в Анкару представлял прекрасную возможность для 
установления такой связи. Фон Папен, сам убежденный католик, знал архиепископа 
лично. Но при сложившихся обстоятельствах германскому послу встречаться с 
представителем Рузвельта было совершенно невозможно. Случилось так, что в это 
время в Турции находился один немецкатолик, знаменитый юрист и ученый, который 
был достаточно важным лицом, чтобы вести эти неофициальные переговоры.
     Поскольку посол не мог участвовать в таком деликатном деле, то мне 
пришлось предпринять необходимые шаги, чтобы устроить тайную встречу между 
архиепископом и юристом.
     Возможно, это был случай ускорить окончание войны и таким образом избавить