используют антикоммунизм как одну из главных платформ своей политики. Япония же 
не имеет пока желания вызывать антагонизм русских больше, чем это необходимо. И 
поэтому он считал, что вряд ли Япония присоединится к пакту, в котором будет 
конкретное упоминание о Советском Союзе. Однако он все же дал понять, что 
правительство обеспокоено деятельностью японской компартии, находившейся на 
нелегальном положении, и что Япония может легко достичь договоренности с 
Германией, чтобы пресечь дальнейшее распространение коммунистической идеологии 
в мире. Несмотря на все старания Одзаки, премьерминистр отказался связывать 
себя какимилибо выводами, когда речь зашла о возможном исходе берлинских 
переговоров.
     Не прошло и суток, как Зорге уже читал полный отчет об этом интервью, 
который вместе с информацией от Мияги и Вукелича и его собственной дал ему 
сложную, но довольно полную картину: чего хотела каждая из сторон, что готова 
была уступить и с чем могла в конце концов согласиться. После того как было 
сделано первое сообщение, Клаузен перенес рацию в дом Одзаки и ждал указаний 
Зорге. Новые сообщения, которые подготовил Зорге, касались: одно — позиции 
Японии, другое — различных подробностей берлинских переговоров. Он принес их в 
дом Одзаки, где они были переданы Клаузену с приказом отправить их в течение 
двенадцати часов четырьмя отдельными частями через определенные промежутки 
времени.
     Об этом периоде своей интенсивной разведывательной деятельности Зорге 
сказал на суде: «С самого начала, как только я узнал, что рассматривается 
какойто вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные 
японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух 
стран, а самого тесного политического и военного союза.
     Задача, поставленная мне в Москве, — изучение германояпонских отношений — 
теперь встала в новом свете, поскольку не было сомнения, что главным, что 
связывало две страны в то время, был Советский Союз или, точнее говоря, их 
враждебность к СССР. Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в 
Берлине между Осимой, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между 
двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила 
антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о 
пакте, была предметом беспокойства для Москвы».
     Когда Четвертое управление поняло из отчета Зорге, что секретные 
переговоры в Берлине были нацелены на создание военного пакта, в Берлине 
появились советские разведчики, чтобы организовать тщательное наблюдение за 
резиденциями Осимы, Риббентропа и Канариса. Об этом какимто образом стало 
известно гестапо и контрразведчикам Канариса. Это настолько встревожило немцев, 
что они не могли продолжать переговоры без опасения, что каждое слово будет 
передано в Россию — как раз в ту страну, против которой и был направлен пакт. 
Наконец Канарис и Гиммлер решили, что единственным способом перехитрить 
советских разведчиков будет продолжение обсуждения с помощью меморандумов. 
Вопросы и ответы в письменном виде должны были направляться из учреждения в 
учреждение специальным курьером под охраной агентов гестапо. Этой уловкой 
удалось перехитрить русских. Они вели слежку за тремя участниками переговоров, 
контролировали их передвижение, а те ни разу не встречались. Русские разведчики 
доложили в Четвертое управление, что переговоры либо прервались, либо 
закончились раньше, чем ожидалось, так как три основных участника теперь не 
вступают в контакт. Начальник Четвертого управления не был удовлетворен этим 
сообщением. Он попросил группу Зорге раздобыть дополнительную информацию в 
Токио.
     В это время какойто специальный курьер прибыл с секретными приказами для 
немецкого посла. Однажды утром Зорге зашел в посольство для очередного 
«выкачивания» информации из ничего не подозревающего полковника Отта. Как раз в 
этот момент незнакомец был введен в кабинет военного атташе и представлен Зорге 
как Хаак. Этот человек сказал, что много слышал о Рихарде Зорге в Берлине и, 
как большинство других официальных лиц, считает статьи журналиста содержащими 
ценную и обширную информацию. Они немного поговорили, и Зорге вдруг осенило, 
что Хаак, должно быть, чиновник высокого ранга, раз Отт относится к нему с 
таким явным почтением. Инстинктивно он почувствовал, что этот человек может 
иметь какуюто связь с переговорами в Берлине, которые, он думал, попрежнему 
продолжались. Он с радостью принял приглашение на обед с Оттом и Хааком в 
ресторане «Ломейер», любимом месте немецких чиновников, желавших поговорить о 
деле.
     Вскоре Хаак, абсолютно уверенный, что Зорге — один из самых преданных 
нацистов на Дальнем Востоке, начал свободно рассказывать Отту о последних 
событиях в Берлине и о страшно медленном процессе переговоров, которые велись с 
помощью меморандумов. Открытие это поразило Зорге, но каково было его изумление,
 когда Хаак объявил, что он и есть секретный курьер, осуществляющий связь между 
Осимой, Риббентропом и Канарисом. Более того, он находится в Токио потому, что 
является единственным посредником, используемым в этом качестве. Обмен мнениями 
пока временно прекратился до возвращения его, Хаака, в Берлин с важной 
информацией от японского министра иностранных дел. Возвратясь домой, Зорге 
подготовил короткое сообщение для передачи по радио об открытиях этого дня с 
полным описанием Хаака. «Я думаю, что с тех пор он тоже попал под наблюдение»,
 — сказал позже Зорге.
     Почти целый месяц группа Зорге не выходила в эфир, так как не могла добыть 
материалов, которые могли бы оправдать риск проведения сеанса радиосвязи. Зорге 
стал раздражительным и требовал от группы почти невозможного, пытаясь раздобыть 
новые сведения. Мияги первый навел Зорге, а через него и Кремль, на след