ХАНС-ОТТО МАЙСНЕР
     
     
     
КТО ВЫ, ДОКТОР ЗОРГЕ
     
     
     
     
Аннотация 
     
     Книга западногерманского автора посвящена жизни и деятельности выдающегося 
советского разведчика Рихарда Зорге. Х.О. Майснер служил в германском 
посольстве в Японии в одно время с Зорге, хорошо знал его. Со страниц романа 
встает живой образ советского разведчика, со всеми человеческими достоинствами 
и недостатками.
    
    
     
ПРЕДИСЛОВИЕ
     
     Имя Рихарда Зорге, бесстрашного советского разведчика, пламенного 
коммуниста и патриота, отдавшего свою жизнь за Советскую Родину, вписано 
золотыми буквами в историю Советского государства, в историю Великой 
Отечественной войны.
     В годы второй мировой войны Рихард Зорге и его соратники — Бранко Вукелич, 
Худзуми Одзаки, Ётоку Мияги, Макс Клаузен — внесли неоценимый вклад в дело 
победы нашей великой Родины над фашистскими захватчиками.
     Рихард Зорге и его соратники по трудной и опасной работе с величайшим 
мужеством боролись за мир, за светлое будущее человечества без фашизма и войн. 
Они черпали свою силу, мужество из одного источника — глубокой веры в 
коммунистические идеалы. Их успехи и победы объясняются безграничной любовью к 
Советской Родине, отечеству трудящихся всего мира, к простым людям земного шара,
 борющимся за мир.
     Солдатом, коммунистом и патриотом, посвятившим свою яркую жизнь борьбе за 
мир, — вот кем был «доктор Рихард Зорге».
     Образ Зорге давно привлекает внимание общественности многих стран. Ученые, 
политики, дипломаты, журналисты на Западе и Востоке — в Японии, США, Англии, 
Франции, ФРГ и других странах — посвятили его жизни и деятельности немало книг, 
брошюр, романов, повестей, большинство которых написано в тенденциозном, 
детективном духе. Буржуазная пропаганда пытается всячески исказить деятельность 
Зорге и его организации. В этом направлении немало поработали пропагандисты 
Пентагона, опубликовавшие в 1951 году специальный доклад палаты представителей 
конгресса США по так называемому делу Зорге. В августе 1949 года военное 
министерство США опубликовало доклад штаба Дальневосточного командования 
генерала Маккартура о разведывательной организации Рихарда Зорге. Все эти 
документы преподнесены в антисоветском тоне, в духе проводимой США политики 
«холодной войны». Среди авторов, писавших о Зорге, можно назвать Аллена Даллеса 
— бывшего начальника центрального разведывательного управления США, 
американского генерала Чарльза Уиллоби — начальника разведки штаба Маккартура. 
О Зорге писали Чарльз Уайтон, Ральф де Толедано, Кирст Хельмут и многие другие 
буржуазные авторы. Некоторые буржуазные исследователи и писатели, восхищенные 
благородной деятельностью Зорге и его товарищей, направленной на дело мира, 
дают более или менее объективное изложение событий. Наиболее полными, 
документальными трудами о Рихарде Зорге являются многотомные «Материалы по 
современной истории» («Гэндайси сирё») и «Дело Зорге», подготовленные японскими 
прогрессивными историками.
     Недавно во Франции выпущена книга «Товарищ Зорге», написанная 
прогрессивными французскими авторами Николь Шатель и Аленом Герэном. В 
Германской Демократический Республике темой о Зорге занимаются Юлиус Мадер, 
Хорст Пенерт, Герхард Штухлик и другие.
     Что касается буржуазных авторов, то большинство из них, и в том числе 
фашистский дипломат в Японии Ганс Отто Мейснер, работавший в германском 
посольстве в Токио, искажают многие события и факты, связанные с деятельностью 
Рихарда Зорге и его истинных друзей.
     Они нередко приписывают Зорге такие черты характера, которые на самом деле 
были ему чужды. В некоторых книгах он выглядит этаким «чемпионом по уничтожению 
спиртного», «беспутным покорителем сердец», «Дон Жуаном номер один».
     На самом же деле Зорге был скромным, душевным человеком. Истинного лица 
Зорге — советского патриота, человека, тонко чувствовавшего прекрасное, 
влюбленного в поэзию и музыку, не разглядели авторы этих книг.
     Однако все буржуазные авторы в один голос говорят о смелости Зорге, 
находчивости, изобретательности, его сильном, волевом характере, 
энциклопедических знаниях.
     Отдавая должное личным качествам Зорге, многие из буржуазных авторов не 
могут правильно объяснить, что же являлось стимулом в работе Зорге и членов его 
группы. Эти авторы не понимают, что таким стимулом были глубокая вера в правоту 
дела Коммунистической партии, горячая любовь к Советскому Союзу и жгучая 
ненависть к фашизму и милитаризму.
     Предлагаемый советскому читателю сокращенный перевод книги Ганса Отто 
Мейснера «Кто вы, доктор Зорге?» тоже содержит много недостатков. Мейснер при 
написании своей книги пользовался в основном американскими и японскими 
материалами по так называемому делу Зорге, поэтому объективного изложения 
событий и фактов у Мейснера не получилось.
     Следует подчеркнуть, что Мейснеру, как бывшему гитлеровскому чиновнику, 
просто невыгодно объективно освещать работу Зорге, которую советский разведчик 
проводил против фашистской Германии в стенах немецкого посольства в Токио. 
Поэтому Мейснер, по существу, оправдывает себя и своих коллег, которые являлись 
для Зорге ценнейшими источниками политической и военной информации, касавшейся 
фашистской Германии, делает упор на то, что Зорге в своей разведывательной 
деятельности концентрировал внимание на ведении разведки против Японии.
     Известно, что начальник Разведывательного управления РККА Семен Петрович 
Урицкий в июле 1935 года, определяя планы дальнейшей работы группы в Токио, 
лично давал Зорге указания, чтобы все свои усилия в разведывательной 
деятельности он направил на выявление замыслов фашистской Германии в отношении 
СССР, используя в этих целях связи с немецким военным атташе Оттом и другими 
сотрудниками немецкого посольства в Токио. Уже тогда было очевидно, что 
фашистская Германия готовилась к агрессивной войне.
     Немецкие фашисты стремились использовать в своих далеко идущих планах и 
милитаристские круги Японии, которые начали агрессию в Китае и создавали 
военную угрозу на восточных границах нашей Родины.
     Находясь в Японии, Зорге и члены его организации посвятили свою 
деятельность предотвращению военной угрозы Советскому Союзу со стороны 
германского фашизма и японского милитаризма.
     Современный японский историк Фудзивара Акира дает беспристрастную оценку 
деятельности Зорге и его группы в этот период. Он пишет:
     «…В обстановке международной политики того времени Зорге и его товарищи 
решали наиболее трудную задачу: как практически обеспечить сохранение мира — и 
с великим энтузиазмом отдались деятельности, которую рассматривали как самую 
справедливую для человечества…
     Их идеология и деятельность, практически направленные к защите мира, ныне, 
наконец, могут быть оценены по достоинству».
     С такой оценкой героической деятельности Рихарда Зорге и его товарищей 
нельзя не согласиться.
     В книге Мейснера, как и других авторов, освещается главным образом 
токийский период жизни и деятельности Зорге, период, когда его работа достигла 
своего апогея.
     Биография Рихарда Зорге в книге Мейснера излагается не совсем правильно. 
Поэтому следует хотя бы кратко напомнить важнейшие факты из его жизни.
     Рихард Зорге (литературный псевдоним Ика Зонтер) родился 4 октября 1895 
года близ Баку на станции Сабунчи. Отец его Адольф Зорге, немец по 
национальности, работал рядовым техником на одном из бакинских нефтепромыслов, 
принадлежавших Ротшильду. Мать — Нина Семеновна Кобелева, русская, из бедной 
рабочей семьи.
     Рихард был внучатым племянником Фридриха Зорге, видного деятеля I 
Интернационала, ученика и друга Карла Маркса.
     Когда Рихарду исполнилось три года, его родители выехали из России в 
Германию. Отец купил домик под Берлином и зажил типичной жизнью немецкого 
бюргера в кайзеровской Германии.
     Здесь Рихард учился в реальном училище. В старших классах он увлекался 
произведениями Гёте, Шиллера, Лессинга, а затем трудами Канта.
     В начале первой мировой войны, развязанной империалистами кайзеровской 
Германии, АвстроВенгрии и стран Антанты, молодой Зорге стал солдатом 
германской армии.
     Тяжелое ранение привело Рихарда в госпиталь и надолго приковало к 
больничной койке. Здесь Зорге познакомился с двадцатилетним солдатом Эрихом 
Корренсом. Об этих днях Корренс, ныне крупный ученый, профессор, президент 
Национального совета Национального фронта Демократической Германии, вспоминает 
так:
     «Мы много говорили с Рихардом о свободе, о мировоззрении, о месте человека 
в обществе, об отношении к жизни. Рихарда интересовало решительно все. Это был 
живой, увлекающийся человек. Особенно притягивали его политика и литература. Он 
часто говорил, что не хотел бы „жить только для себя“ и намеревается посвятить 
себя служению великой цели, которая бы целиком, без остатка захватила все его 
существо. Рихард настойчиво шел к этой цели, искал свое место в жизни и в конце 
концов нашел его в рядах коммунистов».
     Ужасы войны, через которые прошел Рихард Зорге, оставили неизгладимый след 
в его памяти. Это во многом определило его дальнейшую судьбу, судьбу борца.
     «Если бы даже у меня не было никаких убеждений, — говорил Зорге, — одной 
ненависти к этой войне было бы вполне достаточно, чтобы я стал коммунистом».
     Великая Октябрьская социалистическая революция в России помогла Зорге 
выбрать нелегкий путь профессионального революционера, борца за мир.
     В 1917 году Зорге становится членом независимой социалдемократической 
партии. Он принимает активное участие в революционном движении. В период 
Ноябрьской революции в Германии активно участвует в революционных событиях в 
Киле. В начале 1919 года переезжает на партийную работу в Гамбург. Одновременно 
учится в Гамбургском университете. Здесь он защищает диссертацию об имперских 
тарифах немецких кооперативов и получает ученую степень доктора 
государственноправовых наук (Staatswissenschaften).
     В Гамбурге он встречается с секретарем коммунистической организации 
Эрнстом Тельманом, который помог Зорге окончательно выбрать путь коммуниста.
     В 1919 году Рихард Зорге становится членом Коммунистической партии 
Германии. В 1920 году он переезжает в область РейнВестфалия, в рабочий Аахен. 
В Аахене он находится на подпольной партийной работе, выполняет партийные 
поручения ЦК КПГ. Одновременно он занимает пост ассистента в Высшей технической 
школе. В период контрреволюционного капповского путча Зорге участвует в 
подавлении путчистов. Вынужденный скрываться от полицейских ищеек, Зорге, не 
желая покидать пост солдатакоммуниста, устраивается простым рабочимгорняком в 
Аахенском районе. Здесь он создает подпольные коммунистические группы на шахтах.

     В 1920—1921 годах Зорге — редактор коммунистической газеты в Золингене. В 
конце 1922 года с ведома ЦК КПГ он переходит на партийную работу во 
ФранкфуртенаМайне. Одновременно он занимается во Франкфуртском университете.
     В 1924 году, будучи партийным пропагандистом во ФранкфуртенаМайне, Зорге 
участвовал в съезде КПГ.
     В конце 1924 года с согласия руководства КПГ Зорге выехал в Советский Союз.
 Вскоре он стал советским гражданином. В марте 1925 года Зорге вступил в члены 
Коммунистической партии Советского Союза. В Москве Зорге с головой окунулся в 
партийную работу. Он очень много сделал для укрепления единства 
коммунистического движения. Одновременно он часто выступал в печати, в 
частности в журналах «Большевик», «Коммунистический интернационал», с 
серьезными политическими статьями. Он показал себя незаурядным журналистом, 
широко образованным ученыммарксистом.
     Школу совершенствования разведчика Рихард Зорге проходил под руководством 
Павла Ивановича Берзина и Семена Петровича Урицкого. В Москве Зорге 
познакомился с Екатериной Александровной Максимовой, которая впоследствии стала 
его женой.
     Наступил 1929 год. Международная обстановка сильно осложнилась. В Германии 
к власти рвались фашисты. Японские милитаристы вынашивали агрессивные планы, 
угрожая своим соседям, и в первую очередь СССР. Советское военное руководство 
вынуждено было принять меры, чтобы обеспечить наше правительство сведениями об 
агрессивных замыслах милитаристов.
     Для выполнения этой задачи начальник Разведывательного управления РККА 
Павел Иванович Берзин выбирает Рихарда Зорге. Тов. Берзин — коммунист, 
подпольщик с 1905 года, несгибаемый революционерленинец, талантливый 
руководитель и замечательный человек — правильно оценил способности и 
возможности Рихарда Зорге. В начале 1930 года Зорге прибыл в Китай и в течение 
трех лет находился в Шанхае, выполняя в сложных условиях задание командования.
     Шанхайская работа Зорге была первым опытом в его деятельности руководителя 
и организатора разведки. Этот опыт дал для будущего много полезного.
     В 1933 году командование принимает решение о направлении Зорге в Японию, 
куда он прибыл 6 сентября 1933 года в качестве корреспондента влиятельных 
немецких газет «Берзен курир» и «Франкфуртер цейтунг». Перед этим он посетил 
США, где, как немецкий корреспондент, сумел получить от японского посольства 
рекомендательное письмо в министерство иностранных дел Японии.
     Письмо посольства Японии в США явилось для Зорге надежной рекомендацией 
японской полиции и отделу печати МИД. Решающую роль в сближении с сотрудниками 
немецкого посольства в Японии сыграло знакомство с подполковником Оттом, 
проходившим тогда стажировку в Японии. Отт нашел в Зорге интересного 
собеседника, хорошо информированного в целом ряде вопросов, которые необходимо 
было изучать Отту как стажеру.
     Когда Отта назначили на должность военного атташе, Зорге стал ему еще 
больше необходим как неофициальный помощник. Постепенно Зорге становится 
незаменимым человеком в немецком посольстве. Отт знакомит Зорге с получаемыми 
им директивами и указаниями, а также с различными поступающими в посольство 
документами.
     С доверием относится к Зорге и сам немецкий посол Дирксен, который 
периодически принимает его для докладов и использует его информацию в своих 
донесениях в Берлин.
     Зорге старается упрочить свое официальное положение и в то же время 
создает разведывательную организацию, ядром которой становятся Одзаки и Мияги — 
японские друзья Зорге, радист Клаузен, его жена Анна и журналист Вукелич.
     Позднее, когда не без помощи Зорге Отт стал немецким послом в Японии, 
Зорге умело использовал свои близкие отношения с ним и получал от него весьма 
ценную информацию. Зорге передал в центр сообщение о подготовке фашистской 
Германии ко второй мировой войне — к нападению ее на Польшу, затем на Англию и 
Францию.
     Самым важным в разведывательной деятельности Рихарда Зорге и его 
организации явился период 1939—1941 годов, когда ему удалось раскрыть планы 
нападения фашистской Германии на Советский Союз.
     В конце декабря 1940 года Зорге сообщил в центр о сосредоточении на 
советских границах 80 немецких дивизий и намерении фашистов оккупировать 
территорию СССР по линии Харьков — Москва — Ленинград. В апреле, а затем в 
начале мая 1941 года Зорге сообщил, что немецкий генеральный штаб закончил 
подготовку к нападению на СССР и Гитлер намерен начать войну против Советского 
Союза, даже не завершив войны с Англией. Затем Зорге радировал о сосредоточении 
на советских границах 150 фашистских дивизий и о намечаемом нападении на 
Советский Союз 20 июня 1941 г.
     22 июня 1941 года фашистская Германия вероломно напала на СССР, и теперь 
основное внимание в разведывательной работе Зорге было направлено на 
определение позиции Японии. Как поведет себя японское правительство? Не 
придется ли Советскому Союзу воевать на два фронта?
     30 июля 1941 года Зорге сообщил, что, если Красная Армия остановит немцев 
под Москвой, Япония против СССР не выступит. В сентябре Зорге радировал:
     «Японское правительство решило не выступать против СССР. Однако 
вооруженная сила будет оставлена в Манчжурии».
     Героический советский народ, руководимый Коммунистической партией, в 
тяжелых и кровопролитных боях разгромил немецкофашистских захватчиков. Победу 
в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов обеспечил советский общественный 
и государственный строй. Миллионы советских людей шли на великие подвиги, на 
смерть ради достижения победы. И одним из них был коммунист Рихард Зорге, 
который внес свой вклад в общее дело разгрома врага.
     О деятельности Зорге и его группы в Токио довольно подробно рассказывает в 
своей книге Мейснер.
     Конечно, читатель не найдет в книге Мейснера глубокого социального анализа 
деятельности Зорге и его товарищей. Книга Мейснера во многом поверхностна, не 
документальна. Она носит в значительной мери субъективистский характер. В ней 
много фактических неточностей, перечислить все их не представляется возможным, 
поэтому отметим наиболее существенные.
     Неверно утверждение Мейснера о том, что Рихард Зорге был внуком Фридриха 
Адольфа Зорге. В действительности Зорге, как отмечено выше, приходился ему 
внучатым племянником. К сожалению, эта неточность проникла и в наши советские 
исследования о Зорге.
     Начало Ноябрьской революции в Германии — восстание в Киле — Мейснер со 
своих враждебных классовых позиций характеризует как «мятеж».
     Клаузен прибыл в Токио не в 1934 году, а 28 ноября 1935 года. Фашистский 
мятеж в Токио происходил 26 февраля 1936 года, а не в 1935 году. События на 
ХалхинГоле завершились разгромом японской военщины не в июле 1939 года, а в 
конце августа.
     Разгром немецкофашистских войск под Москвой был осуществлен Советской 
Армией не в октябре, а в декабре 1941 года.
     Неверны данные, приводимые Мейснером об аресте членов организации Рихарда 
Зорге. Мияги был арестован 10 октября 1941 года и, естественно, не мог 
встретиться с Зорге вечером 14 октября. Рихард Зорге был арестован не 15 
октября, а 18го. В тот же день был арестован Макс Клаузен.
     Причины отставки кабинета Коноэ обусловливались разногласиями по вопросам 
внешней и внутренней политики, а не арестом Р. Зорге и его товарищей. Судебный 
процесс над Р. Зорге и членами его организации происходил в августе—сентябре 
1943 года.
     Повидимому, для удовлетворения запросов невзыскательной читающей публики 
Мейснер в повествование о работе Зорге ввел много надуманных эпизодов. Например,
 эпизоды работы радиостанции с яхты, балыприемы на ней, рассказ о деятельности 
советских разведчиков в Берлине и прочее.
     В книге говорится о том, что Зорге в своей работе допускал нарушения 
конспирации, часто собирал совещания членов своей организации, проводил 
коллективный инструктаж. Все это вымысел автора книги. Зорге был искусным 
конспиратором, тонко и умело построившим всю свою организацию.
     Мейснер ввел в книгу надуманный образ красивой японской танцовщицы Киоми, 
которая якобы была агентом японской контрразведки и собрала улики против Зорге. 
На самом деле все обстояло не так. Японская контрразведка, тайная политическая 
полиция, в течение длительного времени старалась раскрыть разведывательную 
организацию Зорге. Еще накануне второй мировой войны японская контрразведка 
бросила крупные силы своих агентов против прогрессивных сил Японии. Затем 
японцы установили слежку за иностранцами. Агенты японской контрразведки ходили 
буквально по пятам за многими из них. Слежка была установлена даже за друзьями 
и союзниками японцев — сотрудниками немецкого посольства.
     Зорге не раз обращал внимание на то, что за ним следят. Однако чувство 
огромной ответственности не позволило ему остановиться на полпути, покинуть 
свой важнейший пост.
     Зорге говорил своим товарищам после нападения фашистской Германии на СССР:
     «Возможно, нам отсюда не выбраться, так будем бороться до победы. Если и 
погибнем, то с сознанием, что работали с пользой».
     Утром 18 октября 1941 года Рихард Зорге и его ближайшие помощники были 
арестованы. Следствие по делу разведывательной организации Рихарда Зорге 
длилось около двух лет.
     Зорге мужественно вел себя в процессе следствия и суда над ним. Всю 
ответственность за работу организации в целом он взял на себя, стремясь спасти 
жизнь своих товарищей.
     В японской тюрьме Сугамо Зорге перенес пытки, голод, одиночное заключение. 
Но этот несгибаемый человек выдержал все испытания.
     Утром 7 ноября 1944 года, в день 27й годовщины Великой Октябрьской 
социалистической революции, Рихард Зорге был казнен. Его последними словами 
перед казнью были: «Да здравствует Советский Союз, да здравствует Красная 
Армия!»
     Так оборвалась жизнь этого замечательного человека, величайшего гуманиста, 
выдающегося советского разведчика и коммуниста.
     Его прах был похоронен друзьями на токийском кладбище Тама, где погребены 
останки многих антифашистских борцов.
     Друзья Зорге установили на его могиле гранитную плиту с надписью:
     
     РИХАРД ЗОРГЕ 
     1895—1944 
     
     На другой стороне плиты написано:
     «Здесь покоится герой, который отдал свою жизнь в битве против войны, за 
мир во всем мире. Родился в Баку в 1895 году. Приехал в Японию в 1933 году. Был 
арестован в 1941 году. Казнен 7 ноября 1944 года».
     
     Мы уже подчеркивали, что в предлагаемой читателю книге не все изложено 
объективно. Некоторые события преподнесены в искаженном свете. Однако отдельные 
факты могут расширить представление читателей о яркой личности Рихарда Зорге и 
его подвиге. Читатель, без сомнения, сумеет разобраться, где правда, а где 
наносное и фальшивое, и еще раз переживет те события, героем которых был наш 
соотечественник Рихард Зорге.
     Наши писатели и журналисты готовят повести и очерки, которые с 
исчерпывающей полнотой, на основе документальных данных ярко и убедительно 
раскроют образ коммуниста — разведчика Рихарда Зорге и его подвиги.
     Газета «Правда», посвящая свои страницы памяти Рихарда Зорге, 6 ноября 
1964 года писала: «Только через двадцать лет сложились условия, позволяющие 
рассказать правду о Зорге. По достоинству оценены его выдающиеся заслуги перед 
Родиной, его мужество и геройство. Указом Президиума Верховного Совета Союза 
ССР от 5 ноября 1964 года тов. Рихарду Зорге посмертно присвоено звание Героя 
Советского Союза. Люди доброй воли с великой благодарностью вспоминают 
коммунистаинтернационалиста, пламенного антифашиста и борца за мир — 
советского разведчика Рихарда Зорге».
     На героических делах Рихарда Зорге — патриота, коммуниста — должна 
воспитываться наша молодежь, советские воины, все советские люди.
     В. КРЫМОВ 
     
ГЛАВА I
ЗОРГЕ СТАНОВИТСЯ КОММУНИСТОМ
     
     В ту памятную ночь 1895 года у папаши Зорге в деревянном домике, одиноко 
стоявшем на склонах предгорий Кавказа, родился сын. Его назвали Рихардом. 
Папаша Зорге, как он сам утверждал, был самым выносливым бурильщиком нефти в 
Германии. Он привез свою жену на юг России в Баку, потому что русскому царю 
нужна была нефть и он платил большие деньги тем, кто находил ее. К тому времени,
 когда Рихард пошел в школу, семья собрала достаточно денег, чтобы возвратиться 
в Германию и купить дом в пригороде Берлина.
     В Баку отец Зорге политикой не занимался. В Германии же глава семейства 
стал громко высказываться в поддержку империалистической политики кайзера. 
Основную роль в его жизни играли два момента. Первый сообщался всем. Второй 
никогда не упоминался.
     Первым были удивительные умственные способности Рихарда. Второй касался 
политических убеждений деда Зорге, который был близким соратником Карла Маркса. 
Этим старший Зорге не гордился и даже запретил упоминать в семье имя деда, 
которого звали Адольфом. Старший Зорге даже сомневался, что у него вообще был 
отец.
     В 1914 году папаша Зорге заставил Рихарда, которому к тому времени 
исполнилось девятнадцать лет, вступить в один из отборных полков кайзера. 
Рихард тогда изучал политическую экономию и историю и хотел закончить курс наук,
 прежде чем откликнуться на «зов приключений», всегда манивший сына Зорге. 
Однако без особой грусти он отказался от мысли об учебе и стал рядовым 
пехотинцем, участником быстрого продвижения немцев на запад.
     Подобно своим молодым товарищам по оружию, Рихард был полон жгучего 
патриотизма и любви к фатерланду. Но его пыл охладел, когда французский 
пулеметчик всадил ему в ногу пулю. Это дало молодому Зорге возможность 
продолжать учебу в госпитале. В 1916 году он снова попал на фронт, и здесь его 
ожидало первое разочарование. Два года войны лишили его товарищейсолдат былой 
уверенности. На их лицах был написан страх. Это же чувство испытывал сам Рихард,
 когда его ранил осколок английского снаряда, разорвавшегося на склоне горы, 
которую он оборонял.
     Ранение было серьезным, но еще большую боль причиняла мысль о миллионах 
людей, ведущих войну, которую они уже не надеялись выиграть. Чтобы забыться в 
те беспокойные часы бездействия за линией фронта, Рихард Зорге решил выяснить, 
что же сделал Маркс и за что он заслужил восхищение его деда и ненависть его 
отца. С волнением прочитал он несколько коммунистических книг и с этого времени 
стал все чаще задумываться над тем, зачем же ведется эта война. В мрачном 
настроении вернулся он в окопы, на этот раз на русский фронт. Вскоре он был 
ранен в третий раз и снова очутился в Берлине.
     На этом война для Рихарда Зорге закончилась. После выздоровления его 
признали негодным для дальнейшей службы и выбросили на улицу отчаявшегося 
города, зажатого в тиски голода. Впоследствии он говорил некоторым своим 
коллегам по немецкой дипломатической колонии в Токио: «Ничто, кроме денег, не 
имело значения в Берлине тех дней. Деньги значили все. Возвышенные идеалы войны 
быстро исчезали».
     В этот период Зорге встретил некоторых своих друзей, возвратившихся домой 
с фронта. Они впервые понастоящему познакомили его с социалистическим 
движением. Он внимательно прислушивался к их аргументам, которые наряду с 
положениями коммунистического учения убеждали его в том, что из горнила 
поражения выйдет новая Германия, зажженная внутренней революцией.
     Наступил 1918 год. Германия потерпела поражение. И солдаты, сложившие 
оружие, стояли в длинных очередях за маслом и хлебом. Не было ни того, ни 
другого
     Это явилось сильным потрясением для уже разочарованного молодого человека, 
которому лишь недавно исполнилось двадцать лет. Пытаясь заполнить политический 
вакуум, наступивший с оккупацией, Зорге начал заниматься в Кильском и 
Гамбургском университетах. Однако кильский мятеж и последовавшие за ним уличные 
бои, в которых Зорге принял активное участие, заставили его бросить учебу. В 
1920 году Зорге в один из чудесных весенних дней стал доктором социологии. В 
тот же день он пришел в гамбургское отделение Коммунистической партии Германии 
и стал ее активным членом.
     В течение некоторого времени Зорге был преподавателем в средней 
классической школе в Гамбурге. Своими рассказами о войне он покорил учащихся, 
которые боготворили долговязого худощавого преподавателя. Однако вскоре Зорге 
уволили за политическую неблагонадежность.
     Рихард Зорге стал шахтером. Его сила и выносливость создали ему 
популярность у мастеров. Но однажды Зорге застали проводящим «занятия». На этот 
раз его уволили за нарушение производственного процесса.
     В тот вечер, когда ему пришлось уйти с шахты, он шагал, наклонясь против 
сурового восточного ветра; он шел по тихим улочкам в грязные меблированные 
комнаты, которые он называл своим домом.
     Вскоре Зорге уехал в Москву.
     Несколько лет Рихард Зорге вел ответственную партийную работу. В 1929 году 
он перешел в Четвертое разведывательное управление Красной Армии.
     Первое задание, которое Зорге получил в Четвертом управлении, дает 
некоторое представление о том, какого мнения о нем были в Москве. После 
короткой беседы с начальником разведки Берзиным Рихард Зорге стал руководителем 
советских военных разведчиков на Дальнем Востоке. Его штабквартирой становится 
Шанхай. Всеми возможными средствами он должен был добывать информацию о 
растущей мощи националистических войск, которыми командовал тогда молодой 
генерал Чан Кайши. В течение трех лет Россия имела в Китае самостоятельную 
разведывательную сеть, а теперь настало время создать небольшую 
разведывательную группу, которая действовала бы в районе от Сингапура до 
маньчжурской границы. В Москве эту новую группу называли «китайской группой».
     Зорге познакомился с агентами, действовавшими в Китае, и отобрал из них 
тех, с кем хотел работать. В Четвертом управлении он выбрал для своей группы 
двух опытных радистов. Система использования связных для передачи сведений была 
бы безопасной, но действовала очень медленно, а Зорге нуждался в повседневной 
связи с Берзиным. К тому же он хотел установить радиосвязь между Северным и 
Южным Китаем. Зорге наметил план действий, предполагавший систему шифров и 
такой способ встречи агентов, при котором каждая из таких встреч казалась 
постороннему случайной. Берзин одобрил этот план, и в начале 1930 года члены 
«китайской группы» прибыли в Шанхай.
     Там Зорге познакомился с китайцами и японцами, которые не являлись 
коммунистами, но с симпатией относились к Советскому Союзу и были готовы 
оказать помощь в сборе военной информации.
     Одним из них был блестящий молодой японский ученый и журналист Ходзуми 
Одзаки. Богатые родители послали его учиться в Токийский университет. Позже он 
стал политическим обозревателем одной влиятельной токийской газеты, которая по 
его просьбе направила его в Шанхай. Одзаки изучал труды Маркса, Ленина и 
Энгельса, но ради семьи держал свои коммунистические убеждения втайне.
     Работа в Шанхае была организована. Следующей задачей было создание 
«наблюдательного пункта» на севере Китая. Ладно скроенный, цветущего вида 
немецкий коммивояжер прибыл в Шанхай с аккредитивом на 150 американских 
долларов и в качестве последнего места жительства указал Берлин. Он 
действительно был немцем. Действительно жил в Берлине. И имя, указанное в его 
паспорте, — Макс Клаузен — было его собственным. Но в остальном правда уступала 
место фикции. В действительности Клаузен был лучшим специалистом по радио в 
Четвертом управлении. В Москве говорили, что Макс Клаузен может смонтировать 
передатчик в чайнике и сварить в этом же чайнике чай, который восхитит любого 
англичанина. Он привез с собой радиодетали, с помощью которых мог сделать 
радиостанцию, действующую на сотни километров.
     Раньше Клаузен не знал Зорге. Он вряд ли даже слышал имя своего нового 
начальника. Клаузену сказали в Москве, что в Шанхае он встретит агента по 
фамилии Миншин. Миншин, маскировавшийся под белогвардейца, уже несколько лет 
работал в Китае. Емуто и было приказано привезти Клаузена к Зорге в Харбин.
     Вечером в день приезда в Шанхай Макс Клаузеи ждал Миншина в холле 
гостиницы «Палас». Он сидел за столом, изза которого ему был виден весь холл, 
и держал в одной руке газету, а в другой трубку — это был условный знак. Минут 
через тридцать к нему подошел высокий элегантный мужчина и громко спросил: 
«Герр Клаузен? Рихард занят, поэтому он попросил меня встретить вас и передать 
вам его извинения». Клаузен облегченно вздохнул — ответ был правильный. Миншин 
проводил его в Харбин, где оба остановились в гостинице «Модерн». Здесь уже не 
нужно было разыгрывать никаких мелодрам. Миншин представил Клаузена его новому 
начальнику вскоре после их приезда. Так радист Клаузен встретил Рихарда Зорге, 
человека, которому было суждено руководить его работой почти в течение десяти 
лет.
     В ожидании прибытия Клаузена Зорге подружился с молодым американским 
вицеконсулом в Харбине. Он упросил этого чиновника сдать свободные комнаты в 
его доме другу из Германии, который скоро должен был приехать. Этот друг, по 
словам Зорге, представлял в Северном Китае немецкую экспортную фирму. Конечно, 
это был не кто иной, как Макс Клаузен.
     По прибытии в Харбин Клаузен провел несколько дней в гостинице, получая 
последние указания. Затем он переехал в дом вицеконсула со слугойкитайцем, 
которого подобрал ему Зорге. Первой задачей Клаузена было установить 
радиостанцию. Когда он сделал это с помощью Миншина, «китайская группа» 
получила радиосвязь между Харбином и Шанхаем, а также между Шанхаем и Москвой. 
Правительство Соединенных Штатов, ничего не подозревая, в течение двух лет 
предоставляло помещение для радиостанции в Харбине. Дерзость была типична для 
всех будущих операций Зорге и, повидимому, даже способствовала их успеху.
     Клаузен «нанял» Миншина в качестве торгового посредника в этом районе, 
который, как услужливо подсказал вицеконсул, был чересчур большим для одного 
человека. Это давало Клаузену возможность открыто поддерживать связь с Миншиным.

     Для Миншина были найдены комнаты поблизости от консульства, и он стал 
помогать Клаузену. Зорге, довольный сетью своей «китайской группы», 
поблагодарил любезного американского дипломата за помощь, напомнил Клаузену, 
что его наниматели желают ему счастливого пути, и уехал в Шанхай.
     
ГЛАВА II
МАКС И АННА
     
     К 1933 году Зорге выполнил свою миссию в Китае. Имея базы в Шанхае и 
Харбине, он расширил сферу деятельности «китайской группы» до Нанкина, Пекина, 
Ханькоу и Кантона. Отдельные агенты на юге пробирались в Малайю и на севере 
добирались до границы с Сибирью. Работа самого Зорге охватывала немецкую 
колонию и консульства США и Германии в Шанхае. В Четвертое управление 
передавалась самая разнообразная информация, в том числе сведения об обстановке 
в стране, настроениях и взглядах различных слоев населения, а также подробные 
данные о группировке китайских правительственных войск и характеристика их 
высшего командного состава.
     Вся эта информация проходила через руки Зорге. Он встречался со своими 
агентами в ресторанах, на улице или у них дома. Поскольку японцу было 
небезопасно ходить ночью одному по улицам Шанхая, Зорге подъезжал к японской 
концессии за Одзаки и возил его по городу. Одзаки передавал ему всю добытую 
информацию о намерениях японцев в Китае, после чего Зорге возвращался на 
квартиру и в течение многих часов разбирал и оценивал все подробности 
информации.
     Зорге запрещал пользоваться телефоном и почтой. Все встречи 
организовывались заранее, и явка на них была обязательной, даже если сообщать 
было не о чем. Важные документы нередко под невинным предлогом передавались 
друзьям, которые не были коммунистами, для надежного хранения. В это время 
Зорге не сомневался в том, что «китайская группа» работает теперь лучше, чем 
когдалибо, и потому запланировал осуществить поездку по стране, чтобы узнать 
больше о китайских обычаях и изучить диалекты Китая. Однако эту поездку ему так 
и не удалось осуществить.
     С момента окончания первой мировой войны Япония алчными глазами смотрела 
на Китай и его северную провинцию Маньчжурию. Она сначала просто глядела, а 
потом приступила к завоеванию его по частям. Это сопровождалось переходом от 
традиционной дружбы Германии с Китаем к выражениям взаимного доверия и уважения 
между Берлином и Токио. Кремль наблюдал эти дипломатические шаги с вполне 
оправданным беспокойством. У сибирской границы сосредоточились японские войска 
численностью два миллиона человек, а ведь Россия в течение многих веков была 
главным объектом устремлений Японии. К тому же в новой Германии у власти был 
диктатор, к которому Москва относилась с подозрением. И вот, смотря одним 
глазом на Берлин, а другим — на Токио, Красная Армия стала готовиться к войне.
     Токио стал местом особой важности для советской разведки.
     Русские знали, что все двери к кабинету министров в Токио закрыты для 
Москвы, но им также было хорошо известно, что у каждой двери имеется замочная 
скважина. Их целью было найти подходящего человека, который смог бы наклониться 
и посмотреть в эту замочную скважину. Вскоре они сделали выбор. Блестящий 
ученик Берзина должен был стать всевидящим оком Кремля и Красной Армии. Рихарда 
Зорге, самого выдающегося секретного агента России, вызвали в Москву.
     Учителя и ученика не интересовала московская жизнь с ее официальными 
приемами и посещениями друзей. В их распоряжении была вилла и необходимый штат 
служащих Четвертого управления. Для обоих поставленная задача была новым делом. 
Задача самого Четвертого управления ограничивалась осуществлением военной 
разведки.
     В последующие месяцы Четвертое управление разработало план. Были тщательно 
изучены личные дела агентов. Из них Зорге выбрал людей, которым суждено было 
разделить с ним самые изумительные успехи, какие только удавалось достигнуть 
разведке в новейшей истории. Но прежде всего он нуждался в помощи радиочародея 
Макса Клаузена, находившегося в то время в Харбине. Клаузен получил приказ 
передать дела своему помощнику Миншину и немедленно прибыть в Москву.
     На этом этапе в деятельность разведчиков решила вмешаться человеческая 
природа. Добродушный коммивояжер влюбился. Между прочим, добродушность Клаузена 
потом не раз заставляла практичного Зорге задавать себе вопрос: как Клаузену 
удалось стать ценным агентом?
     Клаузен пришел к коммунизму той же дорогой, что и Зорге. Родился он в 
бедной семье на севере Германии. В 1917 году попал в войска связи немецкой 
армии. Затем был послан на фронт в радиоподразделение, где до самого увольнения 
в запас увлекался конструированием радиоустановок.
     Несмотря на небольшой спрос в рабочей силе, благодаря своему сложению он 
сумел попасть в немецкий торговый флот и служил на судах Гамбургского порта. 
Через шесть лет после того как Зорге вошел в подпольный центр гамбургских 
коммунистов, в эту же организацию, уже с партийным билетом, пришел и Клаузен. 
На суде он заявил: «Во время войны я встречал многих военнослужащих, особенно 
среди моих начальников, которые были носителями коммунистического образа 
мышления и занимались коммунистической пропагандой. В результате молодые 
солдаты в нашем подразделении постепенно попадали под воздействие идеологии 
наших начальников… Я пришел к заключению, что единственное учение, которое 
может спасти немецкий народ от бедности, — коммунизм».
     Хозяйкой пансионата в Шанхае, где Клаузен жил после того, как Зорге уехал 
из Китая, была Анна Валлениус. Клаузен часто бывал у нее. Скоро Анна и Макс 
влюбились друг в друга и Макс переселился к ней. Анна и не подозревала, что 
человек, которого она себе выбрала в мужья, является коммунистом и агентом 
советской разведки. Вернувшись в Харбин, Клаузен получил приказ возвратиться в 
Россию. Новость эта была весьма неприятной для человека, подумывающею о 
женитьбе. Дело осложнялось еще и тем, что Макс должен был встретиться с 
женщинойкоммунисткой и сопровождать ее в Москву. Этот приказ поставил его 
перед необходимостью принять какоето решение. У него имелось на выбор 
несколько вариантов, но все они были неподходящими. Если он подчинится приказу 
— потеряет Анну, если расскажет ей правду о своей работе — тоже потеряет ее. 
Если он ничего не расскажет ей и она узнает, что он уехал из Китая с женщиной,
 — и в этом случае он потеряет ее.
     Тогда Макс нашел своеобразный выход из положения. Он сообщил в Москву, что 
не может отправиться в длительную поездку с женщиной, так как его невеста не 
потерпит этого. Макс просил разрешения ехать одному или с невестой. Берзин 
через Зорге дал понять Клаузену, что неважно, как он приедет в Москву, важно, 
чтобы он приехал. Макс обрадовался такому решению, но с явным беспокойством 
думал о том, как лучше объяснить Анне, почему им надо непременно ехать в Москву.
 Но Максу не следовало так переживать. Вот уже несколько недель Анна с 
подозрением смотрела на его ночные странствия. Ее не убедили его объяснения, 
что он является активным антифашистом, работающим на группу, которая дала 
клятву свергнуть Гитлера. Даже Анна усомнилась в возможностях антифашистской 
группы в Китае свергнуть канцлера в Германии. Поэтому ее нисколько не удивило, 
когда Макс, не имея больше сил обманывать ее, признался, что штаб его 
антифашистской группы находится в Москве и что сам он коммунист.
     Макс был полон гордости и возбуждения, когда ехал вместе с Анной с вокзала 
в Москве. Он хотел показать ее своим товарищам по Четвертому управлению и 
пригласить их на запланированную им женитьбу.
     Зорге продолжал строить дальнейшие планы, рассчитывая на то, что для Токио 
у него будет хороший радист. Другим именем в его списке агентов для проведения 
этой операции было имя Одзаки, блестящего корреспондента, с которым он 
познакомился в Шанхае. Одзаки был важным звеном цепи, звеном, которое должно 
было соединить Зорге с японскими правительственными кругами. С помощью Одзаки 
Зорге изучил несколько японских диалектов и узнал много интересного о культуре 
Японии. Зорге понимал, что любая операция, в Токио закончится неудачей без 
помощи настоящего японца, занимающего какойнибудь крупный пост.
     В Москве Берзин и Зорге проверяли и перепроверяли одного агента за другим. 
Затем так же быстро, как когдато началась, тайная перепроверка прекратилась. 
Зорге набрал себе людей и готов был вновь приступить к работе.
     Теперь действие переносится в Париж. Вот уже в течение нескольких лет 
одной из самых веселых и самых популярных в Париже дам была привлекательная и 
богатая молодая женщина, о которой многие думали, что она бежала от ужасов 
большевистской революции. Говорили, что родители ее убиты и что ее вывезли из 
России с помощью контрабандистов богатые родственники. Но парижское общество, 
несмотря на свои современные взгляды, считало неприличной ее связь с высоким, 
средних лет мужчиной — бывшим офицером югославской армии Бранко Вукеличем. 
Причина враждебности по отношению к Вукеличу заключалась в том, что у него 
якобы была жена.
     В октябре 1933 года Вукелич получил указание о переезде. Он должен был 
проследовать в Токио под удобным «прикрытием» и ждать там прибытия Рихарда 
Зорге. Вукелич написал ряд статей для различных французских газет и журналов и 
таким путем убедил журнал «Вю» аккредитовать его в Токио в качестве своего 
корреспондента. Чтобы укрепить свое положение свободного журналиста, Вукелич 
написал просьбу в одну югославскую газету, которая также согласилась 
воспользоваться его услугами. Через три недели Бранко покинул Париж, забрал 
жену и багаж и сел на поезд до Марселя. Это был первый участок его пути в Токио.

     В Японии Вукелич сосредоточил свои усилия на газетной работе. Он 
перезнакомился со многими корреспондентами, вступил в токийский прессклуб и 
представил себя в прессбюро министерств. Он снял один из самых роскошных 
особняков в Токио и буквально через несколько недель стал одним из самых 
популярных журналистов японской столицы.
     Токийский проект, созданный Зорге под наблюдением Берзина, уже не был 
планом на бумаге. Первые два секретных агента прибыли и закрепили свое 
«прикрытие». До приезда Зорге Вукелич мог легко встретиться с Одзаки, но ни 
один из них не знал о миссии другого. Об этом им стало известно лишь после 
прибытия руководителя группы.
     
ГЛАВА III
ПЕРВЫЙ ИНСТРУКТАЖ
     
     Для прикрытия Зорге избрал профессию журналиста, которая держала его в 
постоянном напряжении. Успех его зависел только от умения лавировать по бурным 
морям нацистских интриг, а также от умения обходить мели гестаповских 
расследований.
     За много лет до этого он открыто вступил в Гамбурге в Коммунистическую 
партию Германии под именем доктора Рихарда Зорге. Теперь же он думал 
возвратиться в Германию под видом долго путешествовавшего по белому свету сына 
фатерланда, приехавшего отдать дань уважения новой Германии. Он хотел выглядеть 
преданным нацистом. С рекомендательными письмами от живущих за границей немцев, 
которые и не подозревали, что помогают отнюдь не немецкому журналисту, Зорге 
возвратился в Германию. Он уже в течение многих лет время от времени приезжал в 
Берлин, чтобы сохранить за собой квартиру и повидать друзей детства. Теперь он 
приехал надолго. Рекомендательные письма открыли ему доступ во влиятельные 
круги нацистской партии, однако он хотел большего.
     Нацистские журналисты намекнули Зорге, что его будет ждать лучший прием, 
если он вступит в нацистскую партию. Тогда, избрав в качестве поручителей 
одного из своих коллег и друга семьи, Зорге официально обратился с просьбой о 
приеме и с нетерпением стал ждать результата. Он понимал, что гестапо 
заинтересуется его прошлым, но все же решился пойти на риск. А теперь он стал 
сомневаться в правильности этого шага. Ему казалось, что гестапо обязательно 
докопается до его деятельности в Гамбурге. Он взвесил все «за» и «против» и 
решил, что игра стоит свеч, ибо в конечном счете эффективность его работы в 
Токио в первую очередь зависела от его репутации в Берлине. Время шло. Нервы 
его успокоились, и он решил как можно чаще появляться в популярных нацистских 
клубах. Прием сработал. По необъяснимым причинам заявления двух его поручителей 
— один из них подтверждал правильность его биографических данных, а другой его 
профессиональную подготовленность — были приняты гестапо после весьма 
поверхностной проверки ряда незначительных фактов. С конца сентября Рихард 
Зорге стал носить значок нациста.
     Когда без особых трудностей был взят этот барьер, уверенность Зорге в 
своих силах заставила его действовать быстрее, чем он планировал. Первоначально 
он рассчитывал стать токийским корреспондентом трех газет средней величины, что 
дало бы ему возможность занять достаточно прочное положение. Теперь же его 
дерзость требовала дальнейших шагов на пути обеспечения абсолютно надежного 
прикрытия. За пределами Германии наиболее влиятельной немецкой ежедневной 
газетой считалась «Франкфуртер цейтунг». Геббельс заставил большинство газет 
избрать нацистский курс, но в то же время он понимал, что ни один иностранец не 
поверит сообщениям, опубликованным в газетах, принадлежащих нацистской партии. 
Поэтому он освободил «Франкфуртер цейтунг» от официального контроля, вменив ей 
в обязанность лишь публикацию правительственных коммюнике. Газете было 
разрешено, например, назначать сотрудников для работы в Германии и за границей. 
Ее зарубежные корреспонденты были такого калибра, что придавали ей видимость 
объективности. С помощью знакомых берлинских журналистов Зорге встретился с 
редактором этой газеты и получил назначение, которое автоматически делало его 
старшим представителем немецких газет в Токио.
     После этого он возвратился из Франкфурта в Берлин, чтобы закрепить свое 
положение нациста. В удивительно короткий срок его имя стало известным в самых 
высших кругах нацистской партии, и его стали приглашать на приемы, на которых 
бывали только близкие друзья Гитлера, Геринга и Геббельса. Вскоре разнесся слух,
 что у Рихарда Зорге из «Франкфуртер цейтунг» сильные друзья в политических 
кругах, в том числе глава гестапо Генрих Гиммлер.
     Перед отъездом Зорге на Дальний Восток нацистский прессклуб в Берлине дал 
в его честь обед, на котором присутствовали Геббельс и начальник иностранного 
отдела нацистской партии Боле. Поэтому в Токио считали, что нацистская партия 
официально поддерживала Зорге. На самом же деле Зорге сам организовал этот обед,
 стремясь создать такое впечатление. На следующий день Зорге выехал в Токио 
через Соединенные Штаты и Канаду под «прикрытием», которое вводило в 
заблуждение страны оси в течение девяти лет.
     В первые три недели своего пребывания в Токио Зорге наносил визиты 
представителям служб информации различных министерств, знакомился с 
иностранными прессатташе. Он получил приглашение на обед в немецком посольстве,
 стал членом токийской ассоциации иностранных корреспондентов, присутствовал на 
большинстве официальных прессконференций и впервые встретился с Вукеличем, 
прибывшим из Парижа.
     Зорге выбрал Вукелича за его храбрость и способность выпутываться из 
трудных положений. В лицо они не знали друг друга. Были известны случаи, когда 
контрразведка ликвидировала или похищала иностранного агента и подменяла его 
своим человеком, который должен был служить приманкой для более крупной дичи. 
Желая исключить подобную возможность, Зорге распорядился, чтобы взаимное 
опознавание произошло только при обмене условными знаками на заранее 
организованной встрече.
     И вот однажды вечером Вукелич официально встретился со своим начальником в 
баре гостиницы «Мегуро». Высокий худощавый человек заказал стакан вина, присел 
к столу и начал читать книгу. Вошел Вукелич и сел за тот же стол. «Вы Зорге из 
„Франкфуртер цейтунг“, не правда ли? — любезно осведомился он. — Если помните, 
мы встречались на прошлой неделе на прессконференции в министерстве 
иностранных дел».
     Зорге оторвался от книги и улыбнулся. «Конечно! Вас зовут Вукелич. Рад вас 
видеть!» Вукелич взглянул на книгу. «Увлекательная книга. Я читал ее, — заметил 
он. — Как помнится, в ней описывается необыкновенная женщина… Вы знаете, у меня 
привычка запоминать номера страниц с эпизодами, заинтересовавшими меня. Я время 
от времени их перечитываю. Вспомнил… страница сто двадцать восемь. Образ этой 
женщины поразил меня, потому что она удивительно похожа на мою двоюродную 
сестру. Я даже собирался написать ей и спросить, не думает ли она, что знакома 
с автором гораздо ближе, чем это подобает приличной девушке».
     «О, тогда я с удовольствием познакомился бы с вашей двоюродной сестрой. — 
Зорге широко улыбнулся и стал листать страницы. — Каждый мечтает встретить 
такую девушку, и, если вы имеете в виду тот же эпизод, что и я, память на этот 
раз подвела вас. Это страница сто семьдесят один».
     На лице Вукелича появилась усмешка. Придумают же такое! Он имел в виду 
пароли, которыми они только что обменялись. Страница 128 была паролем Вукелича, 
а страница 171 —отзывом Зорге. Эта встреча была организована в Москве еще до 
того, как оба они выехали в Токио. Вукелич и не предполагал, что этот пароль 
придумал Зорге, неистощимый на выдумки.
     Следующим шагом Зорге было установление связи с Одзаки. Это было легче 
сделать. Зорге распорядился, чтобы Вукелич устроил неофициальный прием и 
пригласил на него Одзаки. Там они и встретились, и там же Зорге представил 
Одзаки Вукеличу. Теперь три разведчика были готовы к действиям. Они начали 
устанавливать профессиональные связи и, естественно, включились в общественную 
жизнь Токио. Зорге терпеливо ждал, когда прибудут остальные два члена группы.
     Один из них был человеком, которого Зорге выбрал в помощники Одзаки. Он 
встретил этого художника в Калифорнии. Мияги Етоку зарабатывал на жизнь, рисуя 
портреты людей, обедавших в ЛосАнжелеском районе «Малый Токио». Время от 
времени он получал заказы на портреты и от клиентов, которым нравились его 
наброски. Он изучал живопись в течение нескольких лет. Теперь же, когда время 
учебы прошло, он получал за свою работу больше денег, чем приносил ему 
ресторанчик «Сова», которым он владел какоето время.
     Мияги так и не смог оправиться от потрясения, которое он пережил, впервые 
познакомившись по приезде в Калифорнию с американским образом жизни. Одни имели 
слишком много денег, у большинства же их было слишком мало. Чтобы не испытывать 
угрызений совести, он вступил в ЛосАнжелесе в Коммунистическую партию Америки. 
А позже безобидный художникяпонец с блестящими умными глазами стал разведчиком.

     В сентябре 1933 года в дверь крошечной квартирки Мияги постучался 
неизвестный. Он пробормотал пароль и закрыл за собой дверь. Мияги получил 
первое задание. Ему вручили билет на пароход до Токио, двести долларов на 
расходы и отдельно билет стоимостью в один доллар. По прибытии в Токио он 
должен был следить за объявлениями в «Джапан Адвертайзер». Увидев там однажды 
объявление о желании какогото лица купить редкую японскую гравюру по дереву, 
он должен был ответить на него. Человек, которого он встретит, покажет ему 
билет в один доллар, номер которого будет на единицу больше номера билета, 
врученного Мияги. Мияги должен будет выполнять приказы этого человека.
     Через неделю Мияги исчез из ЛосАнжелеса. Все его личные вещи остались на 
квартире, и никто не знал, куда он уехал. Полиция ЛосАнжелеса отметила его как 
пропавшего без вести, но вскоре прекратила розыски. Исчезновение Мияги стали 
считать еще одной тайной, которую мог знать только «Малый Токио».
     Както в конце ноября Мияги сидел в холле токийской гостиницы «Империал», 
пил кофе и читал «Джапан Адвертайзер». Вдруг он заметил объявление, которое 
гласило: «Куплю гравюру». Был указан адрес известного рекламного бюро, по 
которому мог обратиться любой заинтересованный. Мияги позвонил в бюро, и ему 
сразу же ответили, что человек, поместивший это объявление, будет в полдень. 
Через некоторое время Мияги отправился в это бюро. Управляющий представил Мияги 
высокому человеку с военной выправкой. Они вместе вышли из бюро, а на улице 
незнакомец вытащил из кармана долларовую бумажку. Мияги показал свою. Оба сели 
в автомобиль и уехали. Человек, который встретил Мияги в Токио, был Вукелич.
     Наступило время занять свое место пятому члену группы Зорге — Максу 
Клаузену, в задачу которого входило обеспечивать радиосвязь из Токио. Прошло 
почти шесть месяцев, прежде чем Макс попрощался с Анной и договорился с ней, 
что она самостоятельно приедет в Шанхай и будет ждать там, пока он не вызовет 
ее в Токио.
     Макс выехал из Москвы с тремя паспортами, чтобы, проезжая Европу, иметь 
возможность время от времени менять фамилию. На суде он заявил: «Мне дали три 
паспорта и около двух тысяч американских долларов. В Стокгольме я купил 
удостоверение американского моряка. В Гавре сел на „Бостон“, шедший в НьюЙорк. 
Прибыв туда, я зарегистрировал свой немецкий паспорт в консульстве и стал ждать 
в гостинице „Линкольн“, как мне было приказано. Там меня посетил мужчина, 
назвавшийся Джонсоном. Он спросил меня, не нуждаюсь ли я в деньгах. Я отказался.
 Мне так и не удалось узнать, был ли он представителем советского посольства 
или членом разведывательной группы».
     Клаузен прибыл в Токио в ноябре 1934 года под маской представителя 
немецких деловых кругов. Он стал посещать немецкое посольство, разыскивая 
чиновников, которые могли бы помочь ему установить контакт с японскими фирмами. 
Если бы он получил заказы, любой человек мог проверить его связи в Германии, и 
тогда выяснилось бы, что он действительно представляет немецкое 
импортноэкспортное агентство. Макс так часто посещал посольство, что его даже 
внесли в список лиц, приглашаемых на официальные приемы. На одном из таких 
приемов молодой атташе представил его Зорге. Они поздоровались и прошли в бар, 
ничем не выдав того, что давно знакомы. Для Зорге это означало конец 
длительного ожидания. Итак, последний член разведывательной группы — Макс 
Клаузен — прибыл на место.
     Корреспондент немецких газет, югославский журналист, известный японский 
обозреватель по политическим и международным вопросам, японский художник, 
учившийся в Америке, и немецкий коммерсант полностью отдались своим занятиям. 
Их дружба крепла, как это и бывает с людьми, вращающимися в одних и тех же 
социальных кругах. И вскоре под этим прикрытием группа была готова развернуть 
свою деятельность. Москва ждала ее действий с нетерпением. На японской стороне 
маньчжурской границы происходили довольно странные вещи. Не были ли они 
прелюдией к войне?
     «Берзин сказал мне, чтобы я торопился, — писал Зорге в тюремной камере. — 
У меня было мало времени. Он, как и все в Москве, считал, что агрессия Японии 
на Дальнем Востоке неизбежна».
     Зорге настаивал, чтобы все члены его группы имели безупречные «прикрытия». 
Он считал, что успех или провал группы будет зависеть от естественности 
поведения ее членов в период пребывания в Токио. В отличие от Шанхая в столице 
Японии жило сравнительно мало иностранцев, и полиция неустанно следила за всеми 
ими. Даже я, известный дипломат, не был избавлен от «внимания» самой дотошной 
службы безопасности — кемпетай, тайной полицейской организации с широкими 
полномочиями по охране японского образа жизни от влияния Запада. Ни одна 
японская девушка не имела права принимать ухаживания со стороны иностранца. 
Только японским семьям, которые по долгу службы должны были поддерживать связи 
с иностранцами, разрешалось проявлять известное гостеприимство по отношению к 
своим западным друзьям.
     Както я пригласил на обед нескольких своих друзей. Слуга расставил на 
столе карточки с фамилиями гостей, пока я поднялся наверх, чтобы переодеться. 
Когда я спустился вниз, карточки исчезли — их забрал с собой в управление агент 
кемпетай. Дипломатический иммунитет моего дома он нарушил без всяких угрызений 
совести. Если бы среди этих карточек обнаружили карточку с фамилией японца, его 
задержали бы и допросили. Когда же я пригласил гостей в следующий раз, я 
разложил карточки на столе в самый последний момент — когда уже должны были 
подавать обед. За обедом, смеясь, я рассказал гостям, как перехитрил кемпетай. 
Однако радость моя была преждевременной. Полицейские ждали снаружи. Когда гости 
стали разъезжаться, японских дипломатов задержали и допрашивали, пока они не 
доказали, что поддержание связи со мной является частью их служебных 
обязанностей.
     Помимо кемпетая активно действовала тайная военная полиция. Она страдала 
шпиономанией и имела среди японцев такое большое число информаторов, что сама 
мешала себе в достижении намеченных целей. Тысячи информаторов, не имеющих 
соответствующей подготовки, засыпали контрразведку настолько большим 
количеством донесений и документов, что изучить их и оценить с какойлибо 
степенью точности было невозможно. Я убежден, что именно эта страсть к 
расследованию мелких дел и позволила Зорге, человеку с таким умом и 
удивительным единством цели, избежать разоблачения в течение столь длительного 
времени. Его исключительная внимательность к мелочам и строгие меры 
предосторожности, к которым он прибегал, отнюдь не были результатом любви к 
мелодраме. Они были необходимы и, по моему мнению, во многом содействовали его 
поразительным успехам.
     В дни закрепления группы Зорге самым внимательнейшим образом проверил 
«прикрытие» каждого. Он добивался, чтобы имена членов группы, если они по 
какойто причине попадут в картотеки полиции, выглядели так:
     Рихард Зорге  — нацистский журналист, представляющий газеты «Франкфуртер 
цейтунг», «Берзен курир», «Технише рундшау» и «Амстердам хандельсблатт». Имеет 
привычки человека богемы; любит работу, женщин и вино.
     Ходзуми Одзаки  — политический корреспондент газеты «Асахи Симбун». Имеет 
связи в официальных японских кругах. Автор пяти классических книг о 
китайскояпонских отношениях, причем все они выражают ортодоксальные японские 
взгляды.
     Бранко Вукелич  — бывший офицер югославской армии. В настоящее время 
токийский корреспондент французского журнала «Вю» и югославской ежедневной 
газеты «Политика».
     Макс Кляузен  — деловой человек из Германии, собирающий в Японии заказы 
для немецких промышленников. Вполне оправданная деятельность во времена; когда 
Япония и Германия стали сближаться на политической основе.
     Мияги Етоку  — японский художник, возвратившийся на родину, чтобы 
зарабатывать на жизнь рисованием. Из буржуазной семьи.
     Настоятельное требование Зорге строго соблюдать эти меры предосторожности, 
повидимому, проистекало из его личного опыта. В первые дни пребывания в Токио 
на одной из прессконференций Зорге встретил местного журналиста по имени 
Аритоми Мицукадо, который стал навязывать только что прибывшему немцу свою 
дружбу. Дня через два администратор гостиницы «Мегуро» намекнул Зорге, что 
Аритоми раньше был шпионом японской армии. Зорге стал ждать следующего шага 
Аритоми. Вскоре он был сделан. Аритоми познакомил Зорге с несколькими своими 
друзьями, один из которых был русским белогвардейцем. Как только Зорге 
присоединился к ним, этот человек стал говорить порусски. Зорге сделал вид, 
что ничего не понимает. С этого времени он начал всячески избегать Аритоми. 
Однажды, возвратясь в гостиницу, Зорге обнаружил, что его вещи обыскивали. Все 
было на месте, но такой опытный разведчик, как Зорге, сразу же заметил 
незначительные изменения в расположении вещей.
     В первые месяцы пребывания в Токио три «журналиста» — Зорге, Одзаки и 
Вукелич — встречались как товарищи по профессии. Было вполне естественным, что 
они, как люди с одинаковыми интересами, посещают одни и те же бары, кафе и 
рестораны, встречаются на одних и тех же приемах, помогают друг другу в оценке 
политического материала. Однажды Зорге и Вукелич посетили музей искусств Унео, 
где югослав встретил знакомого японца. Это был Мияги. Его познакомили с Зорге, 
после чего завязался долгий разговор о достоинствах восточной и западной школ 
живописи. Перед уходом Мияги любезно пригласили продолжить разговор в баре, где 
бывают журналисты и художники. Так Мияги вполне естественно вошел в кружок.
     Примерно в это же время у Зорге выработалось покровительственное, но 
дружеское отношение к Клаузену, деловому человеку из Германии. Тщетные попытки 
этого человека найти нужных людей заставляли его постоянно толкаться в немецком 
посольстве, к великому неудовольствию сотрудников. Зорге сжалился над ним и по 
вечерам стал брать с собой на встречи с выпивкой. Так между всеми членами 
группы установились своего рода дружеские отношения. Казалось, что они сошлись 
друг с другом совершенно случайно.
     Теперь настало время организовать операционную базу. Зорге начал 
подыскивать дом, соответствующий его положению и официально получаемому 
жалованью. Вскоре он нашел полуразвалившийся двухэтажный деревянный домик в 
токийском районе Адзабуку, по улице Нагасакимаси. В последующие годы люди, 
знавшие Зорге, считали этот ветхий домик как раз таким местом, где может жить 
не привыкший заботиться о себе человек.
     В Москве Берзин предупреждал, что «времени мало», и Зорге торопился 
собрать вместе своих людей для первого инструктажа. Вечеринка с «инструктажем» 
началась еще засветло. Здесь были журналисты, художники, дипломаты, младшие 
офицеры японской армии и несколько деловых людей. К десяти часам часть гостей 
ушла; в большинстве своем это были люди, которых Зорге мало знал. Остались лишь 
близкие друзья.
     А после полуночи уехали остальные гости, за исключением четверых. С 
настойчивостью дипломата Зорге упросил их помочь допить последнюю бутылку. Как 
и сам он, эти четверо весь вечер искусно играли роль подвыпивших и очень 
веселых людей. Такие же трезвые и настороженные, как и сам хозяин, Одзаки, 
Вукелич, Клаузен и Мияги ждали, когда их начальник начнет свой первый 
инструктаж. Разведывательная группа была уже у парадной двери Японии. Теперь ей 
предстояло заглянуть в замочную скважину.
     Прежде всего Зорге определил обязанности каждого. Они охватывали шесть 
основных областей деятельности:
     1. Намеревается ли Япония напасть на Советский Союз?
     2. Реорганизация и усиление японских вооруженных сил, которые могут быть 
направлены против Советского Союза.
     3. Роль японской армии в политических делах и то, какие решения 
международного характера могут быть связаны с приведением ее в готовность.
     4. Развитие тяжелой промышленности Японии и ее влияние на военную 
экономику.
     5. Развитие германояпонских отношений, которые стали более тесными после 
прихода к власти Гитлера.
     6. Политика Японии по отношению к Китаю и Манчжурии.
     Внутри этих широких областей группе была предоставлена известная свобода 
действий.
     Затем Зорге дал свои собственные директивные указания относительно порядка 
действий. Каждый должен усиленно работать под своим законным «прикрытием», а 
работа в целом должна двигаться без скачков. Не следует поддерживать связей с 
японскими коммунистами и лицами, сочувствующими красным. Ни в коем случае в 
группу не должны допускаться русские.
     Члены группы не должны казаться настойчивыми в получении той или иной 
информации, если это нельзя сделать законным путем. Напоминалось, что успешно 
действующий секретный агент уже сам по себе является хорошим источником 
информации. Человека, с которым установлена связь, легче превратить в союзника, 
если он считает, что вы в чемто можете помочь ему.
     Все документы, в которых больше не было надобности, следовало уничтожать. 
Каждый агент имел кличку для радиопередач и при курьерской связи. После каждой 
передачи радиопередатчик должен упаковываться и перевозиться на новое место. 
Код для радиопередач после очередного использования должен был перестраиваться.
     Напомнив об изолированном положении членов группы в чужой стране, Зорге 
определил обязанности каждого. Они были следующими:
     Зорге  — кличка «Рамзай». Сосредоточить внимание на немецком посольстве и 
немецкой колонии и вращаться в японских кругах, когда будет представляться 
возможность.
     Одзаки  — кличка «Отто». Нести ответственность за сообщения по 
политическим и промышленным вопросам из японских источников вплоть до уровня 
кабинета министров.
     Вукелич  — кличка «Гиголо». Заниматься английским, французским и 
американским посольствами и нести ответственность за сообщения о намерениях 
западных стран на Дальнем Востоке.
     Мияги  — кличка «Джо». Сосредоточить внимание на секретных планах армии и 
флота Японии. Проникнуть в промышленные круги для наблюдения за производством 
вооружения.
     Клаузен  — кличка «Фриц». Поддерживать связи с японскими деловыми кругами 
и следить за внешней торговлей Японии. Это дополнительная задача к основной 
обязанности радиста.
     Только Одзаки и Мияги, имевшим родственников и друзей по всей Японии, было 
разрешено прибегать к помощи посторонних лиц в случае необходимости. Однако эти 
люди не должны знать никого, кроме своего непосредственного руководителя. По 
возможности они должны были использоваться только как связные или в составе 
ударных групп, когда обстановка вынуждала вести настоящий бой.
     Вукелич был назначен официальным фотографом группы. Он нес ответственность 
за фотооборудование, снабжение фотопленкой, за проявление пленки и печатание 
снимков. Для «прикрытия» он должен был представить себя страстным 
фотографомлюбителем, всегда носить с собой фотоаппарат и оборудовать 
собственную фотолабораторию.
     Сам Зорге носил с собой специальный фотоаппарат со вспышкой, сделанный для 
него в Москве. Он умещался в обычной спичечной коробке. Купив пачку сигарет, 
Зорге вкладывал в нее несколько своих собственных сигарет, внешне ничем не 
отличающихся от обычных. Будучи зажженными, они горели несколько секунд, а 
затем давали яркую голубую вспышку. При этой вспышке можно было фотографировать.
 Дав вспышку, сигареты продолжали гореть, как обычные.
     Мияги должен был быть официальным переводчиком. Текст на японском языке, 
если его переводит не специалист, часто утрачивает свой первоначальный смысл, и 
только японец, обучавшийся на Западе, может преодолеть эту трудность. Все 
документы должны были переводиться на английский язык. Клаузену вменили в 
обязанность следить за финансовыми делами группы и, по существу, быть казначеем 
и кассиром.
     Напомнив еще раз, что все члены группы должны подчиняться только ему, 
Зорге разрешил им устанавливать любые связи, которые они считают необходимыми 
или полезными. Он предупредил их, что они не должны раскрывать свои источники 
друг другу и ему, Зорге, за исключением особых обстоятельств. Другими словами, 
каждый разведчик должен был стать самостоятельно действующей единицей и 
подчиняться только Зорге. Однако Зорге оставил за собой право потребовать 
указания источников в случаях, когда информация могла помочь в оценке важных 
сообщений.
     Следующий вопрос касался организации связи. Устанавливались два обычных 
канала связи — радио и связные. В случае крайней необходимости можно было 
обратиться в советское посольство, где членов группы опознали бы после обмена 
паролем с военным атташе. Но этого следовало избегать. Подобная связь должна 
осуществляться только через самого Зорге. При отсутствии его нужно было 
связаться с военным атташе.
     Клаузен сделал радиопередатчик и радиоприемник, которые обеспечивали 
четкую передачу и прием на расстоянии почти в 5000 километров и в то же время 
были настолько небольшими по размерам, что помещались в портфеле. По 
первоначальному замыслу Клаузен должен был вести радиопередачи из дома каждого 
разведчика по очереди. Опасность обнаружения с помощью пеленгации была 
небольшой, так как в те времена запеленговать радиостанцию можно было только в 
пределах круга с радиусом не более трех километров. Повального обыска жилых 
домов можно было избежать, перенося радиостанцию после каждой передачи. 
Радиостанции в России получили кодированные названия: Москва стала «Мюнхеном», 
а Владивосток — «Висбаденом». Группе было приказано выучить наизусть радиокод, 
разработанный Зорге и Клаузеном. Он представлял собой простую систему цифр, 
которая перестраивалась ежедневно в определенном порядке для четных и нечетных 
дней. Весь код менялся ежемесячно. Сроки передачи были непостоянными и зависели 
от атмосферных условий.
     Сначала радио должно было использоваться только для передачи наиболее 
срочной информации, а также для поддержания связи при чрезвычайных 
обстоятельствах. Зорге считал, что группа будет наиболее уязвимой в первые 
дватри года своего существования. Поэтому он хотел иметь устойчивую связь с 
Берзиным. Тем не менее Зорге подчеркнул, что в основном вся информация будет 
направляться в Россию через связных. Встречи с ними должны будут происходить 
преимущественно в Шанхае и Гонконге и лишь в редких случаях — в самом Токио.
     Члены группы должны будут по очереди ездить на встречи со связными, забрав 
с собой микрофильмы документов; встречать связных по заранее условленным 
паролям и отзывам и забирать у них пакеты, которые те могут привезти с собой.
     Зорге предупредил своих коллег, что они будут действовать как 
самостоятельная группа, не зависящая от денежных средств Москвы. Никто из них 
не будет получать жалованья или какоголибо другого денежного вознаграждения за 
свою работу. Каждый будет жить в соответствии со своим законным доходом, однако 
некоторая сумма для покрытия расходов будет выделяться. Эти деньги будут 
привозить связные. Каждый член группы сможет возместить личные расходы на 
приемы, поездки и возможные выплаты своим информаторам. Будут также выделяться 
средства на покупку радиооборудования, фотоаппаратов и фотопленки.
     Зорге считал, что общие расходы группы составят около 600 фунтов 
стерлингов, и, как всякий администратор, призвал членов группы постараться 
выдерживать расходы в пределах этой суммы. Он поручил Клаузену вести учет 
расходов группы в зашифрованном виде в своих бухгалтерских книгах и ежегодно 
представлять финансовый отчет. Он будет проверяться лично Зорге и подписываться 
каждым членом группы.
     При такой постановке дела пятеро умных и смелых людей, на долю которых 
выпало изменить ход истории, оказать известное влияние на развитие русской 
дипломатии и заставить целые армии двигаться в Европе и Азии по иным путям, не 
получали никакого денежного вознаграждения. Но ни на что большее они и не 
рассчитывали. Они работали во имя своих идеалов и нового образа жизни.
     Так обстояли дела с советской разведывательной группой на Дальнем Востоке. 
Каждая деталь была отработана с величайшей тщательностью. Каждому члену группы 
была предоставлена свобода действий в пределах четко сформулированных общих 
указаний, и хотя впоследствии члены группы иногда меняли направления и их 
действия перекрещивались, каждый агент маневрировал в пределах своего участка. 
Только Зорге — центральная фигура группы — вторгался во все области. И тем не 
менее каждый член группы вносил свой собственный вклад в каждый сводный отчет, 
который шел в Москву за подписью «Рамзай».
     Уже начало рассветать, когда разведчики выпили по последней чашке кофе и 
разошлись. Зорге, пошатываясь, вышел на веранду проводить гостей. Он 
прислонился к деревянному столбу и дружески помахал своим друзьям, которые 
неровными шагами шли к автомобилю, громко выкрикивая слова прощания. Для любого 
наблюдателя все это выглядело обычным концом веселой вечеринки. Никому и в 
голову не пришло, что это означало конец томительного ожидания. С этого момента 
десятки ничего не подозревавших мужчин и женщин, занимавших официальные или 
полуофициальные посты, превратились в цели. Это был начальный этап тайной войны 
Советского Союза против потенциальных противников.
     Благодаря усилиям Зорге «проницательный» немецкий военный атташе вскоре 
был назначен послом. Клаузен арендовал дом в районе Адзабуку и установил свой 
передатчик. В его бухгалтерской книге появилась первая запись — о получении в 
качестве комиссионных тысячи американских долларов. Вукелич стал появляться на 
завтраках, где присутствовали дипломаты, редакторы и иностранные журналисты. 
Мияги получил заказ написать в натуральную величину портрет жены одного из 
офицеров генерального штаба. Одзаки пошел дальше всех: использовав свое 
политическое влияние и родственные связи, он попытался поймать в свои сети 
принца Коноэ — премьерминистра Японии.
     
ГЛАВА IV
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА
     
     Както в октябре 1934 года Рихард Зорге сидел в холле шанхайской гостиницы 
«Палас». К Зорге подошел сияющий мужчина. «Боже мой, да ведь это Густав! — 
радостно сказал он. — Вот уж никогда не думал встретить вас в таком ужасном 
месте. Терпеть не могу его». Зорге улыбнулся, но глаза его были устремлены на 
стоявшую неподалеку девушку.
     «Может быть, вы и правы», — пробормотал он. А через минуту, повысив голос, 
так, чтобы его могла услышать девушка, добавил: «Я и сам не знаю, что здесь 
делаю. Теперь я припоминаю вас. Вы женаты на моей старинной приятельнице Кате».
     Незнакомец фамильярно похлопал Зорге по плечу. Тот даже несколько 
пригнулся, сделав вид, что ему больно. Незнакомец с беспокойством посмотрел на 
него: «Простите. Я слишком бурно излил свои чувства. Пойдемте лучше ко мне в 
номер, позавтракаем и вспомним былое. Вы не возражаете?» Зорге кивнул в знак 
согласия.
     Так Зорге встретился со своим первым связным. Паролем был «Густав», 
отзывом — «Катя». Использование русского имени не должно было казаться 
необычным в городе, полном белоэмигрантов. Зорге выпустил рубашку изпод брюк и 
отстегнул тонкий матерчатый пояс. К нему были прикреплены тридцать роликов 
микрофильмов, упакованных в водонепроницаемый материал. Связной приподнял свою 
рубашку и надел пояс. На пленках были зафиксированы результаты первых шести 
месяцев деятельности группы. За это время группа собрала громадную политическую 
и экономическую информацию, которую Зорге тщательно обработал и затем сжато 
изложил в сводных отчетах. Некоторые сведения после тщательной перепроверки по 
нескольким источникам были переданы по радио. Однако до сих пор ничто не 
затрагивало государственной тайны. Это был, как признал позже Зорге, исходный 
оценочный материал, по которому впоследствии можно было проверять важность 
поступающей информации.
     Связной извлек из портфеля пакет и вручил его Зорге, который сразу же 
сломал на нем печати. Там был конверт с 1500 американскими долларами. Затем 
Зорге вскрыл второй конверт и достал из него кодированное письмо, которое легко 
прочитал, не прибегая к карандашу и бумаге. Письмо содержало слабо 
завуалированные упреки. Кремль считал, что нападение из Маньчжурии было 
неизбежным и что японцы оказывали давление на КитайскоВосточную железную 
дорогу — концерн, контролировавшийся советским капиталом. Существует мнение, 
писал Берзин, что японцы могут попытаться спровоцировать спор о правах владения 
этой железной дорогой и использовать его как предлог для войны. Времени мало, 
напоминал Берзин своему ученику. Он надеялся, что «токийская группа» не 
подведет его.
     Зорге сжег документы, а пепел выбросил из окна спальни на улицу. Оба 
начали завтракать. Зорге установил строгое правило, по которому его агенты не 
должны были обсуждать свою деятельность со связными. В свою очередь в Москве 
связным говорили, что они не должны задавать вопросов. Единственной разрешенной 
темой для разговоров между агентом и связным были последние события внутри 
России. Если агент и связной имели общих знакомых, они могли поговорить о них. 
К концу завтрака Зорге и его связной истощили все темы. Связной решил покинуть 
Шанхай в тот же день. Они пожали друг другу руки, и Зорге покинул связного, 
который стал готовиться к переезду морем в Индию, откуда он должен был 
возвращаться в Москву.
     Возвратившись из Шанхая, Зорге встретился по отдельности с Одзаки и Мияги 
и поставил перед ними первоочередные задачи — вскрыть цели японской политики в 
отношении КитайскоВосточной железной дороги и выяснить, посылают ли японцы 
свои войска в Манчжурию. Потянулись месяцы беспокойного ожидания. К концу 1935 
года Одзаки принес группе первый успех. Министр иностранных дел изложил перед 
кабинетом дипломатические и экономические цели Японии на предстоящий год. 
Проекты этой программы были разосланы начальникам департаментов для 
комментирования, после чего предполагалось создать окончательный документ. 
Главный секретарь кабинета также получил экземпляр проекта: в его задачи 
входила подготовка повесток дня.
     В то время Одзаки занимал видное место в группе по изучению Китая, 
организованной премьерминистром. Во время одного из заседаний группы главный 
секретарь премьерминистра рассказал Одзаки о проекте программы и охотно пошел 
на то, чтобы Одзаки посмотрел его. И даже пошел дальше — вызвался попросить 
принца Коноэ разрешить Одзаки в течение некоторого времени изучить этот 
документ и высказать свои соображения по тем разделам, которые касались Китая. 
И вскоре этот совершенно секретный документ был передан Одзаки на большую часть 
дня с разрешения высшего представителя власти. Ему только не разрешили выносить 
этот документ за пределы резиденции премьерминистра. Поэтому Одзаки уединился 
в тихой комнате, где ему никто не мешал, и там сфотографировал все страницы 
документа.
     Изумленный Зорге на первых порах отказывался верить такой большой удаче. 
Он с нетерпением ждал, когда пленка будет проявлена на квартире Вукелича. Здесь 
под прикрытием званого обеда, организованного женой Вукелича, Зорге и Вукелич 
познакомились со снимками документов, подтверждавшими правильность заявления 
Одзаки. Впервые Зорге получил доступ к подлинно государственным секретам. Он 
приказал Одзаки держаться в стороне от членов группы до особого указания, а 
Клаузен в ту же ночь должен был соединиться с «Висбаденом».
     Зорге отобрал данные, представляющие наибольший интерес, и на их основе 
подготовил зашифрованное сообщение о том, что японский внешнеполитический курс 
не предусматривает немедленного столкновения с Советским Союзом. Действительно, 
в документе говорилось о намерении Японии напасть на Китай, но время нападения 
не указывалось. В нем также содержались рекомендации, касающиеся развертывания 
тяжелой промышленности в Манчжурии, с тем чтобы обеспечить надлежащее снабжение 
нападающей армии, в случае если будет принято решение о захвате 
континентального Китая.
     Как это ни странно, упоминалась возможность заключения советскояпонского 
пакта, который позволил бы Японии спокойно повернуться спиной к Сибири и 
сосредоточить силы в Китае.
     Эффект, который произвело в Москве это сообщение, можно сравнить лишь с 
ударом электрическим током. На следующий же день Москва вызвала по радио 
Клаузена и потребовала, чтобы группа постаралась получить подтверждение того, 
что документ этот подлинный, и ждала специального связного. Были переданы 
пароли и отзывы, а в конце сообщения говорилось, что данные задачи следует 
считать первоочередными.
     С этого времени Зорге стремился добыть подтверждающие сведения. Под 
предлогом обсуждения германояпонских отношений он получил частное интервью у 
немецкого посла фон Дирксена. В ходе беседы Зорге затронул вопрос о судьбе 
немецких офицеров, выступающих в качестве советников в китайских войсках, в 
случае если японцы начнут вторжение на континент. Японское верховное 
командование, заметил посол, уже намекнуло немецкому военному атташе, что этих 
советников следовало бы отозвать в знак дружественных отношений. Для Зорге 
этого было достаточно. Итак, японцы намеревались развязать войну в Китае.
     Почти одновременно с этим Мияги узнал от одного молодого полковника 
генерального штаба, что для практического обучения готовятся масштабные модели 
обширных районов Южного Китая. Это новое подтверждение заставило Зорге послать 
в Россию дополнительное сообщение, в котором говорилось о том, что Япония 
хотела избежать войны с Россией, чтобы напасть на Китай. Это было личное 
убеждение Зорге, обусловленное рядом неоспоримых фактов. Через два дня Зорге 
представили в посольстве одному из наших курьеров, который был уверен, что 
встречал его в Берлине. Зорге пожал руку блондину гигантского роста — 
официальному дипломатическому курьеру немецкого министерства иностранных дел — 
и пригласил его в свободный кабинет, который посольство разрешало ему иногда 
использовать для работы над срочными телеграммами. Там они обменялись паролями 
— и курьер получил объемистый пакет. В нем были фотокопии проекта программы 
министра иностранных дел Японии и полные отчеты об интервью Зорге с фон 
Дирксеном и о беседе Мияги с полковником.
     Даже Зорге удивился тому, что официальный немецкий дипломатический курьер 
тайно использовался советской разведкой. Прошло более месяца, прежде чем Зорге 
получил короткую радиограмму из «Висбадена», подписанную «Даль», в которой 
говорилось: «Ваша информация достоверна и принята к сведению». Только тогда 
Зорге сообщил членам своей группы, что они достигли почти невозможного, 
ликвидировав подозрения Кремля в отношении того, что Япония может напасть на 
Советский Союз.
     Информация, добытая группой, оказала сильное влияние на советскую 
программу военного строительства. До тех пор военная подготовка проходила под 
знаком стратегической обороны от нападения Японии, включая маневры войск в 
условиях Сибири. Большая часть производимого вооружения шла в Дальневосточную 
армию, которая по планам к концу 1936 года должна была иметь численность в три 
миллиона человек. Удача Зорге задержала выполнение этой программы, и впервые 
Красная Армия получила возможность проводить в полной мере в жизнь свои планы 
обороны на Западе.
     Для Зорге этот случай явился уроком. Он раньше не надеялся на 
документальную информацию из такого абсолютно надежного источника. Он не 
исключал возможности удачи, но только теперь понял, как сравнительно легко 
находящимся вне подозрения и признанным специалистам по различным отраслям 
государственной жизни получать информацию из высших источников. В то же время 
это полностью оправдало его идею иметь безупречные «прикрытия», а также 
свидетельствовало о его умении выбирать помощников. Он все больше и больше мог 
теперь полагаться на блистательного Одзаки, который буквально выполнял 
директиву самого Зорге: «Успешно действующий агент сам является источником 
информации». Статьи и книги Одзаки о Китае были источниками информации для 
людей, делавших политику Японии. Они считали его специалистом, лично знающим 
страну, которую они хотели завоевать. Они даже советовались с ним. В свою 
очередь Одзаки заслужил их доверие и получил доступ к секретным документам. 
Зорге сформулировал принцип, Одзаки провел его в жизнь.
     Успех Зорге вызвал цепную реакцию. Секретный политический документ касался 
не только Китая. В нем выдвигались на рассмотрение кабинета предложения об 
изменении подхода к западным странам и к Германии. Это давало Зорге и Вукеличу 
информацию, необходимую для завоевания доверия некоторых дипломатов. Вукелич 
имел теперь возможность «предсказывать» своим английским, американским и 
французским друзьям, что Япония скоро станет проводить по отношению к их 
странам более жесткую политику.
     В конце 1936 года эти дипломаты стали говорить своим послам, что Вукелич 
является одним из самых ценных и надежных советников. Чем больше Вукелич 
«предсказывал», тем больше информации получал в обмен. Зорге применял ту же 
тактику и в немецком посольстве по отношению к военному атташе Отту. Зорге 
оказывался первым информатором так часто, что Отт стал не только считать его 
своим личным другом, но и уважать его как компетентного журналиста с весьма 
ценными источниками информации. Нередко они до глубокой ночи обсуждали 
международные проблемы, и из случайных замечаний атташе, включая и сознательные 
умалчивания, Зорге составлял мнение о ходе дипломатических переговоров между 
Германией и Японией.
     Разведывательная группа имела все основания быть довольной своей работой. 
Члены ее добились поразительного успеха, не бросив на себя ни тени подозрения. 
Они к этому времени хорошо освоили свои профессии «прикрытия» и могли теперь 
всецело посвятить себя основной работе. Они находились в Токио уже достаточно 
долго, чтобы избавиться от опасений, что полиция будет уделять им больше 
внимания, чем она обычно уделяет иностранцам.
     В 1936 году произошли три события. Зорге добился нового успеха. Клаузена 
чуть не арестовали. Я прибыл в Токио.
     
ГЛАВА V
Я ЗНАКОМЛЮСЬ С ЗОРГЕ
     
     Три миллиона людей беспокойно ворочались в своих кроватях, когда над Токио 
стали появляться первые лучи рассвета. Наступило 26 февраля 1935 года. На 
рассвете дремлющий город внезапно был разбужен пулеметными очередями. Японская 
армия подняла мятеж против своих руководителей.
     Только пять человек во всей Японии спокойно прислушивались к звукам 
разбиваемых стекол и крикам раненых. Это были Зорге и его помощники, которые 
три недели назад послали в Москву короткое сообщение: «Ожидается насильственная 
смена руководства. Напряжение растет. Выступление армии, видимо, произойдет в 
последних числах февраля».
     За этим сообщением последовал обзор событий, приведших к мятежу, и 
правильная оценка влияния их на внешнюю политику Японии.
     В последние шесть месяцев премьерминистр Японии принц Коноэ окружил себя 
небольшой группой молодых экспертов по политическим вопросам, которые оказывали 
значительное влияние на его решения, а через него — и на кабинет министров.
     Среди наиболее заметных членов этого «мозгового треста» был признанный 
специалист по Китаю Одзаки, который постоянно оказывал на премьерминистра 
известное давление с целью предотвратить любые предполагаемые военные авантюры 
за пределами Манчжурии. Коноэ, склонный к либерализму, но недостаточно сильный, 
чтобы навязать прогрессивные идеи большинству членов кабинета, смог, однако, 
убедить руководителей армии в необходимости удерживаться от идей дальнейших 
завоеваний. Он рекомендовал своим коллегам — по предложению «группы 
прогрессивных исследований» — уделять больше времени обсуждению путей и 
способов облегчения жизни крестьянства. Он также выступал за сокращение 
военного бюджета, что должно было высвободить больше средств для укрепления 
сельского хозяйства. Это, разумеется, усиленно рекомендовал Одзаки, который 
утверждал, что нападение на Россию или Китай неизбежно заведет Японию в тупик.
     Агрессивно настроенный генеральный штаб — планирующий орган на одну 
ступень ниже верховного командования — усмотрел в этом угрозу своим планам 
установления господства Японии на Дальнем Востоке. Работники генерального штаба 
громко высказывали возражения своим начальникам в военном министерстве, которые 
любезно выслушивали их, но ничего не делали. Поскольку осуществление планов 
военной экспансии на время откладывалось, более молодые милитаристы стали 
проявлять беспокойство. Отношения между собственно армией, с одной стороны, и 
кабинетом министров и военным министерством — с другой, становились натянутыми.
     В январе 1936 года Зорге узнал от Одзаки о закулисной стороне этого спора. 
Для него это не было новостью. В течение ряда недель Зорге проводил в своих 
статьях официальную германскую линию, которая поддерживала агрессивно 
настроенных военных. Немецкое посольство, по сути дела, дало понять японским 
властям, что, если армия свергнет существующее правительство, Германия станет 
вести с новым правительством переговоры о заключении пакта о взаимной военной 
помощи.
     Неделей позже Зорге и Одзаки оценили возможности армии и решили, что 
шансов на успех у нее было мало. Одзаки считал, что только отдельные части 
поднимут мятеж, а основная масса войск останется верной военному министерству. 
Он был также убежден, что любое открытое выступление будет рассчитано лишь на 
то, чтобы показать недовольство политикой кабинета. В этом случае оно может 
достигнуть своей цели и заставить правительство возвратиться к своим планам 
вторжения в Россию или Китай и осуществлению дальнейших планов японской военной 
экспансии на Дальнем Востоке.
     Зорге, всегда глубоко анализировавший международные проблемы, сумел по 
достоинству оценить сообщение Мияги. Для Москвы было подготовлено несколько 
предварительных донесений. К этому времени относится и новое сообщение Мияги о 
том, что в японских армейских кругах вынашиваются планы вооруженного переворота 
в стране, который предполагается совершить в феврале. Конечно, Зорге не 
преминул тотчас же сообщить обо всем этом в Москву, и Советское правительство 
оказалось единственным в мире правительством, которое не проявило никакой 
озабоченности и не удивилось, когда на улицах японской столицы начались 
вооруженные столкновения.
     Эти события явились неожиданностью для немецкого, английского, 
французского и американского посольств. Кровопролитие продолжалось в течение 
почти двух недель. Западные дипломаты тщетно пытались получить какиелибо 
разъяснения от японских властей, упорно хранивших молчание и отказывавшихся 
комментировать происшедшее. Неосведомленность западных дипломатов Зорге решил 
использовать в своих интересах. Он пришел к выводу, что нет оснований скрывать 
от англичан, немцев и французов информацию, которая давно известна в Москве. 
Сообщив иностранным коллегам все, что ему было известно, о событиях в японской 
столице, Зорге и его соратники могли создать себе репутацию хорошо 
осведомленных журналистов. Зорге, добивавшийся укрепления своей дружбы с послом 
Оттом, передал ему слово в слово содержание своего донесения в Москву и 
намекнул при этом, что было бы неплохо, если бы посол в своем докладе упомянул 
его, Зорге, как источник информации.
     Клаузен в тот самый момент, когда он должен был передавать донесения Зорге 
о «февральском инциденте» (такое название получили описываемые события в 
японской истории), решил вдруг заменить свой старый передатчик новой 
радиостанцией, которую он сделал сам. На эту работу Клаузен потратил почти два 
месяца. Когда все было готово, он попросил Вукелича помочь ему избавиться от 
старого передатчика. Клаузен решил выехать за город и утопить передатчик в 
какомнибудь озере.
     Жарким июльским утром Клаузен и Вукелич отправились в путь. За плечами у 
них были тяжелые рюкзаки. Через три часа неподалеку от озера Яманака они 
обнаружили, что за ними следят. Клаузен и Вукелич пошли быстрее, но это не 
помогло. Чем быстрее они шли, тем решительнее приближались к ним полицейские. 
Клаузен уже выбился из сил, когда полицейские догнали беглецов.
     — У вас тяжелая поклажа. Куда это вы направляетесь? — спросил один из 
сыщиков.
     — Мы решили немного поразмяться перед возвращением в Токио, а груз нужен 
нам для тренировки, — попытался отшутиться Макс.
     — Зачем же тогда такой тяжелый груз? — спросил другой сыщик.
     — А здесь у нас и еда. Мы оба любим поесть, а сегодня еще не завтракали, 
поэтому и решили расположиться у озера, — уже серьезнее ответил Клаузен.
     — Что же у вас в рюкзаках? — резким голосом спросил сыщик, которому, 
видимо, надоел шутливый тон Клаузена.
     Тогда в разговор вступил Вукелич. Улыбаясь, он похлопал одного из сыщиков 
по плечу и сказал: «Если хотите знать, большую часть нашего завтрака составляют 
напитки. В рюкзаках у нас бутылки с пивом. В такую жару и вам не вредно было бы 
утолить жажду».
     Глаза сыщиков наполнились тревогой. Они резко повернулись и стали быстро 
удаляться. «Нет, нет, спасибо», — успел прокричать один из них. Клаузен был 
сильно озадачен неожиданным бегством японцев, а Вукелич только хитро улыбался. 
Он знал, что японские сыщики больше всего опасались, чтобы ктонибудь не застал 
их за выпивкой с иностранцами. Это считалось самым большим служебным 
преступлением.
     Клаузен и Вукелич продолжали путь к озеру. Там они взяли напрокат лодку и, 
отплыв подальше от берега, освободились от неприятной ноши. Вукелич скоро забыл 
об этом происшествии, а Клаузен, всегда соблюдавший осторожность, рассказал обо 
всем Зорге, обрисовав инцидент в самых мрачных красках. Зорге возмутило 
поведение Клаузена. Почему он не посоветовался? Зачем потребовалось уезжать так 
далеко от города? Ведь его в любой момент могут задержать! В ответ на эти 
вопросы Клаузен только пожимал плечами. Сознавая свою вину, Клаузен все же 
считал, что, как радист, он вправе самостоятельно решать все вопросы, 
касающиеся радиосвязи и аппаратуры.
     Я прибыл в Японию на следующий день после этого инцидента. Мне предстояло 
занять пост третьего секретаря в немецком посольстве. Деятельность посольства в 
Токио имела большое значение для Германии, поэтому мне как молодому дипломату 
было приятно получить такое назначение. Мой отец, Отто Мейснер, долгое время 
занимал ответственные должности в государственном аппарате. Он был заведующим 
канцелярией президента в годы правления Эберта и Гинденбурга.
     При первой встрече Зорге произвел на меня неприятное впечатление. Острый, 
пронизывающий взгляд этого высокого голубоглазого человека не становился теплее 
даже тогда, когда он улыбался.
     Зорге был на редкость общительным человеком и пользовался большим 
уважением и авторитетом. Но почему? Может быть, потому, что он считался 
талантливым журналистом, а может быть, и потому, что ему приписывали большие 
связи с высшими руководителями рейха. Во всяком случае, мне оставалось только 
следовать примеру остальных в отношении Зорге, который был любимцем посла и 
старшего советника Отта.
     В первые же дни своего пребывания в Токио я познакомился с двумя другими 
завсегдатаями всех дипломатических и официальных приемов. Одного из них звали 
Максом Клаузеном, который представился мне как владелец крупной 
экспортноимпортной конторы. Другой, югослав по национальности, — Бранко 
Вукелич — считался видным иностранным журналистом. Оба мне не понравились.
     Тем временем у Клаузена появилась причина поскорее забыть о своей ссоре с 
Зорге. От одного из связных он узнал, что Анна прибыла в Шанхай и ждет его там. 
Клаузен попросил у Зорге разрешения съездить за супругой. После недолгого 
раздумья Зорге решил воспользоваться поездкой Клаузена для встречи со связным 
из Москвы. Как только было получено согласие Москвы, он вручил Клаузену 
несколько роликов микрофотопленки — и тот отправился в путь.
     Не успел Клаузен устроиться в поезде, как рядом с ним уселся агент 
японской контрразведки. Капельки пота выступили на лбу Клаузена, а сверток с 
микрофотопленками жег ему грудь. Макс, пытаясь успокоиться, стал смотреть в 
окно, но и там перед ним все время мелькало отражение лица контрразведчика. На 
Клаузена посыпались вопросы. Стараясь сохранять спокойствие, Макс показал 
японцу удостоверение личности и представился как владелец фирмы. Но это не 
удовлетворило контрразведчика. Вопросы посыпались снова. Как давно он живет в 
Японии? Куда и зачем едет? Кто бы мог поручиться за него в Токио? Чем 
занимается его фирма? Зачем он всетаки приехал в Японию? На суде несколько лет 
спустя Клаузен об этом случае сказал следующее: «Мне сразу показалось, что у 
него есть основание подозревать меня, и я почти примирился с мыслью о 
неизбежном аресте. Когда же прошло двадцать минут и об аресте не было сказано 
ни слова, во мне зародилась крохотная надежда. Все это время я должен был 
сохранять на своем лице какоето подобие улыбки, чтобы скрыть свой страх. 
Прошло полчаса, и я убедился, что он играет со мной, что он сел на поезд, уже 
имея приказ о моем аресте. Затем так же внезапно, как и появился, он 
пробормотал чтото невнятное и исчез. Он даже не потрудился обыскать мой багаж, 
что было обычным явлением при подобных поездках».
     На пароходе, направлявшемся в Шанхай, Клаузен все время находился около 
борта. Его не покидала мысль об угрозе ареста. Он сжимал рукой фотопленку в 
кармане, готовый в любой момент выбросить ее за борт, но никто даже не 
приблизился к нему. Дорого обошлась ему эта поездка. Даже нескрываемая радость 
Анны, встретившей его на причале, не вывела Клаузена из состояния нервного 
потрясения. В такси по пути в гостиницу он не обращал никакого внимания на без 
умолку болтавшую супругу. В гостинице Клаузен сразу же улегся в постель и 
проспал около шести часов, а Анна все это время сидела у его постели и 
удивлялась странному поведению супруга.
     Через три дня Макс пришел в себя от тяжелого нервного потрясения, и 
супруги вместе возвратились в Токио. Анна стала полноправной хозяйкой в доме 
Клаузена в районе Адзабуку.
     Когда Клаузен доложил Зорге о допросе, которому он подвергся в поезде, ему 
было приказано приостановить радиопередачи на неопределенное время и заняться с 
особым усердием своей обычной коммерческой деятельностью. Клаузен с радостью 
сделал все, что ему сказали. У Зорге была еще и другая причина для подобного 
распоряжения. Во время отсутствия радиста Зорге заметил, что двое его японских 
слуг, повар и мальчикслуга, стали вести себя както странно. Он понаблюдал за 
ними несколько дней и заметил, что они несколько раз горячо спорили на кухне о 
своем хозяине. Както вечером он пригласил их к себе в гостиную и спросил, 
почему они себя так ведут. Вначале от них ничего, кроме невнятных извинений, 
добиться не удалось. Зорге сделал вид, что рассержен и приказал им собирать 
свои вещи, если они не хотят сказать правду. Он бросил деньги на стол и сказал, 
чтобы к утру их не было в его доме. Тут оба японца, испугавшись, что могут 
потерять легкую и хорошо оплачиваемую работу, начали громко пререкаться, кому 
говорить первому.
     Малопомалу Зорге удалось сложить кусочки их сбивчивого рассказа. Примерно 
месяц назад в его отсутствие в дом пришел шпик кемпетая, одетый в штатское. Он 
доставил его слуг в полицию, где их стали подробно расспрашивать о каждом шаге 
их хозяина, о его личной жизни и привычках, о том, кто чаще всего бывает у него,
 интересовались его имуществом. Это продолжалось несколько часов, и двум вконец 
перепуганным слугам разрешили уйти только после того, как они дали согласие 
шпионить за своим хозяином и сообщать о каждом его шаге в полицию. С тех пор 
они не переставая спорили между собой: что им делать. Повар хотел точно 
соблюдать договоренность — просто из страха, а мальчикслуга предлагал давать 
вымышленные сведения, так как Зорге был хорошим, щедрым хозяином.
     Когда они оба закончили свой путаный рассказ, Зорге сначала разразился 
смехом, а потом, к немалому их изумлению, разрешил им делать все именно так, 
как хотела полиция. Более того, он сказал, что поможет им выполнять свой долг и 
будет точно сообщать им, выходя из дому, куда направляется. Хотя оба японца и 
не поняли своего странного хозяина, они расплылись в радостных улыбках и, 
довольные, пошли заниматься своим делом.
     Каждый раз, когда Зорге собирался уходить, он говорил им, куда идет. Как 
только он покидал дом, слуги тотчас же сообщали полученную информацию в полицию 
по телефону. Поскольку это повторялось несколько раз в день и сведения всегда 
были верными, полиция стала удивляться, откуда слугам заранее известно, куда 
пойдет их хозяин. Для нового допроса слуг был послан другой шпик. Их объяснение 
было проще простого. Конечно, они знают, куда направляется их хозяин и чем он 
занимается. Разве он сам не говорит им об этом, когда уходит из дому? И разве 
он сам не разрешил им звонить об этом в полицию? Разъяренный сыщик поспешно 
вернулся в управление и доложил обо всем начальнику. Больше обоих слуг не 
беспокоили.
     Зорге был далек от того, чтобы недооценивать японцев. Опыт Клаузена, да и 
его собственный, мог свидетельствовать о повышенном внимании полиции к 
действиям всех иностранцев, но он мог также означать и специальное 
расследование его группы. Как бы там ни было, Зорге не рисковал. Он продолжал 
получать сообщения от Вукелича, Одзаки и Мияги, но ничего не отправлял в Москву 
ни по радио, ни с курьером.
     Вскоре Зорге обнаружил, что его группа была втянута самим ходом событий в 
выполнение третьего секретного задания. Оно заключалось в собирании информации 
о германояпонских отношениях. Художник Мияги сообщил, что один японский майор 
из штаба ВВС намекнул на неофициальном обеде, что он надеется в скором времени 
принимать гостей — делегацию немецких ВВС. Мияги не был в особенно теплых 
отношениях с этим офицером, и его дальнейшие расспросы не помогли ему выяснить, 
почему, всетаки немецкие ВВС посылают свою делегацию в Японию. Несколько позже,
 однако, Мияги связался с одним полковником из штаба армии, которого он очень 
хорошо знал, и выудил из него сведения о том, что японское верховное 
командование ожидает политических последствий от более тесного контакта между 
генеральными штабами Германии и Японии. Он не мог сказать ничего о том, какие 
именно будут эти «политические последствия». Зорге решил завуалированным путем 
проверить эту информацию у военного атташе полковника Отта, но прежде чем он 
успел это сделать, Вукелич сообщил, что его человек из английского посольства 
сказал ему, что западные державы в замешательстве от слухов о бешеной 
активности посольских курьеров, сновавших между Берлином и Токио.
     Зорге переслал Одзаки просьбу встретиться с ним на прессконференции 
министерства иностранных дел и там дал ему указание выяснить, что за секретные 
переговоры ведутся между японским премьерминистром и немецким посольством. 
Несколько позже он обедал с Оттом в «Немецком клубе» и объяснил ему, что 
«Франкфуртер цейтунг» подозревает, будто в Берлине ведутся секретные переговоры 
с японцами, и газета попросила его разузнать в Токио все, что он сможет.
     Это был выстрел наугад. Отт согласился, что ходит много всяких слухов, но 
работники посольства, пожалуй, мало пока что знают. Примерно через неделю Отт 
встретил Зорге в посольстве и дал ему ценную информацию. Оказалось, Германия 
предложила Японии заключить политический и военный пакт, который обязал бы обе 
страны оказывать друг другу поддержку в случае войны и свободно обмениваться 
секретной военной информацией. Предусматривалось содержание военных и 
военноморских миссий в столицах обеих стран. Даже самый безобидный разговор 
позволял Зорге увидеть все, что ему было нужно в международном калейдоскопе. 
Ему удалось собрать важные детали из подобных же бесед и с другими официальными 
лицами помимо Отта. В то время это была самая ценная информация Зорге за весь 
период его работы. Москва считала, что нападение на Россию может произойти либо 
из Японии, либо из Германии, либо из обеих стран сразу. Зорге считал, что этот 
пакт направлен только против Советского Союза.
     В ту ночь Клаузен готовил свой передатчик и приемник в спальной комнате 
Анны, а Зорге сидел за столом и шифровал сообщение в Москву. Первые несколько 
минут Клаузен посылал короткие позывные и наконец получил в ответ сигнал о 
начале передачи. Он взял лист бумаги у Зорге и начал отстукивать цифры. Как 
позже вспоминал Зорге, это сообщение гласило:
     «Немцы ведут переговоры о военном пакте с японцами в Берлине. Надеюсь 
скоро получить дополнительную информацию. Организуйте круглосуточное 
радиодежурство для срочных сообщений. Подробный отчет направляю с курьерами. 
Рамзай».
     События развивались быстро. Одзаки имел беседу с личным секретарем 
премьерминистра, который сообщил ему, что в Берлине идут переговоры; японский 
военный атташе Осима представляет на них Японию, а Риббентроп, германский 
министр иностранных дел, и адмирал Канарис, начальник германской секретной 
службы, представляют германское правительство. Вооруженный этими сведениями, 
Одзаки попросил аудиенцию у самого принца Коноэ.
     Одзаки начал интервью под благовидным предлогом, будто его газета, самый 
влиятельный официальный орган в Японии, считает, что ее следовало бы правильно 
ориентировать по части взаимоотношений с Германией. Редактор газеты просил его, 
Одзаки, передать принцу, что любая полученная информация будет использована как 
руководство к действию. Коноэ, проницательный политический деятель, питавший 
большое уважение к популярному политическому комментатору страны, не поддался 
настойчивой попытке Одзаки вытянуть из него сведения до того, как он будет 
готов сделать публичное заявление для прессы. Они беседовали вокруг да около 
затронутой темы, причем Одзаки направлял беседу наводящими вопросами.
     И всетаки Коноэ был слишком добродушен, чтобы устоять против атаки того, 
к кому питал явную симпатию и уважал как специалиста своего дела. Он ослабил 
сопротивление и проговорился о своем отказе уступить требованию немцев, чтобы 
пакт был прежде всего военного характера и направлен непосредственно против 
Советского Союза. Он напомнил Одзаки, что Гитлер и его главные сторонники 
используют антикоммунизм как одну из главных платформ своей политики. Япония же 
не имеет пока желания вызывать антагонизм русских больше, чем это необходимо. И 
поэтому он считал, что вряд ли Япония присоединится к пакту, в котором будет 
конкретное упоминание о Советском Союзе. Однако он все же дал понять, что 
правительство обеспокоено деятельностью японской компартии, находившейся на 
нелегальном положении, и что Япония может легко достичь договоренности с 
Германией, чтобы пресечь дальнейшее распространение коммунистической идеологии 
в мире. Несмотря на все старания Одзаки, премьерминистр отказался связывать 
себя какимилибо выводами, когда речь зашла о возможном исходе берлинских 
переговоров.
     Не прошло и суток, как Зорге уже читал полный отчет об этом интервью, 
который вместе с информацией от Мияги и Вукелича и его собственной дал ему 
сложную, но довольно полную картину: чего хотела каждая из сторон, что готова 
была уступить и с чем могла в конце концов согласиться. После того как было 
сделано первое сообщение, Клаузен перенес рацию в дом Одзаки и ждал указаний 
Зорге. Новые сообщения, которые подготовил Зорге, касались: одно — позиции 
Японии, другое — различных подробностей берлинских переговоров. Он принес их в 
дом Одзаки, где они были переданы Клаузену с приказом отправить их в течение 
двенадцати часов четырьмя отдельными частями через определенные промежутки 
времени.
     Об этом периоде своей интенсивной разведывательной деятельности Зорге 
сказал на суде: «С самого начала, как только я узнал, что рассматривается 
какойто вариант пакта, я понял, что немецкие правящие круги и влиятельные 
японские военные руководители хотели не просто политического сближения двух 
стран, а самого тесного политического и военного союза.
     Задача, поставленная мне в Москве, — изучение германояпонских отношений — 
теперь встала в новом свете, поскольку не было сомнения, что главным, что 
связывало две страны в то время, был Советский Союз или, точнее говоря, их 
враждебность к СССР. Поскольку я в самом начале узнал о секретных переговорах в 
Берлине между Осимой, Риббентропом и Канарисом, наблюдения за отношениями между 
двумя странами стали одной из самых важных задач моей деятельности. Сила 
антисоветских чувств, проявленная Германией и Японией во время переговоров о 
пакте, была предметом беспокойства для Москвы».
     Когда Четвертое управление поняло из отчета Зорге, что секретные 
переговоры в Берлине были нацелены на создание военного пакта, в Берлине 
появились советские разведчики, чтобы организовать тщательное наблюдение за 
резиденциями Осимы, Риббентропа и Канариса. Об этом какимто образом стало 
известно гестапо и контрразведчикам Канариса. Это настолько встревожило немцев, 
что они не могли продолжать переговоры без опасения, что каждое слово будет 
передано в Россию — как раз в ту страну, против которой и был направлен пакт. 
Наконец Канарис и Гиммлер решили, что единственным способом перехитрить 
советских разведчиков будет продолжение обсуждения с помощью меморандумов. 
Вопросы и ответы в письменном виде должны были направляться из учреждения в 
учреждение специальным курьером под охраной агентов гестапо. Этой уловкой 
удалось перехитрить русских. Они вели слежку за тремя участниками переговоров, 
контролировали их передвижение, а те ни разу не встречались. Русские разведчики 
доложили в Четвертое управление, что переговоры либо прервались, либо 
закончились раньше, чем ожидалось, так как три основных участника теперь не 
вступают в контакт. Начальник Четвертого управления не был удовлетворен этим 
сообщением. Он попросил группу Зорге раздобыть дополнительную информацию в 
Токио.
     В это время какойто специальный курьер прибыл с секретными приказами для 
немецкого посла. Однажды утром Зорге зашел в посольство для очередного 
«выкачивания» информации из ничего не подозревающего полковника Отта. Как раз в 
этот момент незнакомец был введен в кабинет военного атташе и представлен Зорге 
как Хаак. Этот человек сказал, что много слышал о Рихарде Зорге в Берлине и, 
как большинство других официальных лиц, считает статьи журналиста содержащими 
ценную и обширную информацию. Они немного поговорили, и Зорге вдруг осенило, 
что Хаак, должно быть, чиновник высокого ранга, раз Отт относится к нему с 
таким явным почтением. Инстинктивно он почувствовал, что этот человек может 
иметь какуюто связь с переговорами в Берлине, которые, он думал, попрежнему 
продолжались. Он с радостью принял приглашение на обед с Оттом и Хааком в 
ресторане «Ломейер», любимом месте немецких чиновников, желавших поговорить о 
деле.
     Вскоре Хаак, абсолютно уверенный, что Зорге — один из самых преданных 
нацистов на Дальнем Востоке, начал свободно рассказывать Отту о последних 
событиях в Берлине и о страшно медленном процессе переговоров, которые велись с 
помощью меморандумов. Открытие это поразило Зорге, но каково было его изумление,
 когда Хаак объявил, что он и есть секретный курьер, осуществляющий связь между 
Осимой, Риббентропом и Канарисом. Более того, он находится в Токио потому, что 
является единственным посредником, используемым в этом качестве. Обмен мнениями 
пока временно прекратился до возвращения его, Хаака, в Берлин с важной 
информацией от японского министра иностранных дел. Возвратясь домой, Зорге 
подготовил короткое сообщение для передачи по радио об открытиях этого дня с 
полным описанием Хаака. «Я думаю, что с тех пор он тоже попал под наблюдение»,
 — сказал позже Зорге.
     Почти целый месяц группа Зорге не выходила в эфир, так как не могла добыть 
материалов, которые могли бы оправдать риск проведения сеанса радиосвязи. Зорге 
стал раздражительным и требовал от группы почти невозможного, пытаясь раздобыть 
новые сведения. Мияги первый навел Зорге, а через него и Кремль, на след 
переговоров. На случайной встрече со своим знакомым майором из штаба ВВС он 
спросил шутя, не прибыли ли его гости. Майор пробурчал, что, похоже, он никогда 
не встретится с представителями немецких ВВС. Зорге передал это безобидное 
замечание Одзаки, который сразу же связался с секретарем премьерминистра. Он 
прямо сказал этому вежливому чиновнику, что слышал, будто берлинские переговоры 
провалились, и, поскольку источник этой информации вполне надежный, собирается 
ее опубликовать, если не получит официального опровержения.
     Тот факт, что Одзаки добился немедленной реакции на свои слова, показывает,
 насколько он был уважаем в кругах японского правительства. Секретарь сообщил 
ему подробности соглашения, подписанного между Германией и Японией, которое еще 
не обсуждалось японским кабинетом. Пункт за пунктом Одзаки собрал вместе то, 
что теперь известно под названием Антикоминтерновского пакта, подписанного 
Германией и Японией. Вечером Одзаки присутствовал на обеде у Макса Клаузена и 
его жены. Кроме него там были Зорге и Мияги.
     В тот вечер Клаузен начал передачу для «Мюнхена» позывным сигналом для 
срочных и важных сообщений Половина важных сведений была передана в течение 
нескольких минут, остальное обещали передать в три часа ночи. После этого обед 
продолжался.
     Группа Зорге добилась невиданного успеха. Подробные сведения об 
Антикоминтерновском пакте достигли Кремля через сорок восемь часов после 
подписания и почти за тридцать часов до того, как он стал известен японскому 
кабинету и германскому верховному командованию. После этого прошел целый месяц, 
когда о нем узнал весь мир.
     Вечеринка закончилась, и Зорге был уже дома в постели, когда зазвонил 
телефон у его кровати.
     — Алло, — пробормотал он сонно.
     — Алло! Агнеса там?
     — Никакая Агнеса здесь не живет, — ответил он.
     — Простите, наверное, не тот номер, — сказал голос в трубке. Послышался 
щелчок — звонивший повесил трубку. Зорге заснул. Телефонный звонок был условным 
сигналом, который означал, что вторая часть сообщения в Москву была передана 
без осложнений.
     Двумя неделями позже высокий худой мужчина с небольшой сединой в волосах 
стоял и курил сигарету в тенистом уголке храма Неба в Пекине. Прячась от лучей 
палящего солнца, к нему подошел другой мужчина и вытер пот на шее.
     — Жарко, — пробурчал он. — Вы не возражаете, если я немного разделю с вами 
тень?
     Не дожидаясь ответа, он, ворча, сел на землю и начал рыться в своих 
карманах. Высокий мужчина достал пачку английских сигарет и предложил их 
незнакомцу.
     — Нет, спасибо, я предпочитаю французские. А! Вот они! — И он вытащил 
измятую пачку французских сигарет из кармана брюк.
     Двое мужчин начали разговор о Китае, его традициях и культуре. Прошло 
минут тридцать, прежде чем незнакомец поднялся и протянул руку для прощания. 
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. В кармане незнакомца 
оказался пакетик, которого не было там, когда он подошел сюда, — небольшой 
ролик фотопленки. Это был полковник Алекс, начальник курьерской службы 
Четвертого управления, а высокий мужчина — Рихард Зорге, находившийся в Пекине 
под предлогом написания статьи для «Франкфуртер цейтунг».
     В Москве Берзин, начальник Зорге, считал, что информация, содержащаяся на 
той пленке, была столь важной, что главный разведчик в Токио должен был лично 
доставить ее в Пекин, чтобы там вручить самому надежному курьеру управления. На 
пленке был обобщенный доклад об Антикоминтерновском пакте, еще не известном 
миру, составленный Одзаки, Мияги и Зорге. Точность данной при этом трактовки 
пакта подтвердила история. Япония хотела заключить с Германией договор, 
направленный против своего традиционного противника — России, но не хотела 
вызывать ее гнев, который мог бы привести к войне в Манчжурии прежде, чем 
Япония будет готова к ней. Несмотря на давление Германии, стремившейся 
заключить военный договор, который оставил бы Россию без тыла в случае войны на 
Западе, Япония не пошла на это. Было найдено компромиссное решение, 
заключавшееся в антикоминтерновской формуле: провозглашалась решимость обеих 
стран препятствовать распространению мирового коммунизма. Поскольку Коминтерн 
был важным органом коммунистического движения, но не являлся частью Советского 
государства, юридически договор Германии с Японией нельзя было рассматривать 
как выпад против Советского Союза. Целью этого компромиссного договора было не 
дать никому оправдания для войны и в то же время не оставить во всем мире 
никакого сомнения в том, на чьей стороне в конце концов Япония. Это был 
краеугольный камень будущего пакта стран оси.
     Зорге, довольный, пробивался через переполненные людьми улочки Пекина. Он 
приступил к сбору материала для статьи, которую надо было написать для 
оправдания своего приезда. Это было настолько простым делом, что он начал 
относиться к своей поездке, как к отпуску, находясь в счастливом неведении о 
неприятностях, готовившихся в Токио.
     
ГЛАВА VI
СНОВА В ТОКИО
     
     Зорге вернулся в Токио и обнаружил, что группа его приостановила работу. 
Она занималась обычными официальными делами и держалась в тени событий. Както 
вечером он насел на Вукелича в баре «Рейнгоулд» и строго спросил, почему не 
подготовлено никаких докладов к его приезду. В те дни начала 1937 года Токио 
был городом невероятных слухов, касавшихся главным образом подготовки к войне, 
хотя никто толком не знал, против кого и где. По своей природе японцы — заядлые 
сплетники и подобно китайцам крайне любопытны, когда дело касается секретов, 
будь то официальных или личных. Поэтому Токио всегда был местом самых 
фантастических слухов.
     Вукелич, бледный, явно нервничая, нагнулся над столом и рассказал о 
серьезной и опасной ошибке. Во время отсутствия Зорге все слухи 
свидетельствовали о военной активности Японии. Группа занялась поисками 
первоисточника слухов. Вукелич выяснил, что посольства Англии и США считали, 
что Япония разрабатывает какуюто иностранную авантюру, возможно массированное 
нападение на сибирскую границу с маньчжурского трамплина. Французы же были 
убеждены, что главным объектом военных приготовлений Японии является Индокитай. 
Докапываясь до истины через вереницу личных секретарей и младших штабных 
офицеров, Одзаки и Мияги решили, что в фокусе политики правительства находятся 
Манчжурия или Северный Китай. Мияги считал, что кнопка для пуска в ход военной 
машины находится в Манчжурии. Вместе с Одзаки и Вукеличем он подготовил доклад, 
который нужно было передать Клаузену для зашифровки и отправки в Россию. В 
соответствии с неписаными правилами группы это сообщение перед передачей 
Клаузену было переведено на английский язык.
     Рация была спрятана в доме Вукелича. Однажды днем Клаузен сел в такси у 
«Немецкого клуба» и направился к дому, где его ожидала жена Вукелича Эдит. 
Клаузен поспешил внутрь, и Эдит провела его в комнату, где была спрятана рация. 
Быстро, так как приближалось время начала сеанса радиопередачи, Клаузен 
подготовил передатчик и полез в карман за бумажником. Бумажника не было. 
Клаузен вспомнил, что бумажник был при нем в «Немецком клубе» и, вероятно, 
выпал из его кармана в такси. Побелевший и взволнованный, он перебирал в памяти 
содержимое бумажника: 200 иен, его водительские права с фотокарточкой, его 
визитная карточка и самое обличающее — английский вариант доклада Мияги, 
который следовало зашифровать и отправить. Этот документ мог легко привести 
расследование прямо к нему.
     Вукелич прибыл домой проверить, благополучно ли отправлено сообщение. 
Испуганный Клаузен пробормотал, что атмосферные условия не позволили провести 
сеанс и что ему придется повторить попытку несколько позже. Затем он не 
выдержал и признался, что потерял доклад, и умолял Вукелича посоветовать ему, 
что делать. Его коллега был настолько ошеломлен, что сначала не мог ничего 
сказать, а потом разразился потоком брани. Клаузен начал упрашивать, чтобы 
ничего не говорили Зорге. В конце концов, доказывал он в отчаянии, вся эта 
история может никогда не всплыть. По приказу Вукелича он упаковал рацию и унес 
домой, где должен был оставаться под предлогом болезни. Появляться на людях ему 
было пока запрещено. Затем Вукелич срочно вызвал Одзаки и Мияги. В ту ночь три 
обозленных и встревоженных разведчика решили не подвергаться дополнительному 
риску и заниматься своей официальной деятельностью в обычном порядке, ничем не 
выдавая своей связи с Клаузеном, — ведь его могли схватить. Таково было 
положение, когда вернулся Зорге.
     Теперь это бремя легло на его плечи. Вернувшись домой, он всю ночь ходил 
взад и вперед по спальной комнате, мучительно стараясь найти выход из 
создавшегося положения: ведь японская полиция неминуемо должна была начать 
расследование вслед за обнаружением бумажника и сообщения, написанного 
поанглийски. Ни он, ни Вукелич не знали, что на следующее утро после потери 
бумажника Клаузен ходил в полицейское бюро находок и с удивительным 
самообладанием заявил о пропаже. Он сообщил, что в бумажнике были японские 
деньги, его водительские права и листок бумаги с английским текстом. Дело в том,
 что он вступил в контакт с английской фирмой, с которой должен был 
поддерживать деловые отношения. Придя к себе домой, он упаковал свой чемодан и 
стал ждать вместе с Анной, когда товарищи придут помочь им скрыться в случае 
обнаружения бумажника.
     Состояние беспокойства продолжалось почти неделю, а потом Мияги удалось 
выяснить, что бумажник не вернули. По всей вероятности, водитель такси нашел 
его, присвоил деньги и уничтожил все остальное. Эта новость ослабила напряжение.
 Хотя разведчики предприняли специальные меры, чтобы обнаружить, насколько 
усилилась полицейская слежка за ними, они не заметили ничего, кроме обычных 
сыщиков жандармерии, вертевшихся поблизости день и ночь.
     После того как группа высказала Клаузену все, что думала о последнем 
инциденте, она возобновила секретные операции и снова ринулась выяснять, что же 
было причиной происходящих событий. Зорге сам нашел ответ в германском 
посольстве во время званого обеда, на котором присутствовали члены посольства, 
несколько высокопоставленных японских чиновников и сам он, единственный гость 
без официального ранга. Он не надеялся узнать чтолибо ценное на этом 
официальном обеде, но после обеда, когда дамы покинули стол, один японский 
генерал повернулся к послу Дирксену и сказал:
     — Я думаю, что вы отозвали своих военных советников из Китая как раз 
вовремя, ваше превосходительство. Было мало приятным оставлять их там.
     На лице Дирксена, как и на других лицах, отразилось недоумение. Отзыв 
военных советников из Китая он рассматривал как дружеский жест в отношении 
Японии, и никаких других причин он не видел. Генерал одарил сидящих за столом 
многозначительной улыбкой: «Вы скоро узнаете причину, господа. Очевидно, вы 
будете первыми, кому сообщат об этом». Это было единственным, да и то 
загадочным, упоминанием о Китае в тот вечер.
     На следующее утро Зорге встретил Одзаки в просторном вестибюле японского 
телеграфного агентства «Домей», и они совершенно открыто пошли выпить вместе по 
чашке кофе. Зорге упомянул о реплике генерала и дал указание своему японскому 
коллеге попытаться найти недостающее звено информации.
     Целых два месяца группа зондировала почву среди официальных лиц японского 
правительства и германского посольства, проверяя бесконечные догадки, навеянные 
слухами. Зорге твердо решил выявить, что происходит за занавесом молчания в 
военных кругах. Больше всего он опасался, что, проснувшись в одно прекрасное 
утро, обнаружит, что японские орды уже пробиваются в Сибирь. Поэтому он насел 
на своих людей, совершенно пренебрегая вопросами личной безопасности.
     Сам Зорге докучал атташе в германском посольстве, надоедал своему другу 
Отту и четыре раза брал интервью у посла. Он узнал, что немцы, так же как и он, 
жаждали докопаться до истоков этих слухов, но у них было намного меньше шансов 
добиться этого. Вукелич обнаружил такую же неосведомленность и 
заинтересованность в других западных посольствах. Мияги ничего не добился 
своими попытками выудить информацию из штабных офицеров и ринулся в бары, 
посещаемые главным образом рядовыми, пытаясь подобрать хоть какиенибудь 
обрывки сведений. Одзаки, не наседая слишком сильно на представителей 
правительственных кругов, держал глаза и уши открытыми. Всем было совершенно 
ясно, что реплика генерала означала какието японские военные шаги в Китае, но 
что это за шаги, никому не было ясно.
     Однако удача еще не покинула Рихарда Зорге окончательно. Одзаки, 
политический комментатор и эксперт по всем вопросам, связанным с Китаем, был 
назначен специальным советником правительственного комитета, созданного для 
руководства китайскояпонскими отношениями. В ответ на официальную просьбу 
газета освободила его для этой работы. Зорге был вне себя от радости, уверенный 
теперь, что его самый надежный помощник найдет неуловимое недостающее звено. И 
Одзаки не подвел его. Приступив к исполнению новых обязанностей, он обнаружил, 
что занимает положение центральной фигуры в секретных планах, которые группа 
пыталась раскрыть уже несколько месяцев.
     После «февральского инцидента» прошлого года кабинет и верховное 
командование уступили требованиям правых сил о проведении более милитаристской 
политики. Они с сомнением поглядывали на Россию, сравнивая суровый сибирский 
край с богатыми сочными землями Центрального Китая, и соблазнялись перспективой 
господствующего положения на Дальнем Востоке. Они выбрали Китай и приступили к 
подготовке военного удара, который, как они надеялись, сделает Японию 
величайшей страной на Дальнем Востоке. Шокированный этой экспансионистской 
политикой, явно продиктованной генеральным штабом, Одзаки увидел в этом яркое 
проявление японского национализма. Он был полон решимости бороться против этого 
плана, который, как он считал, лишь втянет Японию в бесплодный конфликт и может 
привести к мировой войне.
     Самым искренним образом он советовал правительственному комитету 
отказаться от, как он выразился, «политики, основанной на кошмаре, и военной 
операции, разработанной идиотами, которые не могут или не хотят трезво 
взглянуть на катастрофические последствия своей неумелой работы». (Из показаний 
Одзаки на суде. — О. М.) Члены комитета безучастно выслушали его, поблагодарили 
за совет, даже высказали ему комплимент за искренность, но выразили сожаление, 
что политическая линия кабинета уже стала оперативным планом. Реализация этого 
плана зашла слишком далеко, чтобы ее можно было приостановить, даже если бы они 
этого захотели, но они этого и не хотят.
     Недовольный и огорченный, Одзаки попросил Зорге собрать всю группу, чтобы 
заслушать и обсудить новость. Зорге не хотелось этого делать. Последнее время 
они достаточно много рисковали в поисках «недостающего звена», и собрание всех 
членов группы могло бы накликать беду. Одзаки продолжал настаивать. Он 
чувствовал потребность в сочувствии этих людей, единственных, к кому он мог 
обратиться в минуту, когда судьба его страны теперь приобретала какуюто 
мистическую неопределенность. Угадывая чтото в этом роде, Зорге согласился. В 
этот вечер Клаузен организовал импровизированную вечеринку в уединенной 
комнатке «Немецкого клуба». Когда все другие гости разошлись, он пригласил 
четырех коллег пообедать с ним внизу. После обеда они приняли приглашение Зорге 
выпить по рюмочке в его доме.
     Уныние Одзаки наложило отпечаток на всех участников собрания. Вукелич, 
обычно отличавшийся остроумием, молчал, Мияги не щебетал, как всегда, Клаузен 
был весьма сдержан, только Зорге был во власти какогото особого возбуждения. 
Убежденный коммунист, он произнес жаркую речь в ответ на сообщение Одзаки, речь,
 с какой красный командир обратился бы перед новой схваткой с врагом к своему 
полку, остановившемуся после упорных боев. Он говорил о задачах их группы, о 
будущем коммунизма, о том, что японская неудача в Китае создаст благоприятную 
почву для развития коммунистического движения на Востоке. Он подчеркивал, что, 
чем больше Япония будет увязать в Китае, тем меньше у нее останется 
возможностей напасть на Советский Союз.
     Одзаки был выведен из своего подавленного состояния, а остальные сразу 
включились в оживленный разговор о том, как счастливо складываются 
обстоятельства для Советского Союза. Под конец Одзаки смеялся вместе со всеми, 
когда они вспоминали о своих настойчивых попытках найти «недостающее звено», а 
оно лежало у их ног. Они шумно радовались двойному успеху: преодолен барьер 
секретности вокруг японских планов нападения на Китай, а кроме того, один из 
самых способных членов группы проник в святилище японского правительства.
     Зорге не терпелось составить Клаузену сообщение для отправки в Москву, но 
Макс доложил о технической неполадке в передатчике, изза которой телеграмма 
задержится до следующего дня. На другой день вечером Клаузен прибыл в дом 
Одзаки в пригороде. Зорге был уже там.
     Часом позже Клаузен начал отстукивать сообщение, за полтора месяца 
предупредившее Советский Союз о намеченной смертельной схватке между Японией и 
Китаем. Оно гласило:
     «Японское вторжение в Китай будет объявлено на днях, самое позднее — 
несколько дней, самое раннее — несколько часов. Япония, повторяю, не планирует 
нападение Советский Союз данное время. Рамзай».
     Примерно неделю спустя Одзаки попросил аудиенции у премьерминистра принца 
Коноэ и повторил ему все свои возражения против вторжения в Китай, которые он 
изложил на заседании комитета. К его удивлению, Коноэ был в принципе склонен 
согласиться с его доводами. Он даже обещал вынести их на рассмотрение кабинета 
и верховного командования и добиться принятия советов Одзаки или по крайней 
мере отсрочки времени вторжения, дав всем возможность еще раз подумать, прежде 
чем принимать окончательное решение. Но проходили дни, и ничто не обещало 
какихлибо изменений в настроении членов комитета. Тогда Одзаки добился другого 
интервью у премьерминистра. Его попросили прибыть в официальную резиденцию. 
Там он предстал перед личным секретарем Коноэ Казами Акира, который сказал ему, 
что премьерминистр сожалеет, что неотложные дела лишили его возможности лично 
принять Одзаки. Однако, сказал Казами, он получил указание передать ему 
буквально следующее: «Мы решили, что вам не следует так беспокоиться».
     Примерно в это же время разыгрался небольшой эпизод. Москва послала 
радиотелеграмму, поздравляя группу с ценной информацией и требуя посылки 
полного отчета в Шанхай для передачи курьеру. Зорге, чувствуя, что нападение 
Японии на Китай может быть объявлено с часу на час, решил, что ему понадобятся 
все его люди для важных дел в Токио. Поэтому требовалось подобрать когото 
другого для доставки фотопленки в Шанхай. Он подумал об Анне Клаузен. В целях 
предосторожности он приказал Эдит Вукелич сопровождать ее.
     Однажды он встретил Клаузена на территории германского посольства и 
передал ему свои указания. Макс поник головой от одной мысли, что скажет на это 
Анна, но он знал, что должен подчиниться Зорге. Вечером он сообщил Анне решение.
 Никто не знает, что произошло между ними тогда, но Анна с Эдит поехали в 
Шанхай.
     Вернувшись в Токио, они сообщили о выполнении задания. Члены группы Зорге 
начали беспокоиться, почему так долго оттягивается японское вторжение. Группа 
получила указание Москвы проверить свою информацию, так как не было никаких 
признаков перемещения японских войск. Но Зорге ни разу не усомнился в 
достоверности сообщений Одзаки и тех доказательств, подтверждающих эти 
сообщения, которые были собраны остальными. Он целиком доверял своим товарищам 
и требовал от них такой же верности.
     Волнующееся море политического напряжения на Востоке превратилось теперь в 
тихий мельничный пруд. А 7 июля, когда взошло кровавокрасное солнце, орды 
размахивающих саблями японцев хлынули через мост Марко Поло и устремились в 
глубь территории Китая. Японцы назвали эту рискованную операцию «китайским 
инцидентом». Громким эхом отозвалась она во всем мире.
     Япония не знала точно, как будут реагировать на это событие Англия, 
Соединенные Штаты и Франция. Группа Зорге решила, что Вукелич займется 
выяснением этого и будет передавать информацию Одзаки. В свою очередь Одзаки 
сможет дать японскому правительству проницательную оценку возможной реакции 
западных держав — это будет способствовать дальнейшему упрочению его положения. 
Немцы, считавшие, что Япония должна была предупредить их о предполагаемом 
нападении, пытались вскрыть истинные мотивы «китайского инцидента» и реакцию 
заинтересованных стран. Зорге решил информировать их об истинных намерениях 
Японии в Китае и о вероятном курсе действий Англии, Франции и Соединенных 
Штатов. Таким путем он мог укрепить собственный престиж среди работников 
посольства. Вукелич должен был добиться того же передачей другим посольствам 
информации о конечных целях Японии в Китае и реакции Германии.
     Соединенные Штаты, чьи энергичные бизнесмены занимались расширением своей 
торговли в Китае, пришли в ярость. Это было похоже на дискредитацию доллара. 
Вашингтон выразил в ноте резкий протест Англии(?) и потребовал поддержки от 
Англии и Франции, но те упрямо отказывались изменить свою политику выжидания. В 
конце концов изолированные, но серьезные инциденты, касающиеся английских и 
американских граждан, привели к новой ноте Соединенных Штатов Японии, на этот 
раз поддержанной Англией. Японцы приняли ее за ультиматум и тотчас же отклонили.
 От Германии они получили мягкий упрек за недостаточность информации, 
предоставляемой «единственному другу» Японии. Зорге и Одзаки заявили позже, что 
они считают отношение Англии и США к Японии в момент «китайского инцидента» 
непосредственной причиной переключения ее традиционной вражды к России на эти 
страны, в особенности на США, которых японцы считали главным обидчиком. Поэтому 
группа Зорге инстинктивно чувствовала, что взор Японии больше не будет обращен 
на север, что она теперь переключит свое внимание на Тихий океан, терпеливо 
дожидаясь случая проучить «американских выскочек».
     Я помню один день, вскоре после японского нападения, когда германский 
посол созвал весь персонал, включая и меня, в свой кабинет, чтобы мы могли 
выслушать мнение Зорге о текущих событиях. Это была изумительная лекция, 
прочитанная с предельной простотой. Он кончил, насколько я помню, словами: 
«Американцы сделали ошибку, о которой они когданибудь пожалеют. Та нота, 
одобренная Англией (для которой это непростительно) не будет забыта в Японии. 
Теперь вы можете быть уверены, что они уже обдумывают, как отомстить, чтобы 
задеть Америку за живое». Многие из нас мило улыбнулись в ответ на это и 
разошлись заниматься своими делами. Сегодня эти слова воспринимаются как 
свидетельство изумительной прозорливости Зорге в вопросах международных 
отношений.
     Группа Зорге проработала к тому времени почти четыре года без какихлибо 
признаков ее обнаружения и с поразительным успехом. Она начала 1938 год 
спокойно и уверенно, гордясь своим прошлым, безопасностью в настоящем и верой в 
будущее. Но тут непутевый Макс Клаузен снова вывел группу из равновесия.
     На этот раз, однако, он не был виноват. В течение всего периода пребывания 
в Токио члены группы привыкли обмениваться новогодними поздравлениями по радио 
с Москвой. Каждый декабрь Зорге высылал обзорные доклады о прошлогодних успехах,
 материалы о положении в стране, давал свою трактовку событий, делал 
предположения на будущее и обобщал финансовые отчеты, подписанные всеми членами 
группы и составленные им лично. В этот новогодний день Клаузен забрал свою 
рацию из дома Вукелича, чтобы отвезти к себе домой. Там он собирался выйти в 
эфир.
     Он не ожидал никаких неприятностей, когда такси шло в потоке других машин; 
голова его была занята только Анной. Внезапно машина остановилась, в нее 
вскочил полицейский и сел рядом с Клаузеном. Сыщик, с ничего не выражающим 
лицом, поднял портфель, в котором была секретная рация, с сиденья и поставил 
его на пол. Затем посыпались обычные вопросы: «Ваша фамилия?», «Где вы были?», 
«Куда едете?» «Чем занимаетесь?», «Ваш адрес?». С огромным усилием, делавшим 
честь этому довольно пугливому человеку, Клаузен спокойно ответил на все 
вопросы и подкрепил их своей визитной карточкой и водительскими правами. 
Полицейский поворчал, положил портфель снова на сиденье и вышел из машины, 
приказав водителю ехать дальше. Клаузен прибыл домой с такой сильной дрожью, 
что Зорге пришлось потратить несколько часов на то, чтобы успокоить его, прежде 
чем тот смог приступить к работе на рации.
     Эта короткая встреча с полицией не была вызвана никакими действиями со 
стороны Клаузена, однако была неприятной. Зорге вполне официально признал его 
невиновным, но остальные члены группы дали ясно понять, что они считают Макса 
человеком, приносящим несчастье, — слишком в большом количестве опасных 
недоразумений он был замешан. Это могло быть неприятным предзнаменованием для 
наступающего года, несмотря на то что группа считала себя в полной безопасности.

     Одзаки становился крупной политической фигурой в Японии, когда разгорелась 
полемика вокруг его последней книги «Китай накануне бури». Почти невероятно, 
что этот человек, если даже принять во внимание его бьющую ключом энергию, был 
в состоянии часто писать в газеты, консультировать правительственный комитет по 
китайским вопросам, добывать секретную информацию как советский разведчик, 
постоянно жить двойной жизнью и все еще находить время для работы над книгами. 
Новая его книга, целиком направленная против «китайского инцидента», была ярким 
осуждением военной касты. Она вызвала резкую критику во многих влиятельных 
кругах, но нашла поддержку в других. Одзаки стал неоспоримым авторитетом по 
Китаю, занял поистине удобный пьедестал для разведчика.
     Советские разведчики никогда еще не работали в Японии с таким размахом. 
Группа Зорге прибыла в Токио, чтобы начать все на пустом месте, и в течение 
удивительно короткого четырехлетнего периода проникла во все посольства, в 
японское правительство и в генеральный штаб. Регулярные радиопередачи в Москву 
или во Владивосток ни разу не терпели неудач. И всетаки группа не могла 
считать себя абсолютно неуязвимой. Она соблюдала правила, сводившие угрозу до 
минимума, но каждый ее член находился в постоянной опасности разоблачения и 
каждый полагался на то, что другой не совершит оплошности, которая привела бы к 
несчастью. А ведь чтобы произошла беда, было совершенно достаточно, чтобы Макс 
Клаузен, который, казалось, как магнит, притягивал к себе все несчастья, 
полностью провалился; чтобы любой из них переиграл свою роль; чтобы пеленгатор 
обнаружил их сигналы. Тогда тонкая оболочка безопасности моментально развалится.

     С постепенным продвижением членов группы вверх по служебной лестнице 
увеличивался приток информации, для обработки которой требовалось больше 
времени, увеличивался объем работы курьеров и радиста.
     Большая часть информации, касающейся вооруженных сил, доставлялась Мияги, 
который был удивительно хорошо осведомлен о передвижении дивизий, маневрах 
флотов, создании новых самолетов и о формировании новых эскадрилий, о 
программах подготовки и призыве резервистов Он у всех добывал информацию, 
начиная с рядовых, простых моряков, авиамехаников и кончая полковниками, 
командирами частей и пилотами. Он писал портреты жен офицеров, их возлюбленных 
и родственников; читал лекции об американском образе жизни офицерам и 
унтерофицерам; получал заказы увековечивать в картинах официальные церемонии, 
включая выпускные парады кадетов, спуск на воду судов и принятие присяги 
летчиками, которые клялись служить божественному императору, не щадя жизни. Как 
известно, ни одно из главных достижений группы Зорге не было непосредственно 
связано с его именем, но он внес важный вклад в поразительно успешную работу 
группы, и, может быть, она не была бы столь успешной, если бы не этот вклад. В 
течение этого ничем не примечательного периода 1938 года Мияги добыл основную 
массу информации, отправленной в Советский Союз курьерской почтой в среднем по 
тридцать роликов пленки в месяц, в то время как Клаузен передавал по радио 
около тысячи слов в месяц.
     «Китайский инцидент» вызвал опасную цепную реакцию в министерствах 
иностранных дел всего мира. Зорге возлагал большие надежды на Одзаки, эксперта 
по китайским вопросам, в том, что он будет информировать их, опережая события. 
Японцы надеялись на быструю победу в Северном Китае и на безостановочное 
продвижение на юг. Первая часть плана была осуществлена, а вторая не могла быть 
выполнена по причине, о которой генеральный штаб и не предполагал. Армейские 
командиры обнаружили, что Китай — это обширный земельный массив с богатой 
растительностью, рассеченный вдоль и поперек почти непроходимыми горными цепями.
 И, что еще хуже, разобщенные армии Китая — сторонники коммунистов, отдельных 
милитаристов и правительства — игнорировали общепринятую военную тактику и 
навязали подвижную войну на обширных пространствах, избегая решительных боев и 
изматывая японцев бесконечными переходами.
     Встревоженное, почти обескураженное японское высшее командование попросило 
своего премьерминистра создать в Пекине специальный комитет по изучению 
военных, политических, социальных и экономических проблем в оккупированном 
Северном Китае. Этот комитет был сформирован под председательством главного 
секретаря кабинета, который, как друг и почитатель Одзаки, порекомендовал 
премьерминистру назначить вместо него главным секретарем кабинета эксперта по 
китайским вопросам. Принц Коноэ, разделявший взгляды Одзаки на «китайский 
инцидент», дал свое согласие. Одзаки занял должность главного секретаря 
кабинета, которая предусматривала также выполнение обязанностей личного 
административного советника премьерминистра. Таким образом, группа Зорге не 
только подставила ухо к замочной скважине Японии и подслушивала секреты 
правителей, она устроила одного из своих лучших агентов советником самых 
влиятельных лиц в стране.
     Зорге, будучи в приподнятом настроении от новых перспектив, открывавшихся 
перед его группой, зашифровал специальное послание для отправки Клаузеном в 
Москву.
     Не терял зря времени и еще один член их группы. Вукелич создал себе 
солидную репутацию во Франции своими сообщениями новостей на Дальнем Востоке, и 
не удивительно, что он получил предложение от официального французского 
телеграфного агентства «Гавас» занять должность специального корреспондента 
этого агентства в Токио. Он принял предложение и тем упрочил свое положение, 
получив полудипломатическую должность во французском посольстве.
     Конечно, для одной группы разведчиков это было слишком много, чтобы 
справиться с огромным потоком материала, зафиксированного на фотопленке; Зорге 
нужны были дополнительные курьеры. Анна хорошо проявила себя в этой роли во 
время первой успешной поездки, так что она и Эдит Вукелич привлекались на 
службу по мере возможности, не вызывая у японцев подозрения частыми поездками в 
Китай. Группу всегда забавляло, когда Зорге настаивал на том, чтобы Клаузен 
кратко инструктировал Анну перед поездками, и было ясно, что тогда в доме 
Клаузенов гремел гром и сверкали молнии, если судить по хмурому виду Макса в 
последующие дни.
     Обе женщины прикрепляли ролики с пленкой к поясу для чулок — это было 
удобно и надежно, пока однажды Анна не вернулась из поездки и не потребовала 
встречи с Зорге.
     В этот раз ей было поручено встретиться со связным в шанхайском отеле 
«Палас». Там она должна была в установленное время позвонить по телефону из 
фойе в комнату. В ответ на вопрос: «Вы купили мне билет на пароход в Африку?» — 
она должна была произнести: «Да», подняться в комнату, вручить пленку и сразу 
же уйти. Все шло гладко до тех пор, пока на ее стук не открыл дверь мужчина. Он 
кивнул ей, закрыл дверь и попросил «пакет».
     Анна ненавидела эти курьерские задания, но выполняла их. Она была 
несколько смущена, когда поняла, что ей придется начать раздеваться в этой 
маленькой комнате перед незнакомым мужчиной, чтобы добраться до пленок. 
Очевидно, он был не слишком понятлив, хотя она объяснила, что ей надо сделать, 
и попросила его обвернуться. Он повернулся к ней спиной. Анна занялась своим 
делом. Но вдруг в самый пикантный момент мужчина взглянул на нее через плечо. 
Анна рассвирепела. Она отстегнула последний ролик пленки и со злостью швырнула 
ее на кровать. Он отдал ей аккуратно завернутый сверток. Анна взяла его и гордо 
удалилась. В пакете было 5000 американских долларов, которые должны были 
восполнить казну Клаузена.
     Возвратившись в Токио, Анна решила рассказать Зорге о том, что случилось, 
и отказаться от курьерских поездок. Произошла резкая сцена, когда Зорге, 
вызванный Клаузеном, пришел выслушать Анну. Отважно защищая свою жену, Макс 
сказал своему начальнику, что уйдет из группы, если Анну заставят совершить 
хотя бы еще одну поездку. Зорге не знал, сердиться ему или смеяться. Он пошел 
на компромисс, заверив Анну, что ее больше не будут встречать курьерымужчины в 
уединенных комнатах. Это удовлетворило Макса и успокоило Анну. А Зорге после 
этой сцены отметил, что это уже второй раз, когда Клаузен бунтует изза Анны. 
Возможно, этот упрямый, неповинующийся Макс Клаузен еще окажется самым слабым 
звеном в их группе. Он зарегистрировал эту мысль и никогда ее не забывал.
     Большим достоинством Зорге, совершенно необходимым в его работе журналиста 
и разведчика, было его глубокое знание японцев, их культуры и истории. Это 
позволяло ему прекрасно разбираться во внутренней и внешней политике этой 
страны, правильно оценивать события и верно определять их значение для 
советской дипломатии. Поэтому он мог правильно ориентировать Советское 
правительство о положении на Дальнем Востоке в то время, когда Красную Армию 
беспокоили непрерывные инциденты на советскоманьчжурской границе. Эти 
инциденты, часто довольно острые, заканчивались так же быстро, как и возникали, 
но они доставляли много беспокойства в Москве, и она была вынуждена содержать 
мощную армию на Востоке. Советское военное командование дало указание держать в 
Сибири самые отборные и хорошо оснащенные части, в то время как министерство 
иностранных дел СССР разрабатывало внешнюю политику в соответствии с потоком 
донесений от Зорге из Токио. Это было мудрым решением. В середине 1938 года, 
когда продвижение японцев из Северного Китая на юг почти приостановилось, Зорге 
дал такую оценку событий, которая впоследствии оказалась абсолютно правильной.
     «Китайский инцидент, — писал он, — может привести к двум основным 
результатам — полному признанию Англией и Америкой японской политики на Востоке 
или к их объединенной оппозиции, что наверняка вызвало бы резкое обострение 
отношений этих стран с Японией. А оно, в свою очередь, могло бы легко привести 
к войне». Зорге исключал возможность объединенной оппозиции, так как уже 
наметились признаки англоамериканского раскола: Англия хотела умиротворить 
Японию, а Соединенные Штаты продолжали посылать резкие ноты принцу Коноэ. Зорге 
доказывал, что преуменьшение Англией значения японской экспансии в Китае было 
вызвано нежеланием рисковать быть втянутой в войну на Востоке, когда приход 
Гитлера к власти и его последующая агрессивная политика поставили под угрозу ее 
существование. В то же самое время он отметил растущее доверие Англии к 
Соединенным Штатам, которое объясняет одобрение, правда без активной поддержки, 
давления Америки на Японию. Агрессия Японии, считал Зорге, в сочетании с 
Антикоминтерновским пактом с Германией приведет в конечном итоге к разрыву ее 
отношений с Англией, страной, которая всегда была ее другом, и с Соединенными 
Штатами, которые всегда официально благословляли дружеское сотрудничество 
Англии и Японии во всех делах, касающихся Дальнего Востока.
     Об этом докладе и других, которые основывались на большом знании Японии, 
Зорге позже говорил: «Без исследовательской работы и глубокого знания японской 
культуры я не смог бы выполнить свое задание. Более того, я не смог бы 
действовать беспрепятственно».
     Зорге с его вечной неудовлетворенностью достигнутым был убежден, что его 
разведывательная сеть недостаточно широко развита. На маньчжурской границе 
японская Квантунская армия смотрела через ничейную землю на Советский Союз и 
намеренно устраивала время от времени небольшие инциденты. Другая японская 
армия медленно продвигалась в Китае.
     Настало время, думал Зорге, иметь своего личного представителя в этом 
новом районе японского влияния — тайного агента, который мог бы сообщать о 
передвижении войск, размерах снабжения, новом вооружении, а также описывать 
отношение местного населения к японским властям. Зорге вспомнил, что во время 
своего пребывания в Китае он познакомился с умным корреспондентом Фунакоси 
Хисао.
     Расследование, проведенное Одзаки и Мияги, вскоре подтвердило, что этот 
агент работает в Гонконге в качестве представителя японской газеты. В июне 
членам группы сообщили, что Зорге будет находиться в курьерской поездке, 
которая продлится неделю или немного больше. Только Одзаки и Мияги знали, что 
стояло за этим внезапным желанием использовать Гонконг как место встречи.
     
ГЛАВА VII
ШАНТАЖ
     
     Зорге приехал в гонконгскую гостиницу с небольшим чемоданом и портфелем в 
руках. В поясе его брюк были зашиты пятнадцать роликов с микрофильмами. Войдя в 
свой номер, он запер дверь на ключ и быстро разделся. Подпоров подкладку брюк, 
он вынул ролики с микрофильмами и переложил их в портфель, освободив его 
предварительно от бумаг, привезенных из Токио исключительно в целях маскировки. 
Час спустя Зорге появился в фойе. В руках он держал свой портфель, во рту была 
потухшая трубка. Он стоял в центре вестибюля, где его было легко заметить, и 
рылся в карманах брюк и пиджака, как будто искал спички, чтобы зажечь трубку. 
Он достал коробок и, прикуривая трубку, как бы невзначай взглянул на человека, 
стоявшего в дальнем углу вестибюля с незажженной сигарой во рту. Зорге 
несколько раз затянулся трубкой, и кольца дыма закружились над ним. Буквально в 
тот же момент незнакомец вынул из кармана зажигалку, прикурил сигару и быстро 
вышел на заполненную прохожими улицу. Зорге последовал за ним.
     Они шли друг за другом в направлении парка. Там человек с сигарой уселся 
на одиноко стоящую скамейку. Зорге сел рядом с ним, положив свой портфель между 
собой и незнакомцем. Примерно десять минут оба сидели, беззаботно попыхивая 
один трубкой, другой — сигарой. Затем незнакомец бросил свою сигару и, даже не 
взглянув на Зорге, ушел, унося с собой портфель. Зорге выждал несколько минут, 
потом взглянул на часы и пошел в направлении, обратном тому, куда скрылся 
незнакомец. Вокруг никого не было. Связной успешно провел встречу. В 
микрофильмах содержался разработанный Зорге подробный план расширения 
деятельности своей организации на территории оккупированного японцами Китая.
     На следующее утро Зорге договорился о встрече с Фунакоси. Встреча 
произошла в гостинице, в номере, который занимал Зорге. Беседа затянулась, и 
было уже далеко за полдень, когда Фунакоси ушел.
     Через полтора месяца Фунакоси появился в Ханькоу, где размещался штаб 
командования японской армии в Китае. Там он организовал так называемый институт 
по изучению китайских проблем, который функционировал как информационное бюро, 
готовившее для японской печати материалы о положении в Китае. Три месяца спустя 
по рекомендации из Токио Фунакоси был назначен прессатташе при штабе 
командования японской армии в Китае.
     Это назначение было еще одним триумфом разведывательной сети, которой 
руководил Зорге. Агент советской военной разведки оказался в аппарате высшего 
органа управления японской армии в Китае. В какойто степени это явилось 
счастливой случайностью, хотя справедливости ради следует указать, что 
превращение Фунакоси из простого гонконгского корреспондента в официальное лицо 
штаба японских войск в Китае было тщательно подготовлено в Токио. Как только 
Фунакоси удалось организовать институт по изучению китайских проблем, Мияги 
стал настойчиво пропагандировать среди офицеров генерального штаба в Токио 
мысль о необходимости создать при штабе японской армии в Ханькоу прессбюро или 
другой информационный орган. Мияги удалось убедить некоторых высокопоставленных 
офицеров в том, что создание такого органа позволит в более благоприятном свете 
представить японской общественности военную обстановку в Китае. (В то время 
многие в Японии уже начали считать, что вторжение в Китай было ошибкой.)
     Эта умная тактика, рассчитанная на использование военных неудач Японии в 
Китае, не могла не дать положительных результатов. Друзья Мияги из генерального 
штаба, выдав его идею за свою собственную, добились того, что предложение 
создать прессбюро при штабе японской армии в Китае было от имени верховного 
командования передано на рассмотрение одной из комиссий правительства, 
советником в которой работал Одзаки. Одобрив предложение японского верховного 
командования, комиссия обратилась к Одзаки с просьбой порекомендовать видного 
журналиста, который мог бы возглавить прессбюро в Ханькоу. Теперь, когда 
первый шаг в тщательно обдуманном плане был сделан, Одзаки осталось только 
добиться, чтобы руководителем прессбюро был назначен свой человек, то есть тот,
 кого хотел видеть на этом посту Зорге.
     Одзаки предложил комиссии дветри кандидатуры, но заранее знал, что они 
будут отклонены, так как, давая им характеристику, отметил у каждого кандидата 
наряду с достоинствами существенные недостатки. Затем, как бы случайно вспомнив,
 Одзаки сообщил комиссии, что как раз в Ханькоу находится японский журналист, 
успешно руководящий институтом по изучению китайских проблем и способный 
справиться с работой в прессбюро. Одзаки сказал тогда, что если комиссия 
пожелает, то он наведет справки об этом журналисте и представит полную 
характеристику этого человека к следующему заседанию комиссии. Комиссия 
одобрила предложение Одзаки и две недели спустя, после рассмотрения полученной 
от него рекомендации, приняла решение пригласить Фунакоси на работу в 
прессбюро. Фунакоси не замедлил согласиться.
     С этого момента у Зорге уже не было забот о делах в Китае. Фунакоси 
оказался очень хорошим агентом и давал обширную информацию о японских войсках в 
Китае и Манчжурии. Зорге, находившийся в Токио, едва успевал передавать в 
Россию сведения о передислокации японских дивизий и движении военных грузов в 
Китае, причем иногда он имел возможность сделать это даже раньше, чем тот или 
иной приказ успевал поступить в войска.
     Одним из помощников Фунакоси был некто Наканиси Ко, занимавший видный пост 
в управлении ЮжноМаньчжурской железной дороги. Эта крупная организация 
пользовалась в Манчжурии большими полномочиями. Она контролировала все 
перевозки и тесно сотрудничала с разведывательной службой Квантунской армии. В 
службе информации управления дороги насчитывалось около двух тысяч сотрудников, 
основной обязанностью которых был шпионаж против СССР, Эти шпионы собирали 
сведения о советской Транссибирской железной дороге — единственной магистрали, 
связывавшей Сибирь и Дальний Восток с центром страны.
     Все эти сведения передавались в штаб Квантунской армии и в Токио.
     Наканиси Ко передавал Фунакоси такие же сведения о ЮжноМаньчжурской 
железной дороге, какие его коллеги по управлению передавали в штаб Квантунской 
армии относительно советской Транссибирской магистрали. Вряд ли Наканиси Ко 
знал, куда в конце концов попадают эти сведения, но Фунакоси регулярно 
передавал их Зорге.
     Помимо Наканиси Ко у Зорге и его ближайших сподвижников было много других 
помощников. По указанию Зорге Одзаки и Мияги вербовали их из местных жителей, 
но никому из них не было ничего известно о Зорге, Вукеличе и Клаузене.
     В 1938 году Одзаки и Мияги сумели завербовать более двадцати агентов, но 
лишь двое из них поддерживали непосредственную связь с Одзаки и Мияги. В числе 
агентов были люди различных профессий, занятий и религиозных убеждений: врач, 
военнослужащий японской армии, священник, промышленник, сектантадвентист и 
другие.
     В докладе американской военной разведки дана следующая характеристика 
деятельности этих людей:
     «Хотя ни один из них не играл существенной роли в достижении успеха, 
которого удалось добиться Зорге, все эти люди, несомненно, оказали ему большую 
помощь. Вся информация, которую они собирали, обобщалась Одзаки и Мияги, а 
затем перепроверялась Зорге в беседах с сотрудниками немецкого посольства».
     Эти агенты доставляли Одзаки и Мияги немало хлопот. Один из опасных 
инцидентов произошел как раз в тот момент, когда Одзаки и Мияги уже могли 
радоваться по поводу устройства Фунакоси в Ханькоу. Считая, что в Китае успех 
дела обеспечен, они сосредоточили свое внимание на работе в Японии. И тут на их 
пути встал шантажист и вымогатель, который угрожал им предательством.
     Каваи Тейкиси долгое время был участником японского национального движения 
в Шанхае. Там он познакомился с Одзаки. Они встречались редко, но все 
изменилось после того, как в 1936 году Каваи, возвратившись в Японию, попросил 
Одзаки помочь ему найти работу. Одзаки, хорошо зная этого человека, понимал, 
что ему нужна не работа, а легкий заработок. После короткого разговора они 
договорились, что Каваи должен собирать якобы для газеты информацию военного 
характера и с этой целью посещать пивные лавки и кафе, где обычно собирались 
военнослужащие японской армии и флота. Некоторое время спустя, видя, что от 
Каваи поступает очень мало сведений, Одзаки предложил ему сдельную оплату за 
каждую добытую информацию.
     Вряд ли Каваи понимал, кому действительно нужны собираемые им сведения. Но 
деньги ему были нужны, и он согласился на предложенные ему условия. В течение 
какогото времени Одзаки принимал услуги Каваи, но Мияги был очень обеспокоен 
тем, что агент все время требовал денег, часто за совершенно пустяковую 
информацию. Поэтому Мияги решил посоветоваться с Зорге, которому он сказал, что 
весьма сомневается в личности Каваи, и настойчиво рекомендовал отделаться от 
такого подозрительного агента. Мияги заметил при этом, что репутация Одзаки 
только страдает от того, что такой человек, как Каваи, бывает у него в доме по 
нескольку раз в неделю. Кроме того, кое для кого может показаться странным тот 
факт, что Одзаки поддерживает дружеские отношения со столь подозрительной 
личностью.
     Зорге пригласил Одзаки к себе и попросил рассказать о том, насколько ценен 
Каваи как агент. Из разговора выяснилось, что ценность Каваи невелика, но 
Одзаки настаивал, что его можно коечему научить. Кроме того, сказал Одзаки, 
агентов завербовать не такто легко, а Каваи был по крайней мере надежным 
человеком. Одзаки, сделавший немало замечательных прогнозов о развитии 
различного рода международных событий, допустил непростительную ошибку в оценке 
Каваи. Зорге принял компромиссное решение: передать руководство Каваи в руки 
Мияги. Это позволяло уберечь Одзаки от компрометирующего его знакомства, 
поставить Каваи под контроль более строгого Мияги и в то же время продолжать 
пользоваться услугами агента.
     Из уважения к Одзаки Мияги приложил немало усилий, чтобы научить Каваи 
основам разведывательного дела. Он платил ему столько же денег, сколько тот 
раньше получал от Одзаки. Однако както Мияги узнал, что Каваи тайно 
наведывается к Одзаки и жалуется, что ему мало платят. Добродушный Одзаки был 
щедр, и Каваи получал, таким образом, возможность вести разгульную жизнь в 
кругу своих не менее разгульных друзей.
     Это вконец вывело Мияги из себя. Он снова обратился к Зорге и стал 
настаивать на том, чтобы прекратить всякую связь с Каваи. Зорге согласился. 
Тогда Мияги вызвал к себе Каваи и прямо заявил ему, что отказывается от его 
услуг.
     Каваи в ответ только хитро улыбнулся. «Нет, — сказал он, — так просто дело 
не делается: Мияги должен знать, что власти хорошо вознаграждают осведомителей».
 Эти слова привели Мияги в ярость. Он напомнил Каваи, что существует много 
способов наказания осведомителей. В ответ Каваи потребовал, чтобы к утру ему 
приготовили довольно значительную сумму. Сразу же после разговора с Мияги 
вымогатель отправился к Одзаки и предъявил ему точно такое же требование.
     Такого развития событий Зорге, конечно, не ожидал. В тот день вся группа 
собралась у Одзаки. Нужно было решить, как поступить с Каваи. Вукелич предложил,
 чтобы Одзаки и Мияги подготовили документы, которые могли бы скомпрометировать 
Каваи перед властями. Вукелич считал необходимым показать эти документы Каваи и 
сказать ему, что они будут переданы полиции, если он попытается предать Одзаки 
или Мияги.
     В одном из своих донесений Каваи както признался, что убил в Шанхае 
японского подданного и это его преступление тогда так и не было раскрыто. Это 
донесение и решили использовать теперь против Каваи. Уловка подействовала, и 
Каваи поспешил сказать, что угроза была только шуткой. Мияги, встретившийся на 
этот раз с ним, окинул агента презрительным взглядом и бросил в лицо ему 
небольшую пачку денег. В тот же момент в помещение вошли два доверенных агента 
Мияги и угрожающе стали рядом с Каваи. Вымогатель облегченно вздохнул только 
тогда, когда услышал, что сейчас его проводят в Шанхай и там он будет работать 
под контролем надежного человека. Так было приведено в исполнение решение, 
принятое группой на совещании в доме Одзаки. Каваи вернулся в Японию только два 
года спустя, и Одзаки помог ему устроиться на работу на одном из предприятий 
бумажной промышленности.
     После этого случая Зорге решил усилить конспирацию и тщательнее проверять 
своих агентов. Он долго расспрашивал Одзаки и Мияги о людях, которые им 
помогали, и не успокоился до тех пор, пока не убедился, что среди них нет 
подобных Каваи.
     Примерно в это же время группе Зорге стало известно о внезапно начавшейся 
перегруппировке войск Квантунской армии. Начался лихорадочный обмен 
радиотелеграммами между Токио, Владивостоком и Москвой. Дальневосточная армия 
русских была приведена в боевую готовность. Позже выяснилось, что Зорге ошибся 
и переоценил значение небольших войсковых учений японской армии. Вместе с тем 
интенсивный радиообмен, связанный с передачей информации из Токио в Москву, 
вызвал резкую активизацию деятельности японской контрразведки.
     
ГЛАВА VIII
БЕЗОПАСНОСТЬ ГРУППЫ ПОД УГРОЗОЙ
     
     Весть о начавшейся перегруппировке японских войск первым принес Мияги. 
Однажды вечером, сидя за столиком в баре «Каван», он рассказал Зорге, Клаузену 
и Вукеличу, что случайно узнал о переброске подкреплений для Квантунской армии. 
Эти сведения им были получены от офицера службы связи японской армии, который 
сам читал приказ генерального штаба о переброске в Маньчжурию двух пехотных 
дивизий из Китая и одной моторизованной дивизии из Японии. Выслушав сообщение 
Мияги, с минуту все молчали, пораженные мыслью о том, что переброска войск 
может означать подготовку к внезапному нападению на Советский Дальний Восток. 
Ранее переданные группой сведения о спокойствии на границе оказались бы никому 
не нужными, и вся работа, которую вела группа в течение четырех лет, стала бы 
бесполезной, если бы японским войскам удалось захватить советскую 
Дальневосточную армию врасплох.
     На следующий день Зорге поручил Одзаки добыть сведения, подтверждающие 
сообщение Мияги. День проходил за днем, но Одзаки не удавалось найти хоть 
чтонибудь о переброске войск в Манчжурию. У Одзаки были хорошие связи только в 
политических кругах. Он имел возможность узнать о планах и намерениях высшего 
японского командования, но данные о группировке войск были прерогативой 
генерального штаба, доступа к которому у Одзаки не было. Зорге не мог 
успокоиться до тех пор, пока Мияги не сообщил ему о содержании еще одной своей 
беседы, на этот раз с одним из солдат японской армии, который заверил Мияги в 
том, что из разговоров со своими товарищами из других частей ему известно о 
поступлении приказа быть в готовности к переброске в Манчжурию. Этого сообщения 
для Зорге было достаточно: ведь оно подтверждало ранее полученные сведения. 
Радиопередатчик был немедленно приведен в действие, и пока Клаузен вызывал 
«Висбаден», Зорге готовил первую из своих шифрованных телеграмм, которые должны 
были предупредить советское командование о готовящемся нападении.
     Первое сообщение, которое передал тогда Зорге, как видно из материалов 
следствия по его делу, гласило:
     «Япония, повидимому, усиливает Квантунскую армию новыми дивизиями. 
Сведения еще не проверены. Рамзай».
     В последующие дни Клаузен передал несколько коротких радиотелеграмм, 
содержавших уточняющие сведения о перебросках японских войск, характеристику 
источников, из которых эти сведения поступали, и информацию о мероприятиях, 
проводимых группой Зорге для проверки и подтверждения полученных сведений через 
более надежные источники в высших кругах страны. Общий объем переданных за эти 
дни радиотелеграмм превысил 500 слов.
     На той же неделе контрразведывательный отдел японской секретной службы 
зафиксировал работу нелегального радиопередатчика из района Токио. В Германии 
тогда уже была создана радиопеленгационная аппаратура, позволяющая определить 
местонахождение передатчика с большой точностью. Англия и США, повидимому, 
располагали такой же аппаратурой. В Японии же в этом отношении было сделано 
очень мало. Технические средства, которыми она располагала, были крайне 
примитивными. С их помощью нельзя было определить местонахождение передающей 
станции даже в радиусе трех километров. Для такого большого города, как Токио, 
это означало необходимость проверки сотен домов и многих тысяч жителей. Одним 
словом, возможности обнаружения нелегального передатчика были крайне малы.
     Отсталость японской контрразведки в техническом оснащении можно отчасти 
объяснить тем, что до появления Рихарда Зорге в Японии никогда не было 
нелегальных радиопередатчиков и ни одна страна в мире не вела шпионажа против 
Японии в скольконибудь существенном масштабе. Возможно, что это была заслуга 
японской секретной службы, пользовавшейся славой четко действующей организации. 
Возможно также, что Советский Союз был первой из великих держав, которая сумела 
дать должную оценку той роли, которую Японии предстояло сыграть на 
международной арене. Во всяком случае, изза отсутствия должного опыта японской 
контрразведке потребовалось четыре года, чтобы обнаружить работу 
радиопередатчика Зорге.
     Оператор японской радиопеленгационной станции был немало удивлен, когда 
зафиксировал работу радиопередатчика Зорге, передававшего свое первое сообщение 
о военной обстановке в Манчжурии. Начальник японской контрразведки полковник 
Осаки, которому доложили об этом факте, был также поражен. Он сначала даже 
расценил это донесение как грубую попытку скомпрометировать его. Однако, когда 
радиопеленгаторы начали фиксировать одну передачу за другой, Осаки приказал 
докладывать ему обо всем лично.
     В первый раз оператор радиопеленгационной станции был настолько ошеломлен 
случившимся, что успел записать только отрывки закодированного текста. 
Полковник Осаки внимательно изучил перехваченный текст и отдал распоряжение 
вести круглосуточную радиовахту на волне, которой пользовался радиопередатчик 
Зорге.
     Возможно, это мера была бы действенной, если бы Зорге не дал указание 
Клаузену менять длину волны через каждые 250 слов передачи. Это означало, что 
радиопеленгатор японской контрразведки мог перехватить только часть сообщений 
радиопередатчика Клаузена за неделю, а затем был вынужден снова искать его в 
эфире на другой волне. Однако этого было уже достаточно, чтобы убедить 
полковника Осаки в том, что какаято нелегальная радиостанция ведет регулярные 
передачи, полностью игнорируя возможность перехвата.
     Отрывки перехваченных передач были направлены японской контрразведкой в 
дешифровальную службу, которой поручили как можно быстрее найти ключ от шифра. 
Однако японские криптографы были полностью сбиты с толку, когда поняли, что 
Зорге менял код после каждой передачи, какой бы короткой она ни была. Несмотря 
на это, факт оставался фактом: японской контрразведке удалось нащупать 
радиопередатчик Зорге и, таким образом, выйти на след руководимой им группы. В 
то время полковник Осаки вряд ли думал, что встретится с мощной, хорошо 
организованной разведывательной сетью, но и Зорге, наверное, не подозревал, что 
безопасность его группы оказалась под угрозой.
     Две недели спустя Эдит Вукелич отправилась в Шанхай, чтобы встретиться с 
посланцем Фунакоси, находившимся в Ханькоу. Она вернулась с сообщением о том, 
что несколько японских дивизий переброшены из Манчжурии в Японию. Вместо них в 
Манчжурию прибыли две дивизии из Китая и одна из Японии.
     Пока происходили эти события, в Токио и Берлине завершился одноактный 
спектакль, исполнителями главных ролей в котором были Гитлер и полковник Ойген 
Отт. Полковник Ойген Отт не пользовался благосклонностью нацистов. Он 
откровенно поддерживал военную оппозицию против Гитлера, Геринга и Геббельса 
еще в первые годы их борьбы за власть. Поэтому друзья Отта помогли ему получить 
назначение в Токио, подальше от гитлеровцев, иначе вряд ли можно было 
поручиться за его жизнь в условиях непрекращающихся репрессий. Отт сам сознавал 
опасность, которая ему грозила, и с удовольствием посвятил себя изучению 
Дальнего Востока и роли дипломата.
     Вскоре Отт стал незаменимым помощником посла фон Дирксена, тяжелобольного 
человека, долгое время страдавшего от астмы. Болезнь усиливалась, и фон Дирксен 
решил выйти в отставку.
     После того как Дирксен официально объявил о своем намерении, в посольстве 
начали гадать о том, кто же будет его преемником. Находясь в Маниле по пути в 
Германию, Дирксен почувствовал себя лучше и в телеграмме, направленной в Берлин,
 попросил не считать себя в отставке и дать новое назначение. Дирксену было 
приказано отправиться в Лондон, где он занял пост посла и оставался на нем до 
самого начала войны. Некоторое время спустя из Берлина в Токио пришла 
телеграмма, в которой сообщалось о присвоении полковнику Отту звания 
генералмайора. Затем поступила подписанная Гитлером телеграмма, в которой 
говорилось: «С удовольствием уведомляю Вас о назначении послом, полномочным 
представителем рейха в Японии».
     Отт, находившийся в оппозиции к нацистам, мог с чистым сердцем принять 
назначение военным атташе в любой стране — эта должность была бы просто 
продолжением его военной карьеры. Стать же послом значило поддерживать 
нацистский режим. Тем не менее Отт согласился и стал официальным представителем 
человека, которого в общемто презирал.
     Весть о назначении Отта послом была с восторгом воспринята группой Зорге в 
Токио. Ведь теперь лучший друг Зорге в Японии получал доступ к самым секретным 
делам государства и мог первым в Токио заранее узнать о любой авантюре 
командования армии. Это была большая удача, которая по своему значению могла 
сравниться только с получением Одзаки поста главного секретаря японского 
правительства.
     Скоро стало совершенно очевидно, кто пользуется наибольшим влиянием в 
посольстве, после того как во главе стал Отт: Рихард Зорге, нацистский 
журналист. Это случилось не сразу. Начало росту его авторитета было положено, 
когда однажды он был приглашен в семь часов утра на завтрак к генералу Отту и 
его супруге. Жена Отта очень ценила Зорге, и главным образом благодаря ее 
благосклонности Отт скоро стал считать его своим ближайшим советником.
     Завтрак у посла вскоре стал традицией. Каждое утро Зорге, просмотрев 
свежие газеты и побывав в японском телеграфном агентстве «Домей Цусин», 
отправлялся в посольство. Там он знакомился с поступившими за ночь телеграммами 
о положении в стране и за рубежом. В семь часов утра Зорге являлся на завтрак к 
Отту и докладывал ему обо всем, что произошло в мире за истекшие сутки. Отт был 
в восторге от талантливого журналиста, умевшего быстро оценить факты и доложить 
о них так четко. Никто не мог и подозревать, что все это было только мастерски 
исполняемой театральной ролью и имело целью добиться расположения единственного 
на Дальнем Востоке человека, который мог предоставить полную свободу действий в 
посольстве и открыть доступ ко многим его секретам.
     Оглядываясь в прошлое, я сейчас просто не могу себе представить, как 
совершенно секретные документы, которые послу не разрешалось показывать ни 
первому секретарю посольства, ни мне, могли стать известны в Кремле; видимо, 
только изза чрезмерного доверия посла человеку, которого он считал вполне 
надежным хранителем тайны. У посла были все основания доверять Зорге. Как бы ни 
относился каждый из нас в посольстве к Зорге, все считали его именно тем 
человеком, за которого он себя выдавал. Его авторитет еще больше вырос, когда в 
посольство на имя Зорге пришло письмо, заверенное официальной печатью 
нацистской партии. Ознакомившись с содержанием письма, Зорге рассказал, что 
получил от иностранного отдела партии предложение стать руководителем 
нацистской организации в Японии. У нас не осталось никаких сомнений, что у 
Зорге имеются влиятельные друзья в Берлине, а Отт счел целесообразным 
поддерживать с Зорге дружеские отношения на тот случай, если Гитлер 
когданибудь вспомнит о его, Отта, оппозиции к нацистам в прошлом.
     В то время в Японии было немного членов нацистской партии. Все сотрудники 
посольства были профессиональными дипломатами, а среди немецкой колонии в 
Японии большинство составляли коммерсанты, которым незачем было вступать в 
нацистскую партию. Тем не менее около 30 членов нацистской партии учились в 
различных учебных заведениях или работали в немецких исследовательских 
организациях. Несколько нацистов было и среди журналистов, работавших подобно 
Зорге в качестве представителей различных журналов и газет. Зорге отказался от 
предложенного ему поста и выдвинул следующие веские основания своему отказу: 
вопервых, принятие этого назначения нанесло бы ущерб его престижу как 
корреспонденту «Франкфуртер цейтунг»; вовторых, журналистская работа отнимает 
у него много времени и требует частых выездов в различные районы страны и за ее 
пределы. По этим причинам, указывал Зорге, партийной работе был бы нанесен 
ущерб, если руководителем организации стал бы человек, не имеющий возможности 
для выполнения своего партийного долга. И в посольстве и в Берлине 
безоговорочно согласились с доводами Зорге. Его честный отказ, явно пронизанный 
чувством сожаления, даже произвел хорошее впечатление, и акции Зорге сильно 
возросли.
     Сейчас мне представляется, что Зорге отказался от почетного поста 
совершенно по иным причинам. Если бы он принял этот пост и попал бы в мутный 
водоворот партийной жизни нацистов, полной зависти и соперничества, он мог бы 
заиметь себе врагов, которые заставили бы гестапо перепроверить сведения о нем. 
Именно этого Зорге боялся больше всего. Двадцать четыре часа в сутки он жил под 
угрозой разоблачения в результате какойнибудь случайной ошибки, которая могла 
привлечь к нему внимание гестапо.
     Успех Зорге как журналиста и разведчика стоил ему немало сил и здоровья. 
Это в равной степени тревожило и его немецкого друга генерала Отта, и его 
друзей по разведке.
     Именно в это время мне представилась мимолетная возможность разоблачить 
Зорге как шпиона. Теперь я знаю (и это меня иногда приводит в ужас), какова 
была ставка в игре, которую вел Зорге.
     Как секретарь посольства, я выполнял обязанности начальника протокольной 
службы, должен был следить за соблюдением этикета на приемах и ведал их 
организацией. С этим у меня никогда не было хлопот. А вскоре после того как Отт 
стал послом, в Японию приехала одна из русских княгинь, близкая родственница 
русского императора Николая Романова. Теперь она жила в Германии и стала 
немецкой подданной, а поэтому наше посольство должно было позаботиться о ней.
     Во время визита княгини в Токио с ней произошел удивительный случай в 
нашем посольстве. Княгиня была приглашена на официальный прием. Был приглашен и 
Зорге. После обеда гости вышли изза стола и группами разошлись по фойе. Я 
заметил, что Зорге о чемто строго говорит княгине. Мне показалось, что 
разговор не очень нравится гостье, и я решил помешать ему. Однако меня срочно 
вызвали к телефону, и мне не удалось сделать того, что я хотел.
     Возвращаясь в фойе, я чуть было не столкнулся с княгиней в прихожей. Она 
быстрыми шагами направлялась к лестнице в свою комнату. По лицу ее текли слезы. 
Я, наверное, вскрикнул от удивления; помню, она приложила руку ко лбу и жестом 
показала мне, что не хочет ни о чем разговаривать. Я еще смотрел ей вслед, 
когда она вдруг остановилась, потом подошла ко мне и раздраженно сказала: «Это 
ужасно. Как он смеет так говорить!» Больше она не произнесла ни слова и только 
попросила меня никому не рассказывать о том, что я видел и что она тогда 
сказала. Сославшись на головную боль, она ушла к себе в комнату, а я вернулся в 
фойе и передал послу, что княгиня, почувствовав себя немного нездоровой, ушла к 
себе.
     Мой взгляд остановился на Зорге. Он нервно ходил взадвперед по залу, лицо 
его было злым. Тогда я подумал, что он сделал княгине какоето оскорбительное 
замечание, которое привело к взаимной вспышке гнева. Теперь я понимаю, почему 
тогда так нервничал Зорге. Всем было хорошо известно, что княгиня ненавидит 
коммунистов. Зорге, тоже зная об этом, повидимому, умышленно напомнил ей о 
судьбе ее семьи и, может быть, даже попытался оправдать действия большевиков. 
Помоему, именно это и вызвало столь болезненную реакцию у княгини. А поведение 
Зорге в тот момент, когда я, проводив княгиню, вернулся в фойе, видимо, можно 
объяснить как сожаление о том, что он зашел так далеко в своем разговоре с 
княгиней.
     У меня сначала было мелькнула мысль немедленно информировать посла и 
рассказать ему и сопровождавшему княгиню полковнику Бергеру о своих подозрениях.
 Сделай я это, генерал Отт и Бергер были бы вынуждены во всех подробностях 
доложить о происшествии в Берлин, с тем чтобы избежать какихлибо недоразумений 
в случае жалобы со стороны княгини. Донесения Отта и Бергера, несомненно, 
повлекли бы за собой вмешательство гестапо и всестороннюю проверку личности 
Зорге. Вместо этого, вспомнив о своем обещании княгине и не желая предпринимать 
какихлибо действий, которые могли бы вызвать скандал, я решил ничего и никому 
не говорить о происшедшем.
     Теперь я сознаю, что если бы тогда официально доложил кому следует о 
поведении Зорге, то княгиня наверняка подтвердила бы все мной сказанное. Но 
Зорге везло даже тогда, когда другой на его месте обязательно бы оказался в 
беде изза допущенной ошибки.
     В конце 1938 года в международной обстановке наступило относительное 
затишье, но оно было обманчивым. Группа Зорге была занята отправкой информации 
о численности и составе реорганизованных японских дивизий в метрополии, 
Северном Китае и Манчжурии, а также сведений о конструкции новых танков и 
тактикотехнических характеристиках поступивших на вооружение японской армии 
самолетов. Сбор этих чисто военных разведывательных данных не представлял 
особого труда для группы Зорге. Даже не информировав своего шефа об источнике 
информации, Мияги сумел получить довольно точные сведения от своего старого 
друга, который в течение многих лет был личным секретарем генерала Угаки. Этот 
генерал был одним из немногих старших офицеров верховного командования, 
считавших безусловно правильными планы генерального штаба по захвату Китая. Он 
выступал с резкой критикой тех членов правительства, которые высказывали 
сомнения в необходимости продолжать военную авантюру в Китае. Борьба двух 
группировок в японском верховном командовании закончилась победой сторонников 
генерала Угаки, который вошел в состав правительства Коноэ, а друг Мияги стал 
официально личным секретарем члена правительства. Зорге долгое время не мог 
понять, каким образом Мияги удавалось получить обширную военную информацию, и 
был немало удивлен, когда Мияги случайно проговорился об этом источнике. В 
следующей своей радиотелеграмме во Владивосток Зорге указал, что всю военную 
информацию от него в будущем следует считать весьма надежной.
     Передача информации осуществлялась не только по радио, но и через связных. 
Анна Клаузен дважды ездила в Шанхай. Во время первой поездки она должна была 
встретиться со связным в универсальном магазине. В петлице ее жакета была алая 
гвоздика, под мышкой — небольшой пакет. Мимо нее один или два раза прошел 
мужчина в черном костюме с гвоздикой в петлице пиджака (этот цветок и был 
опознавательным знаком) и также с пакетом в руках. Этот человек покружился у 
прилавка, как бы рассматривая разложенные там вещи, а затем быстро пошел 
навстречу Анне. В этот момент она обернулась, и мужчина невольно столкнулся с 
ней. Оба пакета оказались на полу. Пролепетав извинения, мужчина нагнулся, 
поднял оба пакета и один из них вручил Анне. Затем он ушел. В руках Анны 
остался пакет, который раньше был у незнакомца.
     Анна спокойно прошла в туалет, раскрыла пакет и переложила из него в свою 
сумочку крупную сумму денег. Из универмага Анна отправилась в банк и положила 
деньги на счет, принадлежавший ее мужу. Позднее Макс Клаузен мог перевести эти 
деньги в Токио. Выполнив свою задачу, Анна возвратилась домой.
     Месяц спустя Анна снова оказалась в Шанхае. В ее бюстгальтере были зашиты 
десять роликов с микрофильмами. Приехав на вокзал в Шанхае, она зашла в туалет 
и там переложила микрофильмы в свою сумочку. Затем на такси отправилась к 
известному книжному магазину. В отдаленном уголке этого магазина, скрытого от 
посторонних взглядов тремя рядами книжных полок, Анна «случайно» встретила еще 
одного книголюба, и микрофильмы быстро перекочевали к нему в карман. Их место в 
сумочке Анны заняла пачка денег.
     Примерно в это же время Зорге неожиданно для нас, сотрудников посольства, 
получил разрешение японских властей побывать в Северном Китае. Неожиданным это 
разрешение было потому, что до сих пор иностранцев, в том числе и немцев, 
японские власти в Китай не допускали. Зорге провел в Пекине две недели. 
Возвратившись в Токио, он выразил восхищение деятельностью японских властей и 
проведенными в Китае реформами, которые якобы способствовали повышению 
жизненного уровня населения.
     После поездки Зорге в Пекин у меня появилась одна интересная идея. Я давно 
мечтал побывать в Юнцзянских пещерах. Находясь в Токио, так недалеко от этого 
места, я просто сгорал от желания осуществить свою мечту. Если Зорге, журналист,
 получил разрешение побывать в Северном Китае и других оккупированных японцами 
районах, то разве мне, дипломату, не будет разрешена такая же поездка? Я 
обратился в министерство иностранных дел за разрешением посетить Северный Китай 
и получил отказ. Даже личное ходатайство министра иностранных дел не помогло. О 
моей неудаче какимто образом узнал Зорге и предложил помочь мне. Я согласился, 
и на следующий день мне позвонили из военного министерства и сообщили, что я 
могу получить пропуск для поездки в Пекин. Права побывать в других районах 
Китая этот пропуск не давал. Вечером на приеме в английском посольстве я 
встретил Зорге и Вукелича, прибывших туда немного раньше. В гардеробе Зорге 
подошел ко мне и сказал:
     — Я разговаривал с одним своим знакомым в военном министерстве 
относительно пропуска для вас в Китай. Вам должны позвонить оттуда через 
деньдругой.
     — Благодарю вас за любезность, — ответил я, — но мне сегодня утром уже 
звонили из военного министерства и сообщили, что я могу ехать в Пекин, но не 
далее. Это меня не устраивает, ведь мне хочется побывать в Юнцзянских пещерах.
     — Очень хорошо, — заметил Зорге, улыбаясь. — Эти ребята из министерства 
уже научились плясать под мою дудку. Не беспокойтесь, Мейснер, забирайте 
пропуск, а я дам вам рекомендательное письмо к начальнику жандармерии в Пекине. 
Он поможет вам добраться до этих пещер, хотя я не могу понять, почему вам так 
хочется поехать туда.
     Я поблагодарил Зорге, и на следующее утро посыльный принес мне от него 
конверт с рекомендательным письмом к какомуто полковнику в Пекине. С согласия 
посла я взял отпуск на три недели и отправился в Пекин. Прежде всего я побывал 
там в немецком консульстве, чтобы изложить цель своей поездки. Консул был очень 
удивлен, когда я рассказал ему о своих намерениях. Он сказал, что пещеры 
находятся в районе, куда въезд иностранцам категорически запрещен. Консул, 
видимо, считал мой приезд бессмысленным, но когда я рассказал о 
рекомендательном письме к полковнику из жандармерии, он был уже несколько иного 
мнения. Со слов консула я понял, что этот японский жандарм был всесильной 
фигурой. По его приказу японские жандармы не раз арестовывали иностранных 
туристов, даже дипломатов, по обвинению в нарушении установленных на 
оккупированных территориях правил. Консул считал, что я могу легко попасть в 
беду и будет нелегко вызволить меня из рук жандармов. Было хорошо известно, что 
японцы видят шпиона в каждом иностранце.
     На следующий день я отправился в жандармерию. Меня провели в кабинет 
невысокого лысеющего японца, выражение лица которого вполне соответствовало его 
репутации злого и недоверчивого человека. Вручая ему рекомендательное письмо 
Зорге, я не питал какихлибо надежд получить разрешение на поездку за пределы 
Пекина. Я был буквально шокирован и, во всяком случае, очень удивлен, когда 
услышал, в каком дружеском тоне полковник заговорил о Зорге; он попросил меня 
передать ему привет по возвращении в Токио. Беседа быстро закончилась, и меня 
попросили подождать в приемной полковника.
     Мне не было нужды читать принесенный через несколько минут пропуск, чтобы 
узнать о разрешении проезда по оккупированной территории, где нога иностранца 
не ступала почти два года. Таков был авторитет Зорге в оккупированном японцами 
Китае. Подпись полковника на пропуске открыла передо мной такие возможности, о 
которых я мог только мечтать. В Северном Китае штаб японской армии предоставил 
в мое распоряжение автомобиль и водителя. Я мог свободно наслаждаться красотами 
Юнцзянских пещер.
     По возвращении в Токио я еще больше заинтересовался личностью Зорге. Мне 
хотелось знать, каким образом он добивается такого огромного влияния на людей. 
Когда я рассказал послу о своих похождениях в Китае, он только пожал плечами и 
посмотрел на меня так, словно хотел предупредить о чемто. «У Берлина есть 
другие связи с Токио помимо дипломатических каналов», — сказал тогда посол. Я 
расценивал это заявление как намек, что Зорге является сотрудником какойто 
тайной нацистской организации. Сейчас мне кажется, что Отт поддерживал с Зорге 
дружеские отношения, прежде всего исходя из своего убеждения в больших связях 
журналиста среди влиятельных лиц рейха.
     Короткое время спустя после возвращения из Пекина я узнал источник той 
силы, которая открыла мне возможность поездки в Китай. В декабре военное 
министерство Японии устроило прием для дипломатов и других важных иностранных 
представителей в Токио. Прием был официальный, и все гости были одеты 
попарадному. Смокинги иностранных дипломатов, разукрашенные орденами мундиры 
генералов и адмиралов — все это было весьма торжественно. На приеме были и все 
пять советских разведчиков. Казалось, что их имена автоматически попадали в 
список приглашенных чуть ли не на любой прием. Посол провел весь вечер, беседуя 
с Зорге, Одзаки и некоторыми японскими генералами.
     Я имел прекрасную возможность убедиться, что Зорге пользуется большим 
уважением и благосклонностью высших чинов японской армии. Его друзья в военном 
ведомстве не делились с ним, иностранцем, такой секретной информацией, которую 
они могли свободно поведать своему соотечественнику Мияги. Но если Зорге 
хотелось побывать в Северном Китае самому или помочь другу из немецкого 
посольства совершить такую поездку, ему охотно шли навстречу.
     Хотя Зорге очень нуждался в «уважении» со стороны японских военных 
руководителей, еще важнее для него было ликвидировать появившуюся угрозу 
безопасности его группе. Контрразведывательная служба полковника Осаки 
обратилась за помощью в разведывательный отдел японской секретной службы, и 
японской агентуре за рубежом был дан приказ установить, насколько подробно 
известно правительствам других стран о военных планах Японии.
     
ГЛАВА IX
ГРУППА ЗОРГЕ ГОТОВИТСЯ К ВОЙНЕ
     
     После заключения Мюнхенского соглашения обстановка в мире резко 
обострилась. Гул самолетов и рев танков были той музыкой, под которую дипломаты 
и их дамы танцевали на государственных и посольских приемах. Но море 
шампанского не могло скрыть растущего взаимного страха и неприязни. Я заметил, 
что сотрудники немецкого посольства старательно избегали какихлибо связей со 
своими коллегами в английском и французском посольствах. Американцы склонялись 
на сторону своих западных друзей, хотя и не игнорировали наших приглашений. 
Русские, как всегда, вели себя корректно с каждой из явно размежевывающихся 
сторон.
     Начинались трудные дни в международной дипломатии, время серьезных 
испытаний для личных взаимоотношений людей. Я всегда сожалел, что за время 
войны расстроились дружеские отношения со многими из тех европейцев, с которыми 
мне довелось встречаться в Японии. В Токио только Зорге, казалось, оставался 
безразличным к тому, что происходило вокруг. Создавалось впечатление, что он 
совершенно не замечает той скрытой враждебности, которая была характерна для 
каждого дипломатического маневра.
     Англичане и французы усилили свое противодействие непрекращающимся 
требованиям Гитлера о расширении «жизненного пространства» Германии. Советское 
правительство, стремясь гарантировать свою страну от любых ошибок в донесениях 
Зорге, решило усилить свои войска на Дальнем Востоке на случай внезапного 
нападения японской Квантунской армии из Китая.
     Тем не менее Зорге оставался абсолютно спокойным. Презирая опасности, 
вставшие на его пути, он продолжал действовать с прежней энергией. Хорошо зная 
жизнь Востока и умело разбираясь в международных делах, он понимал, какие 
ответственные задачи ложатся на него в связи с надвигающейся бурей, какую 
важную роль призван он сыграть в ведении войны его Родиной.
     В это напряженное время мне довелось побывать на вечеринке, которую Зорге 
устроил в своем летнем домике. Собралась шумная компания, гости много пили, и 
вскоре некоторых из них пришлось отправить по домам. Я тоже уже собрался 
уходить, когда Зорге сказал, что хочет немного поразвлечься в городе. Четверо 
из гостей — Вукелич, Одзаки, Мияги и Клаузен — пожелали присоединиться к нему. 
Покидая дом Зорге, я видел, как все они уселись в машину, которая быстро 
понеслась к городу.
     Задержись я немного, я увидел бы, как машина, проехав несколько кварталов, 
повернула назад к дому Зорге. Шторы в окнах дома были мгновенно задернуты, и за 
столом, где только что закончилась пирушка, группа Зорге собралась на 
официальный инструктаж.
     Как выяснилось позже, это был официальный перевод группы на военное 
положение. Зорге информировал собравшихся о международной обстановке и сказал, 
что каждый член группы должен считать себя солдатом Красной Армии, выполняющим 
боевое задание. Обязанности членов группы не изменялись, но Зорге потребовал 
более строгого соблюдения конспирации и других мер предосторожности. Все это 
Зорге, повидимому, говорил для того, чтобы настроить своих главных агентов 
побоевому, после того как в течение нескольких месяцев затишья на 
международной арене они вели сбор главным образом политической информации об 
обстановке в стране.
     Зорге познакомил свою группу с тезисами своего следующего донесения в 
Россию. По его мнению, война между Францией и Германией должна была начаться в 
течение ближайшего года, а вероятнее всего, летом 1939 года Англии придется 
вступить в войну на стороне Франции. В качестве контрмеры Германия рассчитывает 
добиться согласия Японии на присоединение к странам оси.
     Для России, продолжал Зорге, важнее всего знать о намерениях Японии в 
Манчжурии. Поэтому необходимо установить, будет ли Япония попрежнему 
придерживаться политики экспансии на юг, в сторону английских и французских 
владений в Азии. Традиционная англояпонская дружба нарушилась, хотя виновной в 
этом японцы считали больше Америку, чем Англию. Ведь именно Соединенные Штаты 
так резко выступали против вторжения Японии в Китай. Зорге считал, что Япония в 
конце концов присоединится к странам оси в их союзе против США, Англии и 
Франции.
     Таково было содержание самого длинного донесения Зорге «Висбадену» за всю 
его службу в разведке. Это донесение не достигло своей цели. В Москве 
согласились со всеми прогнозами Зорге, но не поверили, что, вступив в войну, 
Япония откажется от попытки вторгнуться в дальневосточные районы СССР. Однако 
точность общего прогноза, повидимому, послужила для Москвы основанием 
безоговорочно доверять донесениям Зорге после 1939 года.
     «Висбаденское» донесение поставило новые проблемы перед неизвестным для 
Зорге соперником — контрразведывательной службой полковника Осаки, на столе 
которого, как карты, были разложены листы с отрывками из перехваченного 
шифрованного текста. Каждый лист был усеян рядами цифр, представлявшими собой 
шифр, ключ к которому контрразведчики Осаки не могли найти, — шифр, с помощью 
которого загадочный оператор тайной радиостанции вот уже год успешно парировал 
все атаки полковника. Осаки понимал, что в ближайшее время новые и новые листы 
с нерасшифрованным текстом будут появляться на его столе. Радиопеленгаторным 
станциям контрразведки удавалось перехватить передачи тайной радиостанции, но 
Осаки знал, что пока он не получит возможности расшифровать текст и пока у 
имеющихся средств радиопеленгации будет оставаться очень небольшой радиус 
действия, японская контрразведка вряд ли приблизится к решению самой тяжелой в 
своей истории задачи.
     В этой обстановке Осаки решил принять ряд новых мер. Вызвав к себе в 
кабинет стенографистку, он продиктовал ей три памятные записки. Одна из них 
была адресована военному министру. Осаки докладывал, что в японской столице 
контрразведка напала на след одного шпиона или даже целой группы. В другой 
записке, на имя начальника разведывательного управления военного министерства, 
Осаки просил дать японским агентам за рубежом задание установить, какую 
заблаговременную информацию получают правительства стран, в которых эти агенты 
находятся, относительно политических и военных планов Японии. Третья записка 
предназначалась лично для военного министра. В этой записке Осаки просил 
принять срочные меры для оснащения контрразведки новейшими средствами 
радиопеленгации и радиоперехвата. При этом Осаки подчеркнул, что необходимая 
аппаратура может быть, повидимому, приобретена в Германии, которая шла далеко 
впереди других стран в области производства радиотехнических средств.
     Пока осуществлялись эти меры, контрразведка буквально опутала сетью весь 
город. Переодетые в гражданское платье полицейские агенты, получив специальные 
указания полковника Осаки, усиленно распространяли среди уголовных элементов 
версию о том, что полное прощение и высокая награда ожидают каждого, кто 
поможет найти тайную радиостанцию.
     Изредка у полковника Осаки мелькала мысль о том, что его предположение о 
наличии в Токио шпионской радиостанции ошибочно. Он даже постарался уведомить 
адмиралтейство и таможенные власти, что контрабандисты, вероятно, используют 
радио для связи со своими агентами в Японии. Таким путем полковник Осаки 
пытался создать для себя оправдание на тот случай, если его обвинят в 
медлительности или неспособности найти шпионов.
     Тем временем сам Зорге чуть было не поставил свою группу под угрозу 
разоблачения изза своего увлечения быстрой ездой на мотоцикле. Клаузену как 
владельцу импортноэкспортной конторы удалось приобрести немецкий мотоцикл 
новой марки. Зорге уговорил Макса продать ему эту красивую машину. Став 
владельцем нового мотоцикла, Зорге в первый же день отправился покататься по 
городу. На большой скорости, желая избежать столкновения с неожиданно 
появившейся изза угла автомашиной, Зорге врезался на мотоцикле в стену здания 
американского посольства.
     Ктото из прохожих вызвал машину скорой помощи, на которой Зорге был 
отправлен в госпиталь, обычно обслуживавший иностранцев. Клаузен, узнав об 
аварии, поспешил в госпиталь — он знал, что в кармане куртки Зорге находилось 
еще не зашифрованное донесение, которое он намеревался вечером передать по 
радио в Москву. В этом донесении приводились подробные сведения о 
сосредоточении японских войск в Китае, а также был перечень авианосцев, которые 
предполагалось построить в ближайшие два года. Донесение было написано 
поанглийски и могло стать вполне достаточным основанием для самых строгих 
санкций против его владельца.
     Зорге, конечно, понимал создавшуюся опасность. Хотя травмы были очень 
серьезны, напряжением воли он постарался не терять сознания и терпеливо перенес 
боль, пока его перевязывали и укладывали в санитарную машину для отправки в 
госпиталь. Клаузен явился к нему в палату вовремя. Как только врачи и сестры 
оставили их на несколько минут вдвоем, Зорге жестом показал Клаузену, где 
хранится документ. Клаузен бросился к забрызганному кровью и небрежно 
брошенному на стол костюму Зорге.
     Пять минут спустя прибыл полицейский чиновник. Согласно заведенному в 
Японии порядку расследования аварий на улицах города полицейский первым делом 
взял вещи Зорге и начал составлять опись имущества пострадавшего. Тут Клаузену 
пришлось пережить еще несколько неприятных минут. Из кармана брюк Зорге 
полицейский извлек несколько десятков американских долларов — довольно 
необычную для немецкого журналиста валюту, — но почемуто не придал этому 
никакого значения. Тщательно сосчитав деньги, полицейский унес их вместе с 
другими вещами Зорге.
     Клаузен был рад побыстрее уйти из госпиталя. Полиции мог показаться 
странным тот факт, что не представитель посольства или какойнибудь 
коллегажурналист, а он, Клаузен, первым оказался у постели Зорге. На следующий 
день Клаузен собрал в доме Мияги всех членов группы и, подробно рассказав им о 
случившемся, выразил опасение, что Зорге вышел из строя недели на две. Никаких 
распоряжений Зорге не оставил, а поэтому было решено запросить указания из 
Москвы.
     Радиопередатчик в то время хранился в доме Мияги и был готов к следующей 
передаче. Поздно вечером наконец удалось установить связь с «Мюнхеном», и в 
ответ поступил приказ ждать распоряжений.
     Очевидно, в Москве остались очень недовольны происшедшим. В принятой 
Клаузеном под утро радиотелеграмме группе, временно потерявшей своего 
руководителя, предписывалось в недельный срок представить информацию о 
складывающихся отношениях между США и Англией, с одной стороны, и Японией — с 
другой. Только Зорге располагал необходимыми сведениями для выполнения 
подобного задания. Одзаки и Вукелич, конечно, могли сами составить неплохой 
обзор, но ни один из них не решался дать оценку событиям, опасаясь сделать 
неправильные выводы. Поэтому было решено подождать несколько дней, а затем 
сообщить Зорге о поступившем из Москвы распоряжении.
     Все это, конечно, свидетельствовало о полной зависимости всех членов 
группы, как бы талантливы они ни были, от Зорге. Они только передавали Зорге 
собранные ими сведения, а он брал на себя всю ответственность перед Москвой за 
точность информации. В течение всей недели томительного ожидания Клаузен 
испытывал такое чувство, будто за ним следят. Он заметил, что каждое утро 
неподалеку от его дома стоит автомашина, полная незнакомых людей. Только потом 
Клаузен сообразил, что совсем рядом с домом, в котором он жил, находилось 
советское торговое представительство и, вероятно, наблюдение велось за русскими.

     В последний день недели Вукелич отправился в госпиталь к Зорге. Тот 
чувствовал себя гораздо лучше, хотя был еще очень слаб от большой потери крови. 
Вукелич рассказал Зорге о полученном из Москвы задании и причинах, по которым 
группа не выполнила поручение. Он собирался было вкратце познакомить Зорге с 
изменениями, которые произошли в отношениях между Японией и западными державами,
 но этому помешал приход медсестры.
     Зорге вдруг решил покинуть госпиталь. Он потребовал к себе врачей и заявил 
им, что должен вернуться немедленно домой, так как газета, которую он 
представляет в Японии, ждет от него срочного сообщения о событиях на Дальнем 
Востоке. С еще не зажившими ранами на спине и на голове и с забинтованными 
руками Зорге был доставлен домой и с прежней энергией снова повел свою двойную 
жизнь.
     Через два дня в комнате Зорге заработал радиопередатчик, и Клаузен едва 
успевал передавать в эфир то, что ему диктовал Зорге о влиянии Мюнхенских 
соглашений на положение в ЮгоВосточной Азии и на Дальнем Востоке. В этом 
донесении, передававшемся в течение ночи с двухчасовыми интервалами, говорилось 
о том, что Япония все больше склоняется к необходимости подчинения себе всех 
западноевропейских владений в Азии как неизбежной прелюдии перед возможным 
нападением на СССР.
     Группа Зорге собрала обширную информацию о внутреннем положении Японии, в 
том числе сведения военного характера о численности и группировке японской 
армии, новом вооружении войск, программе строительства флота, 
тактикотехнических характеристиках новых самолетов, количестве сформированных 
эскадрилий и размерах военного бюджета. Перед Зорге встала проблема быстрой 
доставки десятков роликов с микропленкой в Китай, чтобы в Советском Союзе могли 
своевременно принять необходимые решения.
     Эту проблему Зорге помогло решить немецкое посольство. Однажды генерал Отт 
вызвал Зорге к себе и предложил ему отправиться в Манилу и в Гонконг в качестве 
дипкурьера. Зорге согласился и два дня спустя вылетел самолетом в Манилу. В 
специальном чемодане, опечатанном гербовым знаком гитлеровского рейха и 
гарантированном от таможенного досмотра, находилось около сотни роликов с 
микропленкой. Прежде чем отправиться в путь, Зорге принес свой чемодан в 
посольство и, «позаимствовав» там печать, облил замок сургучом и опечатал 
чемодан. Тем временем Клаузен несколько ночей подряд вел радиопереговоры с 
Москвой, организуя встречу курьеров со своим шефом в Маниле и Гонконге.
     По приезде в Манилу Зорге сразу же отправился в гостиницу, где ему был 
зарезервирован номер, и стал ждать телефонного звонка. Наконец телефонный 
звонок раздался, и, когда Зорге снял трубку, мужской голос сказал ему:
     — Макс сообщил мне, что я должен ждать вас сегодня. Когда мы можем 
встретиться?
     Зорге ответил:
     — Жена Макса просила меня коечто передать вашей супруге. Почему бы вам не 
приехать ко мне сейчас? Мы можем поговорить, пока я переоденусь, а затем вместе 
отправимся в консульство.
     Курьер из России упомянул в разговоре слово «Макс», которое служило 
паролем, а Зорге в свою очередь назвал отзыв — «Жена Макса». Через несколько 
минут с помощью курьера Зорге удалил с чемодана все следы немецкой печати и 
заменил ее печатью советского посольства. Этот курьер, как и Зорге, 
путешествовал с дипломатическим паспортом, и его багаж не подлежал досмотру. 
Уходя, курьер захватил с собой чемодан с микропленкой. Добытая Зорге информация 
была успешно передана по назначению.
     В Гонконге в баре гостиницы Зорге встретил второго курьера, передавшего 
ему крупную сумму денег. Эти деньги Зорге сразу же внес на свой счет 
корреспондента газеты «Франкфуртер цейтунг», рассчитывая в дальнейшем получить 
их в Токио через японский банк.
     По возвращении в Токио Зорге был однажды приглашен на коктейль в немецком 
посольстве. Беседуя с одним из гостей, он оказался неподалеку от группы военных 
атташе, которые затеяли спор об эффективности радиопеленгационной аппаратуры. 
Зорге насторожился и подошел поближе к военным. Ему удалось услышать только 
самый конец разговора, но и этого было достаточно, чтобы оценить обстановку.
     Один из немецких атташе тогда сказал: «Ну, это мы скоро увидим. Наша 
лучшая аппаратура для радиоперехвата на этой неделе прибыла в Японию по заказу 
местных властей». Зорге сразу понял, кем и для чего была заказана эта 
аппаратура. Он больше не мог рисковать и должен был найти способ укрыть свой 
радиопередатчик. В течение нескольких дней Зорге усиленно занимался решением 
этой проблемы, пока перед ним неожиданно не возникла еще одна, гораздо более 
неотложная проблема.
     В беду попал Макс Клаузен. Если бы он не принял самых решительных мер для 
спасения своих импортноэкспортных дел, то на его счету в банке остались бы 
только оперативные средства группы. Макс был радистом, лучшим из тех, кого 
могла привлечь на свою службу советская военная разведка, но он был плохим 
коммерсантом. Теперь ему угрожало полное банкротство. Не находя выхода из 
создавшегося положения, Клаузен решил посоветоваться с Зорге и рассказать ему, 
что больше невозможно скрывать оперативные средства группы на банковском счету 
его импортноэкспортной конторы.
     Тогда свершилось самое большое чудо, какое когдалибо знал финансовый мир. 
Зорге в течение нескольких дней искал пути к спасению своего агента, который не 
мог активно работать без надежного «прикрытия». Наконец Зорге решился провести 
крупную финансовую авантюру, которая имела целью прежде всего сохранить позиции 
Клаузена в деловом мире. Для проведения этого замысла в жизнь нужна была помощь 
Одзаки и Мияги, которых Зорге немедленно вызвал к себе. Предполагалось закрыть 
импортноэкспортную контору и вместо нее основать фирму «Клаузен», предприятия 
которой, оснащенные немецким оборудованием, занимались бы печатанием карт, 
чертежей и других графических материалов.
     Одзаки и Мияги должны были информировать официальные круги о том, что к их 
услугам в Японии теперь будут немецкие технические специалисты и 
полиграфическое оборудование. Они помогли Зорге разработать план организации 
дела, а Клаузен тем временем приобрел японскую типографию на средства, какимто 
загадочным путем полученные из Германии. Из Гамбурга в Японию выехали несколько 
специалистов, чтобы на месте руководить технологическим процессом производства. 
К весне на предприятии фирмы «Клаузен» было установлено новое оборудование, был 
набран штат рабочих. Фирма могла начать свою деятельность. Дело оказалось не 
под силу Максу, и он не раз высказывал Зорге свои опасения за будущее. Зорге 
отметал прочь все опасения и считал большой удачей, что на этот раз удалось 
пригласить на работу очень опытного управляющего.
     Одзаки, Мияги и друзья Клаузена из числа японских промышленников 
совместными усилиями наладили работу фирмы. К тому времени, когда из печатного 
станка предприятия Клаузена вышли первые оттиски, фирма уже получила много 
заказов, в том числе от японских военных ведомств, которые были рады получать 
продукцию немецкого производства прямо в Японии. Однажды утром Макс получил 
письмо от министра промышленного производства Германии Альберта Шпеера, в 
котором выражалась надежда на успех предприятия и благодарность за проявленную 
инициативу, способствующую укреплению дружественных связей между Германией и 
Японией. Маловероятно, что Шпеер чтолибо знал о Клаузене, раньше чем прочитал 
сообщение торгового атташе немецкого посольства в Токио.
     Зорге был очень доволен таким развитием событий. Благодаря его стараниям 
Макс стал крупным дельцом, располагавшим хорошими связями в промышленных кругах 
Японии. У группы Зорге снова появилась прекрасная возможность скрывать свои 
оперативные средства, а Клаузен мог спокойно выполнять свои обязанности радиста.
 Помимо этого, Макс неожиданно стал одним из самых ценных агентов группы. Он 
теперь имел доступ к чертежам промышленного оборудования, различного вооружения 
и бортовой самолетной аппаратуры. Копии этих чертежей попадали в Москву даже 
раньше, чем они были утверждены и поступали в промышленность Японии.
     С начала войны в Китае японская промышленность полностью переключилась на 
обеспечение нужд вооруженных сил. По мере того как нарастала напряженность 
обстановки в Европе, вся экономика страны готовилась к тотальной войне. Каждое 
предприятие работало на полную мощность, но и этого было недостаточно. Фирма 
«Клаузен», предприятия которой были оснащены немецким оборудованием, была 
настоящим кладом для японских ведомств.
     Макс, как ни старался, не мог справиться со всеми этими делами. Все свое 
внимание он сосредоточил на финансовой деятельности фирмы — единственном, что 
он мог понять и оценить. Как и подобает богатому промышленнику, Макс приобрел 
роскошную виллу в пригороде Токио и новенький автомобиль. Зорге, который все 
еще пользовался старым, потрепанным автомобилем, с интересом наблюдал за этим 
превращением своего друга. Он знал, однако, что, чем вольготнее будет Макс 
обращаться с деньгами, чем больше он будет похож на преуспевающего дельца, тем 
лучше сможет вести свою секретную работу.
     Тем временем обстановка в Японии обострилась. Назрел правительственный 
кризис, вызванный разногласиями по поводу ведения войны в Китае и общего 
стратегического курса страны. Принц Коноэ, а также наиболее здравомыслящие 
военные и политические лидеры считали необходимым для Японии закрепиться в 
Китае и в дальнейшем действовать в зависимости от того, как развернутся события 
после начала войны в Европе. Германия требовала от японского правительства 
вступления в европейский конфликт и нападения на дальневосточные районы СССР, с 
тем чтобы развязать себе руки для ведения тотальной войны на Западе.
     Коноэ и его сторонники оказывали сопротивление этому нажиму немцев, 
который теперь находил поддержку у милитаристски настроенных молодых 
политических и военных руководителей Японии. Коноэ ушел в отставку, и в 
результате Одзаки потерял работу, которая была так важна для группы Зорге. 
Одзаки все еще оказывал большое влияние на политику Японии в Китае и 
поддерживал связи с видными японскими руководителями, но это не могло 
возместить утраченный им доступ к официальным документам.
     Зорге все время держал в центре своего внимания главную задачу — 
информировать Москву о планах Японии в отношении России. Манчжурия оставалась 
попрежнему плацдармом для вторжения в Советский Союз, а Квантунская армия, 
насчитывавшая в своем составе около двух миллионов солдат и офицеров, была 
вполне подходящим орудием для осуществления подобного замысла. Для Зорге важно 
было устроить Одзаки на какуюто официальную должность, которая позволила бы 
заблаговременно получить информацию о попытке Японии вторгнуться в Россию. 
Правление ЮжноМаньчжурской железной дороги предложило Одзаки должность 
начальника информационной службы, в задачу которой входило обобщение всей 
собранной в Манчжурии разведывательной информации для доклада правительству. 
Помимо этого, Одзаки оставался специальным советником правительственной 
комиссии по делам в Китае.
     Для группы Зорге назначение Одзаки на эту должность в правлении 
ЮжноМаньчжурской железной дороги было очень ценным. Ведь в случае принятия 
правительством решения о вторжении в дальневосточные районы России эта 
организация получила бы соответствующие указания одной из первых, если не 
считать военного командования. Кроме того, принц Коноэ, не являясь официально 
членом правительства, был в курсе его решений и поддерживал тесный контакт со 
многими правительственными учреждениями.
     В то время Коноэ был одним из самых осведомленных политических деятелей на 
Дальнем Востоке. Он и члены его семьи занимали видное место в политической 
жизни страны долгие годы, а личное влияние Коноэ на политику Японии было весьма 
значительным. Одним из важнейших источников информации для Коноэ служила 
известная группа «Завтрак». Это была неофициальная организация, созданная по 
инициативе двух лучших друзей Одзаки, так же как и он являвшихся личными 
секретарями принца. В организацию вошли видные журналисты, ученые и 
представители различных областей деятельности. По установившейся традиции 
группа собиралась на совещание под председательством Коноэ по крайней мере раз 
в неделю. На этих совещаниях всесторонне обсуждались важнейшие вопросы внешней 
и внутренней политики.
     В обеденное время члены группы не могли собираться, и поэтому было решено 
проводить совещания за завтраком в доме одного из членов группы или в номере 
одной из токийских гостиниц.
     Совещания носили неофициальный характер, никаких протоколов не велось. 
Участники могли высказывать такие мнения и предложения, которые наверняка 
послужили бы поводом для ареста, если бы были произнесены в другом месте. 
Поскольку группа обычно собиралась в среду, она скоро получила название «Среда».
 Одзаки всегда был одним из самых уважаемых ораторов на совещаниях группы и, 
несомненно, оказывал большое влияние на решения Коноэ. Источником информации 
для Одзаки служили подробные донесения от агентуры правления ЮжноМаньчжурской 
железной дороги, решения правительственной комиссии по делам в Китае, планы 
правительства, которые, как всегда, были известны Коноэ и о которых он 
рассказывал Одзаки во время совещаний группы «Среда». В целом Зорге был очень 
доволен. Отставка Коноэ, конечно, была неприятным фактом, однако группа Зорге 
теперь была лучше, чем прежде, информирована об обстановке в Манчжурии. На суде 
Одзаки заявил следующее:
     «В те дни острой политической борьбы в стране отдельные факты не имели 
большого значения. Даже самые важные решения могут быстро отменяться. Например, 
правительство или командование армии могут противиться проведению того или 
иного мероприятия, но внешние факторы, над которыми они не имеют контроля, 
часто ведут к вынужденному изменению политики. Поэтому важнее всего уловить 
общую тенденцию, а не стараться узнать точно, что было сказано и какое решение 
принято. Я был уверен, что сумею узнать заранее только об одном важном решении, 
а именно о точной дате возможного нападения Японии на Россию  ».
     Одзаки рассказал суду коечто и о методах своей деятельности. Он заявил: 
«Если вы поинтересуетесь моими методами, то мне придется прямо сказать, что 
деятельность, которой я занимался, была совершенно бессистемной. Трудолюбие — 
вот залог моего успеха. По натуре я очень общителен и добр к людям. У меня 
много друзей, которые и были источником информации. Я никогда не искал какихто 
особых сведений (Одзаки, однако, признал, что он старался в первую очередь 
выполнить задания, которые Зорге считал срочными) и стремился составить свое 
собственное мнение по интересовавшему меня вопросу на основе различных 
сообщений и слухов. Мне никогда не приходилось задавать наводящих вопросов».
     Новое осложнение для группы Зорге чуть было не возникло, когда Коноэ и его 
сторонники снова оказались у власти. Коноэ стал премьерминистром и официально 
порвал свои связи с группой «Среда», поскольку, занимая официальный пост, он 
больше не мог руководить ее деятельностью. Не получая официальной поддержки, 
группа быстро попала под удар политической полиции, которой стали известны 
опасные настроения некоторых ее членов. Прокатилась волна арестов, но Одзаки 
удалось избежать даже допросов. Аресты скоро прекратились, так как Коноэ взял 
уцелевших членов группы «Среда» под защиту и разрешил им встречаться в своей 
официальной резиденции, хотя сам в этих совещаниях больше не участвовал.
     Клаузен преуспевал, Одзаки снова занял прочное положение среди 
приближенных Коноэ, но Зорге не мог чувствовать себя спокойно. Он был уверен, 
что японской контрразведке удалось напасть на след его радиопередатчика. В этом 
не было ничего странного. Клаузен вот уже в течение четырех лет регулярно 
поддерживал радиосвязь с Россией. Помимо того, Клаузен доложил Зорге о ряде 
случаев, свидетельствовавших о том, что японская контрразведка ведет наблюдение 
за иностранцами, которые могли быть причастны к радиопередачам. Однажды он 
неожиданно рано вернулся домой и увидел, что Анна с трудом удерживает какогото 
японца от взлома двери, которая вела в комнату, где в то время хранился 
радиопередатчик. Когда Макс резко потребовал от японца объяснений, тот, 
улыбаясь, сказал, что он водопроводчик, которого хозяин дома послал проверить 
трубы. Извинившись, японец добавил, что не мог понять, что говорила ему Анна. 
Все это очень сильно обеспокоило Макса. В другом случае, когда Макс както 
вечером вел передачу из спальни в своей квартире, в уличную дверь сильно 
постучали. Это был электромонтер, попросивший выключить в доме рубильник 
осветительной сети на время ремонта электропроводки в соседнем доме. Клаузен 
спрятал передатчик, и снова страх обуял его.
     На этом странные происшествия не кончились. Както Макс вел передачу из 
квартиры Эдит Вукелич. Вдруг в окне появилась тень человека. Макс едва успел 
закрыть передатчик своим телом от постороннего взгляда. Оказалось, что это был 
кровельщик, поднимавшийся по лестнице на крышу здания. Еще раз Клаузену 
пришлось поволноваться в своей собственной квартире. Однажды во время передачи 
он услышал, как его жена с кемто здоровается в прихожей. Быстро заперев дверь 
в комнату, Макс спрятал передатчик в постель. В гостиной он увидел инспектора 
политической полиции, и мелкая дрожь пробежала по телу Макса. К счастью, 
выяснилось, что это был просто знакомый Анны, пришедший поболтать о какихто 
общих делах.
     Последний инцидент, чуть было окончательно не расшатавший нервы Клаузена, 
произошел во время поездки в город из дома Вукелича. Машину вел Макс, а 
передатчик в то время был в руках Вукелича. На одном из перекрестков их машину 
задержал полицейский. Макс было растерялся, но Вукелич спокойно сказал, что они 
едут ужинать в ресторан «Сеннари» и, кажется, никаких нарушений не допустили. 
Полицейский в ответ только кивнул головой и сказал: «У вас потушены фары. Уже 
темно, и так ездить нельзя». Макс, овладев собой, поблагодарил полицейского за 
совет, и тот спокойно ушел.
     Между тем полковник Осаки наконец получил ответ разведывательного 
управления на свою просьбу поручить зарубежной агентуре выяснить, получают ли 
правительства соответствующих стран какуюлибо заблаговременную информацию о 
планах Японии. Прочитав этот документ, полковник Осаки впервые за много месяцев 
улыбнулся. Самая трудная задача, которая когдалибо встречалась Осаки за всю 
его многолетнюю службу в контрразведке, была решена.
     
ГЛАВА Х
НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
     
     Шла весна 1939 года. Японский пароход причалил у морского вокзала в Шанхае,
 и скоро прибывшие пассажиры уже разбрелись по городу, каждый по своим делам. 
Один из них с обернутым в красную бумагу пакетом в руках сразу же в порту сел в 
такси и отправился к известному в городе универмагу. Это был Зорге. Войдя в 
магазин, он подошел к отделу подарков и некоторое время с любопытством 
разглядывал различные женские украшения, разложенные под стеклом прилавка. 
Какойто мужчина нечаянно толкнул его, но Зорге, казалось, не обратил на него 
никакого внимания и, выслушав поспешные извинения незнакомца, продолжал 
рассматривать какието заинтересовавшие его бусы. Потом вдруг Зорге отошел от 
прилавка и быстро пошел за толкнувшим его незнакомцем к дверям универмага, все 
еще держа в руке пакет в красной обертке.
     Шедший впереди Зорге незнакомец нес примерно такой же пакет, но в белой 
обертке. Неторопливой походкой он направился к ближайшей гостинице. Зорге 
последовал за ним. Войдя в вестибюль гостиницы, Зорге огляделся и увидел 
незнакомца с белым пакетом у стойки бара. Зорге тоже подошел к стойке и встал 
рядом с незнакомцем, положив свой пакет неподалеку от белого пакета, который 
принадлежал незнакомцу. В баре, кроме них, никого не было. Улучив момент, когда 
бармен отвернулся, чтобы поставить бокалы на полку, Зорге взял белый пакет, 
положил на прилавок несколько монет и поспешно вышел на улицу. Незнакомец допил 
вино и с удивлением посмотрел на дверь, через которую только что вышел Зорге.
     Этот связной из Москвы не впервые встречался с Зорге, но никогда раньше 
разведчик так быстро не уходил. Расплатившись, незнакомец взял пакет в красной 
обертке и вышел из гостиницы. В пакете он увозил в Москву копии чертежей нового 
оборудования для подводных лодок и двадцать роликов микропленки, содержавшей 
информацию, собранную группой Зорге за предшествующий месяц.
     Придя в номер своей гостиницы, Зорге вскрыл пакет и переложил оттуда в 
свой карман крупную сумму денег, а также десять роликов с пленкой. В последнее 
время Зорге решил пользоваться пленкой, присылаемой из Москвы, так как опасался,
 что частые закупки пленки в японских магазинах могут привлечь внимание 
японской контрразведки.
     Лежа в постели, Зорге обдумывал план действий на следующий день. Вдруг 
спокойствие изменило ему. Он почемуто неожиданно подумал, что глупо поступил, 
согласившись прибегнуть к старому способу обмена пакетами в баре. Вместе с тем 
Зорге хорошо сознавал, что у него не было времени, чтобы придумать какойнибудь 
более сложный вариант встречи. Ему вспомнилось, что он хорошо известен 
шанхайской полиции по своим прошлым делам, и от этого волнение только усилилось.

     Два дня спустя Зорге возвратился в Токио. Еще в пути ему пришла в голову 
хорошая идея, как укрыть радиопередатчик Клаузена. Вскоре этот план был 
осуществлен.
     Зорге арендовал небольшой деревянный домик в фешенебельном квартале 
пригорода, от которого до Токио было не более часа езды на автомобиле. Залив, 
на берегу которого находился домик, служил для местных рыбаков якорной стоянкой 
их судов. Мияги удалось подыскать человека, который согласился сдать в аренду 
свое суденышко и остаться при этом шкипером на нем. Устроившись в своем новом 
домике, Зорге пригласил этого человека к себе и прямо предложил ему крупную 
сумму в американской валюте, если тот согласится отдать свою шхуну в полное 
распоряжение Зорге и будет держать язык за зубами, не задавая лишних вопросов. 
Если у рыбака поначалу и были какието колебания, то потом он очень быстро 
забыл о них.
     На следующий день Клаузен на своей автомашине доставил передатчик в домик 
Зорге, а затем на шхуну. Два дня Макс и Зорге трудились в каюте, не допуская 
туда никого, даже шкипера. Передатчик был ловко установлен за одной из 
переборок каюты. Доступ к нему открывался путем нажатия надежно скрытой кнопки. 
Рядом с этой кнопкой была другая, нажатие которой обеспечивало уничтожение 
шхуны со всем ее содержимым в случае угрозы обнаружения передатчика. Шкипер, 
конечно, ничего не знал об этом.
     Оборудовав шхуну, Зорге намеревался выходить на ней в море и под видом 
морских прогулок и рыбной ловли вести радиопередачи с помощью своей рации. Он 
мог теперь даже приглашать на шхуну гостей, которые ничего, конечно, не 
подозревали бы о том, что происходит в каюте, пока они веселятся. Максу на 
какоето время больше не нужно было опасаться обнаружения передатчика 
радиопеленгационными станциями японской контрразведки. Он мог вести передачи 
даже в то время, когда на палубе шхуны Зорге развлекались сотрудники 
министерства иностранных дел, других японских ведомств и иностранных 
представительств.
     Однако Зорге не знал, что предпринимает его самый опасный враг — полковник 
Осаки. А контрразведчик был занят изучением донесений японской зарубежной 
агентуры. Из США поступило сообщение, что американское правительство в начале 
войны в Китае считало наиболее вероятным дальнейшее развертывание японской 
экспансии в южном направлении. Сообщения из Франции, Англии и Германии 
подтверждали сообщения из США, а из Москвы от японского агента пришло сообщение,
 согласно которому Россия сохраняет численность своих войск на Дальнем Востоке 
на постоянном уровне и интерес русских к Квантунской армии никогда не выходит 
за обычные рамки. Дальнейшая проверка донесений, ранее поступивших от этих 
агентов, показала, что по развитию событий в соответствующих странах можно 
сделать вывод о получении правительствами заблаговременной информации о планах 
и намерениях Японии. Полковник Осаки в этой связи счел необходимым просить 
аудиенцию у военного министра.
     К этому времени Зорге, надежно укрыв радиопередатчик, снова почувствовал 
себя спокойно. Каждое утро он завтракал у генерала Отта, с которым у него 
установились настолько доверительные отношения, что Зорге стал неизменным 
автором всех подписываемых послом докладов об обстановке в стране. От Зорге 
посол черпал всю информацию о стране, с удовольствием слушал его рассказы о том,
 какие проблемы обсуждаются в высших военных и политических кругах Японии и 
почти всегда соглашался с трактовкой, которую давал Зорге тем или иным событиям.

     Неожиданно для себя я получил приказ выехать из Токио и занять пост 
второго секретаря немецкого посольства в Лондоне. Я не могу сказать, что мне 
было жалко расставаться с Зорге. Однако теперь я очень сожалею, что мне не 
удалось быть свидетелем его карьеры в Японии до конца. Проводить жену и меня в 
порт пришли немногие сотрудники посольства, но любопытно, что среди них был и 
Зорге, с которым мы никогда не были друзьями. Он спокойно пожал мне руку на 
прощание и пожелал удачи на новом месте службы. Я и сейчас помню, как Зорге в 
привычном для него белом костюме стоял широко расставив ноги и, совершенно не 
двигаясь, смотрел на уходящий от японских берегов корабль. Помоему, сколь бы 
невероятным ни казалось такое предположение, Зорге уже знал тогда, что война 
вотвот охватит страны Европы, и был взволнован тем фактом, что один из его 
коллег по работе в посольстве скоро примет непосредственное участие в этом 
конфликте.
     Больше Зорге я не видел, но его образ снова предстал передо мной, когда 
шесть лет спустя в лагере для интернированных я часами слушал рассказы моих 
бывших токийских друзей об этом человеке.
     В июне в районе реки ХалхинГол на монгольскоманьчжурской границе один из 
многочисленных пограничных инцидентов неожиданно вылился в военные действия 
довольно значительных масштабов. Не предполагала этого, и группа Зорге. В 
Москве же сначала решили, что Япония изменила свои планы и начинает войну. 
Вскоре, однако, стало ясно, что в Токио и не собирались допускать расширения 
конфликта.
     Этим воспользовались русские. Они приложили немало усилий, чтобы захватить 
побольше пленных, от которых рассчитывали получить точные данные о численности 
и вооружении войск Квантунской армии. До этого советская разведка располагала 
только информацией, поступавшей от группы Зорге. Недовольство командования 
Красной Армии тем фактом, что группа не сумела предупредить о так называемом 
халхинголском инциденте, перешло теперь в восхищение работой Зорге. Дело в том,
 что пленные буквально с точностью до последней роты и последней винтовки 
подтвердили цифры, собранные Зорге и его товарищами в Токио. Если советскому 
командованию и было нужно какоето подтверждение верности Зорге своему долгу и 
точности сообщаемых им сведений, то оно его, несомненно, получило.
     В июле халхинголский инцидент окончился. Внимание всего мира 
сосредоточилось на событиях в Европе. Из бесед с генералом Оттом Зорге узнал, 
что немцы пытаются добиться от Японии согласия вступить в военный союз против 
Англии и Советского Союза. Текст соответствующего договора был одобрен Гитлером 
и передан японскому послу в Берлине генералу Осима. Сколько ни старался генерал 
Отт, ему не удалось добиться подписания Японией этого договора. Японское 
правительство, поддерживаемое командованием военноморских сил, отклоняло одно 
предложение за другим. Установившиеся с Оттом отношения позволили Зорге быть 
постоянно в курсе этих переговоров, и он периодически посылал в Москву 
радиограммы, содержавшие подробную информацию о немецких предложениях Японии. 
Когда же переговоры окончательно сорвались, Зорге отправил на микрофотопленке 
полный обзорный доклад, в котором предупреждал, что для Германии Япония 
является единственным союзником и что если ей не удалось добиться своих целей 
на этот раз, то она наверняка предпримет еще одну попытку вовлечь Японию в 
войну на своей стороне.
     В сентябре, когда немецкие танки уже мчались по полям Польши, Зорге 
получил благодарность от советского военного командования за собранную им 
информацию о составе Квантунской армии.
     Между тем в Токио японское верховное командование, учтя печальные уроки 
халхинголского инцидента, сочло необходимым реорганизовать японскую армию. 
Предполагалось сформировать бронетанковые дивизии по немецкому образцу и 
авиационные эскадрильи, специально предназначенные для выполнения задач по 
непосредственной поддержке сухопутных войск в бою. В тот же день, когда был 
отдан приказ о реорганизации японской армии, Одзаки передал фотокопию этого 
документа Вукеличу, а через сутки Клаузен, превратившийся в страстного 
«рыболова», радировал о его содержании в Москву. Шкиперу могло показаться 
странным, что его хозяева, выходя в море на рыбалку, все время проводили в 
каюте, но он не обращал на это никакого внимания — ведь ему платили деньги 
именно за то, чтобы он не задавал лишних вопросов.
     Незадолго до этого Вукелич вернулся из поездки в район ХалхинГола, где он 
был гостем японского командования как специальный корреспондент агентства 
«Гавас». Вукелич привез ценные сведения о настроениях и взглядах японских 
офицеров и моральном состоянии войск. Вся эта информация на микрофотопленке 
также была отправлена в Москву.
     Передав в июле донесение о деятельности немцев в Токио, Зорге сосредоточил 
свое внимание на сборе информации, которая, по сути дела, являлась лишь 
комментарием к происходящим событиям и приобрела ценность только после начала 
войны в Европе. Это был прогноз о развитии обстановки в Европе, составленный на 
основе сведений, которые Зорге, очевидно, получил в немецком посольстве.
     3 сентября немецкий гидросамолет появился на севере ЛаМанша. Обнаружив 
его, английский эсминец открыл по нему ураганный огонь.
     Осколки зенитных снарядов, упавшие на улицы небольшой французской 
деревушки на берегу ЛаМанша, вызвали немалый переполох у местных жителей. Им 
показалось, что деревушка подверглась обстрелу немецкой артиллерии.
     В это время я находился в Берлине. Меня призвали в армию, и я, надев форму 
офицера вермахта, принял командование танком. А в Токио поздно вечером 3 
сентября Зорге сидел со своими друзьями в ночном клубе и наслаждался искусством 
одной из местных танцовщиц. Она была в маске, и Зорге не мог видеть ее лица, но 
фигура девушки ему явно понравилась.
     
ГЛАВА XI
ОПАСНОСТЬ СНОВА НАДВИГАЕТСЯ
     
     Это была «странная война», и никто не ожидал, что немецкая армия прорвет 
линию Мажино. Затишье на западном фронте было совершенно не по вкусу императору 
Хирохито. В японском правительстве образовались две враждующие группировки: 
умеренно настроенные гражданские политические деятели во главе с премьером 
Коноэ и сторонники верховного военного командования, руководимые генералом 
Хидеки Тодзио. Пока победителями все время выходили милитаристы. Страна 
готовилась к войне, промышленность работала на полную мощность, а в японской 
армии формировались танковые дивизии.
     В ходе заседаний правительства Хирохито не раз высказывался против войны. 
Япония, по мнению императора, не должна была ввязываться в конфликт на Западе. 
Для Коноэ и его сторонников это пожелание императора было священным, но Коноэ с 
трудом сдерживал своих военных коллег по правительству.
     Полковнику Осаки наконец удалось добиться аудиенции у военного министра и 
получить от него разрешение расследовать деятельность всех лиц, которые имели 
доступ к решениям правительства и планам верховного командования. Осаки 
составил перечень военных и политических мероприятий Японии за последние четыре 
года, и против каждого из них был список лиц, которые официально или через 
своих друзей могли знать об их проведении. В этом списке оказались видные 
японские политические деятели, генералы и адмиралы японской армии и 
военноморского флота, иностранные представители, простые служащие и машинистки 
японских правительственных ведомств, которые по роду своей служебной 
деятельности могли быть знакомы с официальными документами. В числе этих лиц 
были журналист Рихард Зорге, корреспонденции которого в газете «Франкфуртер 
цейтунг» свидетельствовали о хорошей осведомленности этого человека; журналист 
Бранко Вукелич, известный своими связями с руководящими сотрудниками 
«правительственного информационного агентства „Домей Цусин“; популярный 
японский журналист Ходзуми Одзаки, являвшийся личным советником 
премьерминистра и располагавший поэтому возможностью знакомиться с рядом 
секретных документов.
     Зорге, естественно, ничего не знал об этом списке. Если бы ему удалось о 
нем узнать, то он, конечно, временно прекратил бы свою разведывательную 
деятельность и распустил бы свою группу. Вместо этого Зорге, уверенный в своей 
безопасности, устроил вечеринку на своей шхуне.
     Както февральским вечером 1940 года небольшая рыбачья шхуна отправилась в 
плавание вдоль токийского побережья. На палубе шхуны были накрыты столы. Два 
официанта обслуживали гостей. На спокойной морской глади бледным светом играло 
отражение луны. За бортом шхуны тянулись два трала, и гости оживленно спорили 
между собой о том, сколько рыбы удастся поймать. Среди гостей были дипломаты, 
генералы и офицеры японской армии, маркиз Кидо, Одзаки и Макс Клаузен.
     Улов был небольшим, и скоро гости забыли о цели своей поездки. Клаузен 
нащупал в своем кармане сложенный вчетверо листок и решил, что настало время 
спуститься вниз в каюту. Он встал изза стола и вразвалку пошел к каюте. Через 
несколько минут он установил связь с «Висбаденом» и начал передачу донесения. 
На палубе японцы и немцы, теперь уже союзники по Антикоминтерновскому пакту, 
спорили по различным проблемам политики и военной стратегии. В донесении, 
переданном в Москву, содержались сведения о производстве боеприпасов, самолетов 
и танков предприятиями японской промышленности. Полчаса спустя Клаузен вернулся 
на палубу. Его отсутствия никто не заметил. Зорге дал указание шкиперу 
возвращаться обратно. Операция была закончена.
     К этому времени Клаузен уже без энтузиазма относился к своей 
разведывательной деятельности. Фирма, которую он возглавлял, преуспевала, 
получая большую прибыль. Предприятие, которое сначала казалось неразумным 
замыслом, теперь вылилось в одно из самых замечательных достижений Зорге.
     Но Макс постепенно все меньше и меньше проявлял интереса к своей работе, 
главное внимание уделяя прибыли, которую давала фирма. Зорге заметил эту 
перемену в Клаузене и обратил внимание на то, что Анна все чаще и чаще 
появляется в новых, дорогих платьях, носит очень дорогие браслеты и бусы. Он 
потребовал от Клаузена полного отчета о финансовой деятельности фирмы и 
состоянии оперативного бюджета. Без особого желания Макс представил Зорге отчет.
 Даже такой человек, как Зорге, который должен был знать все о делах фирмы, был 
поражен теми цифрами, которые он получил от Клаузена.
     Зорге сразу же приказал Клаузену выделить часть прибыли на оперативные 
нужды группы. Он сказал, что прибыль получена в процессе деятельности фирмы в 
интересах разведки и является дивидендом Советского Союза за тот вклад, который 
он внес в рабочий капитал предприятия. Согласившись с тем, что супруги Клаузен 
должны вести образ жизни, подобающий преуспевающим коммерсантам, Зорге серьезно 
упрекнул Клаузена за то, что он разрешал своей жене тратить деньги на покупку 
дорогих мехов. Клаузен попытался чтото возразить своему шефу, но у него не 
хватило смелости настоять на своем. Разочарованный Макс снова был вынужден 
вернуться к выполнению надоевшей ему обязанности радиста. Поскольку группа 
Зорге располагала теперь средствами в Токио, она могла больше не просить денег 
из Москвы.
     Клаузен отнюдь не считал капитал своей фирмы общим достоянием группы Зорге.
 Он совершенно забыл, что является всегонавсего номинальным руководителем 
фирмы и что основную тяжесть работы несли немецкие специалисты, считавшие, что 
они выполняют священный долг перед фатерландом и помогают союзнику своей страны.

     У Зорге не было времени, чтобы долго заниматься Максом. Перед ним стояла 
более сложная проблема. В Токио только что прибыл один из самых доверенных 
людей гиммлеровского гестапо. Он занял в посольстве должность офицера службы 
безопасности. Это был небезызвестный полковник Мейзингер, грубый и неприятный 
человек. Даже разговаривая с друзьями, он любовно похлопывал по кобуре своего 
пистолета. Сейчас Мейзингер известен в мире как палач Варшавы. По его приказу 
тысячи людей были уничтожены в еврейских гетто. Те же, кого не прельстили 
медовые речи полковника о рае в гетто, заживо сжигались им в своих домах. Зорге 
интересовал один вопрос: не вызван ли приезд Мейзингера в Токио какимилибо 
подозрениями Берлина о его деятельности? Но волнения Зорге были напрасны. 
Мейзингер был послан в Токио как в ссылку. В посольстве все, начиная от 
генерала Отта, относились к нему с презрением.
     Дружба между Зорге и послом Оттом к этому времени настолько окрепла, что 
Отт назначил его заведующим информационной службой посольства. Благодаря этому 
Зорге стал пользоваться дипломатической неприкосновенностью. По ходатайству 
Мейзингера Зорге было разрешено одновременно оставаться токийским 
корреспондентом газеты «Франкфуртер цейтунг».
     Мне неизвестно, как полковник Осаки сумел сократить список интересовавших 
его лиц до размеров, позволявших начать усиленное расследование. На суде он 
просто заявил, что в списке было оставлено всего несколько человек. Из числа 
сотрудников немецкого посольства в списке остались двое — полковник Мейзингер и 
Рихард Зорге. Полковник Осаки знал, что послу Отту официально сообщалось о 
большинстве планов Японии, а посол в свою очередь информировал Японию о 
намерениях немецкого правительства. Действуя методом исключения, Осаки 
установил, что своей информацией Отт мог делиться только с двумя советниками — 
Мейзингером и Зорге. Из числа японцев в списке таким же образом было оставлено 
имя Одзаки. Контрразведчику представилась возможность идти дальше одним из двух 
путей: заняться японцами или немцами. Он решил сначала разузнать как можно 
больше о немцах, числившихся в его списке. Вероятно, он рассудил, что, 
одинаково располагая соответствующей информацией, скорее иностранцы ведут 
шпионаж, чем японцы.
     Осаки побывал у посла Отта. Вполне возможно, он попросил посла оказать 
содействие в расследовании, проводимом контрразведкой, и, может быть, даже 
намекнул, что в случае отказа японским властям придется попросить Берлин 
отозвать определенных сотрудников посольства, как нежелательных иностранцев. 
Отт, повидимому, попросил Осаки назвать фамилии подозреваемых им лиц. В своих 
показаниях на суде контрразведчик заявил, что тогда он не назвал Отту имен, 
сославшись на отсутствие прямых улик.
     Теперь всем понятно, что посещение посла было первой крупной ошибкой Осаки.
 Не сказав Отту, кого он подозревает, Осаки поставил посла в трудное положение. 
Вряд ли Отта можно осудить за то, что он поделился со своими двумя ближайшими 
советниками — Мейзингером и Зорге — неожиданным заявлением японской 
контрразведки. Теперь Зорге знал об опасности и мог принять ответные меры.
     Визит японского контрразведчика сильно взволновал посла. Он не мог 
поверить, что ктолибо из его сотрудников способен предать свою страну, 
обмануть его как начальника. Отт считал немыслимым предположение о том, что 
немецкий дипломат является шпионом. Ну а если это так, то в чьих же интересах 
мог действовать шпион — в интересах Англии, Франции, Америки или, может быть, 
России? Предположение о шпионаже в пользу России Отт сразу отмел. Если в Японии 
и существует шпионская организация, считал он, то японцам следовало бы прежде 
всего поискать шпионов среди своих людей. По мнению Отта, подозревать следовало 
всех американцев японского происхождения, которые могли быть завербованы 
американской разведкой.
     Только Отту, как послу, были известны секретные сведения, поступавшие в 
посольство от японского правительства и верховного военного командования через 
офицера связи барона Номуры. Конечно, Отт делился некоторой информацией с 
полковником Мейзингером и доктором Рихардом Зорге. Они были вне подозрений. 
Мейзингер прошел путь от кадета до офицера гестапо и прославился как 
исключительно жестокий и грубый человек. Что касается Зорге, эксперта по 
внутренней и внешней политике Японии, своего личного друга и составителя 
представляемых в Берлин докладов посольства, то в нем Отт сомневался еще меньше,
 чем в Мейзингере. По мнению Отта, было маловероятно, чтобы такие люди, как 
Гиммлер, Геббельс и начальник иностранного отдела нацистской партии Ротман, 
могли доверять человеку, способному стать предателем. Наоборот, они даже 
предлагали Зорге пост руководителя нацистов в Японии. Поэтому не было ничего 
противоестественного в том, что Отт информировал своего начальника службы 
безопасности и Зорге о своей беседе с полковником Осаки.
     На суде Зорге признал, что не мог себе представить, как начальнику 
японской контрразведки удалось установить, что именно в немецком посольстве 
происходит утечка секретных сведений. Любой другой разведчик, узнав о такой 
опасности, которая теперь нависла над Зорге, сразу же попытался бы скрыться. Но 
Зорге остался верен своему долгу. Он понимал, что мир находится на грани 
катастрофы, и решил вести свою игру до конца.
     Мейзингер обратился в Берлин с просьбой проверить всех сотрудников 
посольства. Эта просьба была обычным явлением, и от Мейзингера не требовалось 
объяснять, почему нужна проверка. Естественно, он не включил в список лиц, 
подлежащих проверке, ни посла, ни Зорге.
     Некоторое время спустя штаб японской контрразведки получил тревожное 
сообщение: тайный радиопередатчик снова появился в эфире. Полковник Осаки узнал 
об этом поздно ночью. Ему доложили, что радиопеленгационной станцией 
перехвачены сигналы передатчика, который, повидимому, находился примерно в 
часе езды от Токио на юг, к полуострову Ицу. В район был выслан наряд полиции. 
По мнению японских специалистов, передатчик наверняка находился в автомашине. 
Так полковнику Осаки стало понятно, почему сигналы передатчика несколько раз 
перехватывались в различных районах города. В течение всей ночи Осаки ждал 
сообщений из штаба контрразведки, но и на этот раз ничего обнаружить не удалось.

     Полицейские и военные машины носились по улицам южной части города и его 
окрестностей. В числе полученных Осаки донесений о задержании, очевидно, 
невиновных людей было и сообщение о том, что в районе поиска была остановлена 
автомашина богатого немецкого промышленника Макса Клаузена, который, по его 
словам, ночевал в приморском домике Зорге. Сам немецкий прессатташе находился 
вместе с Клаузеном в машине. Полковник Осаки, выслушав эти донесения, только 
тяжело вздохнул и попытался заснуть. На другой день у него была назначена 
встреча с Мейзингером.
     Мейзингер явился к начальнику контрразведки точно в указанное ему время и 
сообщил, что посол поручил ему провести расследование, о котором просил Осаки. 
Японец довольно улыбнулся. Он предполагал, что Отт так и поступит: ведь это 
было одной из обязанностей гестапо. Мейзингер рассказал Осаки о принятых им 
мерах и при этом отметил, что будет лучше, если о расследовании никто, кроме их 
двоих, знать не будет. В случае успеха вся честь разоблачения шпионов 
принадлежала бы тогда им.
     Осаки с удовольствием согласился с мнением гестаповца. Он ждал удобного 
случая, чтобы восстановить свой престиж, слегка поколебленный неудачами в 
расследовании этого дела. Японский контрразведчик попутно сообщил Мейзингеру, 
что на дороге в районе поисков таинственного передатчика была задержана 
автомашина с двумя немецкими подданными, Клаузеном и Зорге. Мейзингер улыбнулся 
и сказал, что он сам был приглашен Зорге на вечеринку в его загородный домик, 
но не смог поехать туда. Насколько помнилось Мейзингеру, помимо него были 
приглашены еще трое: известный друг Зорге Одзаки, художник Мияги и журналист 
агентства «Гавас» Вукелич. Полковник Осаки попросил Мейзингера познакомить его 
с Зорге. Мейзингер согласился, но почемуто не рассказал своему японскому 
коллеге о том, что Зорге известны подозрения японской контрразведки о 
существовании шпионской сети. Это была непростительная ошибка, хотя вполне 
возможно, что Мейзингер просто не хотел впутывать Зорге в официальное 
расследование.
     За сутки до этого Зорге решил собрать совещание своей группы и перестроить 
ее работу в связи со сложившейся обстановкой. Для этого у него был единственный 
путь: организовать вечеринку и пригласить на нее не только своих агентов, но и 
еще несколько человек, которые, как ему было известно заранее, приехать к нему 
не смогут. В этот вечер Зорге рассказал членам группы о деятельности полковника 
Осаки, правда, несколько преуменьшив нависшую опасность. Он сказал, что уверен 
в неспособности японской контрразведки найти передатчик и что у нее нет никаких 
сведений о том, кто работает в группе и в интересах какого государства.
     Порядок работы группы изменялся лишь незначительно. В частности, 
отменялись поездки для встречи со связными в Шанхае. Так или иначе, в связи с 
войной в Европе и ухудшением отношений Соединенных Штатов и Англии с Японией 
подобные поездки стали опасными: таможенный и пограничный контроль был усилен. 
Для передачи материалов в Москву предполагалось шире использовать радиосвязь и 
советских дипломатических курьеров, прибывающих в Японию. Своеобразным почтовым 
ящиком для группы, как сказал Зорге, должен стать аппарат советского военного 
атташе в Японии.
     После этого совещания Зорге взял Макса с собой на шхуну и приказал ему 
передать в Москву донесение о сложившейся обстановке. Именно эта передача была 
перехвачена японской радиопеленгационной станцией и заставила полковника Осаки 
провести ночь без сна.
     Вскоре Клаузен заболел. Лежа в постели, он пытался восстановить в памяти и 
изложить письменно все радиограммы, отправленные им за последние шесть лет. 
Клаузен полагал, что такой документ явится хорошей иллюстрацией заслуг радиста 
перед группой, в случае если он захочет когданибудь расстаться с 
разведывательной работой. За этим занятием застал Клаузена неожиданно пришедший 
навестить его доктор Вурту. Он осмотрел Клаузена, а потом, указав на лежавший 
рядом с постелью листок, сказал: «Вам не следует заниматься делами, ведь вы 
больны. С вами, промышленниками, всегда так — вы думаете, что без вашего 
участия в работе предприятие немедленно закроется». С этими словами Вурту взял 
листок и отложил его подальше от постели Макса. Клаузен был очень напуган и, 
после того как врач ушел, еще долго не мог успокоиться.
     Макс скоро поправился. Когда он снова появился в «Немецком клубе», ему 
передали конверт с запиской. В записке Клаузену предлагалось взять в канцелярии 
своей фирмы адресованную ему посылку и захватить ее с собой на спектакль в 
одном из токийских театров. Билеты на спектакль были вместе с запиской вложены 
в конверт. В назначенный день Клаузен с женой сидел в ложе театра. Как только в 
зале погас свет, Макс передал посылку сидевшему рядом с ним мужчине. В посылке 
было тридцать восемь роликов с пленкой. Соседом Клаузена по ложе оказался 
советский разведчик, специально прибывший в Токио.
     Командование советской военной разведки было очень обрадовано донесением 
Зорге о том, что деятельность группы будет финансироваться за счет прибылей 
фирмы Клаузена. В последующие месяцы группа Зорге провела еще несколько встреч 
с советским разведчиком, который называл себя «Сержем».
     1 мая Гитлер пригласил к себе посла Японии и уведомил его о том, что 
Германия намерена напасть на Советский Союз 22 июня. При этом Гитлер отметил, 
что этот момент мог бы явиться благоприятным для вступления Японии в войну на 
стороне Германии. Когда посол, не зная, как отнесется к этому предложению 
японское правительство, уклонился от прямого ответа и попросил подождать, пока 
он проконсультируется с министерством иностранных дел, Гитлер заявил, что на 
это потребуется слишком много времени. Фюрер обратил внимание посла на 
обязательства Японии по Тройственному пакту, нарисовал яркую картину успехов 
Германии и Италии в войне и потребовал, чтобы Япония соблюдала верность своим 
обещаниям дружбы и помощи. В доказательство этого Япония должна была нанести 
мощный удар против России на Дальнем Востоке, поддержав действия немецких армий.

     Посол обещал Гитлеру дать ответ японского правительства через несколько 
дней. Он немедленно сообщил в Токио о плане Гитлера и его требованиях 
относительно вступления Японии в войну. Два дня спустя правительство Коноэ 
собралось на экстренное заседание для обсуждения нового курса в политике 
Германии.
     Мнения членов правительства Коноэ разделились. Сам премьерминистр считал 
своим долгом выполнить пожелание императора о сохранении мира или по крайней 
мере не вмешиваться в европейский конфликт. Лидер милитаристской клики Тодзио, 
считая справедливыми претензии Германии на господство в Европе, требовал 
вступления Японии в войну. В качестве уступки Коноэ он предложил, не начиная 
войны против России, нанести удар по районам Южной Азии и островам Тихого 
океана. Тодзио имел в виду осуществление давней мечты Японии об установлении 
своего контроля на Дальнем Востоке на всей территории от Индии до Гавайских 
островов. На этом заседании правительства было решено не начинать пока войны 
против Советского Союза и поручить японскому генеральному штабу разработать 
план нанесения удара в южном от Японии направлении.
     В числе первых, кто узнал о решении правительства помимо военного 
командования, было правление ЮжноМаньчжурской железной дороги. А в этой 
всесильной организации одним из первых совершенно секретный меморандум 
правительства получил Одзаки, как начальник информационной службы этой дороги. 
Узнав об этом, Одзаки под какимто благовидным предлогом побывал у Коноэ и в 
ходе беседы коснулся вопроса о том, в какой форме выразится вступление Японии в 
европейский конфликт: в форме нападения на Россию или удара по владениям США, 
Англии и Франции в ЮгоВосточной Азии и на Тихом океане. Одзаки сказал 
премьерминистру, что, по его мнению, оба варианта имели бы печальные 
последствия. В дальнейшем из разговора Одзаки сумел получить достаточную 
информацию, чтобы убедиться в достоверности сведений, которые стали ему 
известны в официальном порядке.
     В тот же вечер Одзаки встретился с Мияги, и они вместе составили на 
английском языке подробный доклад о вероятном развертывании событий в ближайшее 
время, который был передан Зорге на следующее утро. В течение дня он с 
нетерпением ожидал случая поговорить с Оттом наедине. Зорге знал, что Одзаки 
получил сведения из двух источников. И все же в своем стремлении к точности он 
хотел получить от Отта окончательное подтверждение уже имеющейся информации. К 
радости Зорге, Отт пригласил его пообедать вместе. Тогда Зорге немедленно 
позвонил в «Немецкий клуб» и передал для Клаузена закодированный приказ срочно 
подготовить к работе радиостанцию.
     За обедом Зорге завел разговор о советскогерманских отношениях и 
поинтересовался, правильны ли слухи о скором расторжении пакта 1939 года. Отт, 
безоговорочно доверявший Зорге, поделился с ним коекакими сведениями, 
совершенно убедившими разведчика в достоверности полученных от Одзаки 
сообщений: Германия действительно намеревалась напасть на Россию. Считая, что 
перед ним убежденный нацист, Отт вел себя так, как действовал бы любой посол в 
подобной обстановке.
     12 мая небольшая рыбачья шхуна отчалила от стоянки на полуострове Ицу в 
заливе Имаиногама и вышла в море. Вечеринка, которую Зорге устроил год назад на 
этой шхуне, всем гостям очень понравилась. Теперь Зорге устроил такой же раут 
снова. На этот раз среди гостей не было особенно важных персон, но все же 
компания оказалась достаточно представительной, чтобы вечеринка прошла 
интересно. Море было спокойно, и шхуна ушла гораздо дальше обычного от берега. 
Зорге объяснил гостям, что шкипер давно просил его выйти подальше в море и что 
он в этот вечер решил удовлетворить просьбу старого рыбака. Зорге, кроме того, 
сказал гостям, что не накрывает стола в каюте: там только что закончен ремонт и 
он опасается, как бы гости не запачкались свежей краской.
     А в это время в каюте Макс деятельно готовил радиопередатчик к работе. 
Если бы ктонибудь из знакомых пришел в этот вечер домой к Максу, то его 
встретила бы супруга Макса словами о том, что муж только что заснул, устав от 
напряженной работы днем. К тому моменту, когда первые гости прибыли на шхуну, 
Клаузен был уже в каюте. Еще днем Зорге незаметно доставил его на судно. Теперь 
пальцы радиста уверенно отстукивали сигналы азбуки Морзе, а дежурный оператор 
«Висбадена» уже принял позывные Макса и был готов к приему донесения.
     Пока один из операторов «Висбадена» принимал текст радиограммы из Токио, 
другой оператор готовил его для передачи в Москву. Руководители советской 
военной разведки, повидимому, были немало взволнованы донесением Зорге. Оно 
гласило:
     «Сто семьдесят пять дивизий сосредоточено на советской границе. 
Наступление начнется по всему фронту 20 июня. Направление главного удара — на 
Москву. Ожидайте дальнейших сообщений. Рамзай».
     В штабе японской контрразведки царил переполох Радиопеленгационные посты 
полковника Осаки перехватили сигналы радиостанции в районе, который, судя по 
получившейся схеме перехвата, находился в 30 километрах от берега. Осаки 
немедленно связался по телефону с японским адмиралтейством и попросил сообщить 
ему, какие корабли находятся в этом районе. Ответ был коротким и ясным: 
кораблей в этом районе нет. Это вполне объяснимо, так как Япония все еще не 
вела войны и выход в море рыболовецких судов и прогулочных яхт адмиралтейством 
не фиксировался.
     В 30 километрах от берега Зорге приказал шкиперу возвращаться домой. В 
каюте Макс спрятал передатчик и прочитал ответ из Москвы: «Отлично исполнено. 
Информация принята своевременно».
     За шесть недель до нападения Германии на Советский Союз Зорге предупредил, 
что это случится 20 июня. Он ошибся всего на два дня. Гитлер действовал точно 
по плану, и 22 июня немецкие войска на всем протяжении границы вторглись в 
Россию. Однако, не веря, что Япония откажется от возможности нанести удар 
одновременно с Германией, командование Красной Армии оставило свои лучшие 
войска на дальневосточных границах.
     
ГЛАВА XII
ТРИУМФ
     
     Макс и Анна Клаузен заняли свои места в зале театра Такарацука. Справа от 
Макса сидел «Серж». Во время спектакля Клаузен передал советскому разведчику 
тридцать роликов пленки. Это был последний контакт группы Зорге с иностранными 
представителями в Токио. Наступил конец всем поездкам для встречи со связными, 
тайным встречам с незнакомыми людьми.
     Полковник Осаки, снова и снова изучая список подозреваемых лиц, както 
вычеркнул из него Мияги, но в верхней части списка попрежнему оставались имена 
Зорге, Клаузена, Одзаки и Вукелича. Полковник решил, что настал момент лично 
познакомиться с Зорге. Он снял телефонную трубку и позвонил Мейзингеру в 
немецкое посольство.
     Поздним июньским вечером Зорге пришел в клуб Фудзи, где японская знать и 
европейцы часто собирались, чтобы поразвлечься. О том, что произошло в этом 
клубе, Зорге на суде рассказал следующее:
     «Войдя в зал клуба, я сразу увидел Мейзингера, который за одним из 
столиков беседовал с японским офицером. Со слов Мейзингера я знал, что это 
полковник Осаки. Дело в том, что я давно пользовался среди японцев репутацией 
человека, умеющего много выпить, не хмелея, и понимающего толк в женской 
красоте. Мейзингер говорил мне, что Осаки давно хочет со мной познакомиться, и 
вот этот случай представился.
     Я быстро понял, что Осаки, как и все японцы, любит сакэ и увлекается 
женщинами. Ссылаясь на мою репутацию, японец поинтересовался, где я встречаю 
хорошеньких женщин, и сказал при этом, что в кабаре при клубе Фудзи можно 
увидеть одну из самых прекрасных танцовщиц. Свет в зале погас, и она появилась. 
Девушка была в маске, но стройность ее фигуры являлась достаточной компенсацией 
за то, что скрывала маска.
     Не желая портить свою репутацию волокиты, я проявил повышенное любопытство 
и засыпал Осаки вопросами об этой девушке. Он сказал, что ее зовут Киоми, что 
она дочь влиятельного и богатого японца, девушка порядочная. Я внимательно 
выслушал Осаки, но усомнился в справедливости его последнего замечания».
     Полковник Осаки остался очень доволен этим вечером. Он считал, что ему 
удалось нащупать слабое место у Зорге. Он понимал, что одних подозрений 
недостаточно, нужны прямые улики.
     На следующий день Киоми была вызвана в штаб контрразведки к полковнику 
Осаки. Он напомнил танцовщице о ее долге перед императором и Японией. Киоми 
быстро согласилась выполнить все, что от нее требовалось.
     Полковник подробно изложил ей свой план действий. Рихард Зорге, сказал он, 
подозревается в шпионаже в пользу США или России. Он легко увлекается женщинами 
и наверняка попадется в ловушку. Киоми должна была немедленно сообщить 
контрразведке, если заметит чтолибо подозрительное в поведении Зорге или его 
знакомых. На этом разговор был окончен.
     В течение трех следующих недель Зорге ежедневно бывал в клубе Фудзи и все 
время садился за один и тот же столик. Каждый вечер он посылал Киоми цветы и 
записки с приглашением вместе пообедать или поужинать. Киоми не принимала 
цветов и не читала записок. Но Зорге был настойчив. Киоми всегда танцевала 
рядом со столиком журналиста, но ни разу Зорге не видел ее лица — она была в 
маске. Однажды Киоми, как всегда, выступала в клубе, но увидела, что столик 
Зорге пустует. Девушка напугалась, что ее чрезмерная холодность заставит Зорге 
отказаться от своих попыток сблизиться с ней. Окончив танец, Киоми поспешила в 
свою уборную, чтобы побыстрее позвонить по телефону полковнику Осаки. Не успела 
она закрыть за собой дверь, как увидела, что в кресле, неподалеку от туалетного 
столика, сидит Зорге.
     Взволнованно разглядывая друг друга, оба молчали. Несколько мгновений 
спустя Киоми подняла руки и медленно сняла маску. Зорге шагнул к ней и обнял 
девушку. Он сказал, что заказал обед в клубе, и Киоми приняла его приглашение.
     После нападения Германии на Советский Союз важнейшая задача группы Зорге 
состояла в том, чтобы выяснить, намерена ли Япония вторгнуться в 
дальневосточные районы России с Маньчжурского плацдарма. Все остальные вопросы 
отошли на второй план. Командование Красной Армии не решалось перебросить 
войска Дальневосточной армии на Западный фронт, а только с помощью крупных 
резервов можно было надеяться остановить стремительное наступление немцев.
     Зорге не мог выполнить эту задачу сразу. Японское правительство, несмотря 
на давление, оказываемое немцами, все еще не решалось вступить в войну. В этот 
напряженный период Одзаки и Мияги сосредоточили свои усилия на сборе информации 
о перебросках войск, производстве боеприпасов и ходе призыва в вооруженные силы.
 Благодаря этому Зорге сумел сделать вывод, что в результате первой мобилизации 
под ружье было призвано около одной трети призывных возрастов.
     К этому времени Клаузен и Зорге превратились в настоящих 
«фанатиковрыбаков», буквально каждый вечер выходивших на шхуне в море, чтобы 
вести радиопередачи. В их донесениях сообщались важные секретные сведения, 
собранные Мияги в разговорах с военнослужащими японской армии и флота, 
полученные Зорге и Одзаки из документов немецкого посольства или правления 
ЮжноМаньчжурской железной дороги. Документы фотографировались Вукеличем, 
который, чтобы не вызвать какихлибо подозрений, стал неутомимым 
фотографомлюбителем. Чертежи, поступавшие на фирму Клаузен, больше не 
интересовали группу, так как встречи со связными больше не проводились, а 
передавать по радио подобную информацию было бы трудно и небезопасно.
     Однажды вечером Клаузен передал «Висбадену» сообщение о том, что под 
давлением военного командования японское правительство решило осуществить ранее 
намеченный план нанесения удара в южном направлении, а в отношении Советского 
Союза — соблюдать условия договора о ненападении.
     Зорге отмечал при этом, что в другом решении правительства, по сути дела, 
не исключалась возможность войны против Советского Союза. В конце июля Зорге 
сообщил в Москву, что лишь незначительное количество войск из района Токио было 
направлено в южные районы Китая. Зорге отметил, однако, что для наступления в 
Таиланде и Малайе Япония располагает войсками численностью только 40 тысяч 
человек из 300 тысяч, необходимых для этих целей.
     В августе Зорге информировал Москву, что в вооруженные силы Японии 
призвано уже более одного миллиона человек, но мобилизационные возможности 
страны еще не исчерпаны. В своем следующем донесении, переданном в тот момент, 
когда наступление немецкой армии было приостановлено под Смоленском, Зорге 
отмечал, что Япония, повидимому, решится напасть на СССР только в том случае, 
если немцы вновь сумеют добиться серьезных успехов.
     Японское верховное командование потребовало от контрразведки усилить свою 
деятельность. Полковник Осаки оказался перед альтернативой: найти тайный 
радиопередатчик или признать свое поражение и умереть как самурай. Он должен 
был поймать не одного или двух шпионов, а всех. Полковник решил подождать, 
когда ловушка с танцовщицей Киоми сработает. Эта передышка была Зорге очень 
нужна.
     Обстановка в мире менялась буквально ежечасно, и японское правительство 
проводило одно заседание за другим.
     Более миллиона немецких солдат, лучшие соединения Гитлера, рвались к 
Москве. Немецкое радио сообщало о победах то на одном, то на другом участке 
фронта. Верховное командование немецкой армии уже планировало размещение войск 
на зимние квартиры в Москве. Для советского генерального штаба это было тяжелым 
временем. Советские войска вели упорные бои на всем протяжении фронта от 
Ленинграда до Крыма. Резервов для нанесения мощного контрудара по прорвавшимся 
танковым армиям противника не было.
     На Дальнем Востоке Советский Союз имел армию численностью 2,5 миллиона 
человек. Это были первоклассные, хорошо технически оснащенные и имеющие боевой 
опыт войска, успешно выполнившие свою задачу во время халхинголского инцидента.
 И в течение всего лета и первых осенних месяцев, когда линия фронта все ближе 
подходила к Москве, советский генеральный штаб мучительно искал ответа на 
вопрос: можно ли оголить дальневосточную границу и использовать войска 
Дальневосточной армии в самый трудный для страны момент? Решение, конечно, было 
бы принято в Москве, но разведывательные сведения, которые позволили бы принять 
его, предстояло добыть в далеком Токио. В тот самый момент, когда величайшее 
сражение уже разворачивалось под Москвой, высокий худощавый человек с немного 
округлыми плечами и живым лицом, на котором особенно выделялись пытливые глаза, 
принимал на своей шхуне важных сотрудников японских государственных учреждений.
     Это была третья и последняя вечеринка, устроенная Зорге на шхуне. В первый 
и во второй раз все обошлось как нельзя лучше, и не было оснований отказываться 
от еще одной попытки. Одзаки сообщил, что в памятной записке правительства, 
рассылаемой высшим органам власти и различным ведомствам, говорится о решении 
правительства воздержаться от вторжения в Россию и начать подготовку к 
вступлению Японии в войну путем нанесения удара в ЮгоВосточной Азии и на Тихом 
океане. Это решение было окончательным. Соответственно было отдано распоряжение 
о немедленном призыве в вооруженные силы всех мужчин в возрасте от 25 до 35 лет.
 В разговорах с послом Оттом в эти тревожные дни октября Зорге удалось получить 
достаточные подтверждения сообщениям Одзаки и убедиться, что это не трюк 
контрразведки.
     Наконец Зорге получил возможность донести в Москву, что можно не опасаться 
действий Квантунской армии. Наоборот, эта армия должна была послужить резервом 
для японских войск в Южном Китае.
     Как всегда, Клаузен был в каюте шхуны и вел передачу, пока Зорге развлекал 
своих гостей на палубе. Пальцы Макса уверенно отстукивали телеграфным ключом 
сигналы азбуки Морзе, которые должны были принести новые надежды защитникам 
Москвы. В донесении говорилось, что японское правительство приняло решение в 
ближайшие три недели нанести удар в ЮгоВосточной Азии, отказавшись выполнить 
настоятельные требования немцев вторгнуться в Россию из Манчжурии.
     Это была вершина карьеры Зорге. Именно это донесение он мечтал передать в 
тревожные для своей Родины дни, когда две великие армии вели ожесточенные бои 
под Москвой. Я не знаю, сколько времени потребовалось русским, чтобы, 
использовав донесение Зорге, принять соответствующие меры. Ведь переброска двух 
миллионов человек через огромные просторы России была невиданным в истории 
чудом, потребовавшим огромных усилий. В первые дни войны с Советским Союзом я 
был командиром танкового подразделения и знаю, насколько сложна должна быть 
переброска такого количества войск в условиях России.
     Мы, немцы, были тогда уверены, что Москва, а с ней и Россия будут скоро 
наши. Решительный день, день нашего вступления в Москву, намечался примерно на 
10 октября, то есть через неделю после того, как Зорге отправил свое донесение.
     3 октября главные силы немецких войск изготовились для решительной атаки 
города, назначенной на восемь часов утра. Нам говорили, что в Москве осталось 
совсем немного войск, которые должны были вести арьергардные бои и не в силах 
были продолжать сопротивление.
     У нас было два часа на окончательную проверку оружия, заправку машин 
горючим и легкий завтрак. Затем, когда над Кремлем взошла заря, а невдалеке 
стало видно развевающееся на ветру знамя со свастикой, земля вокруг нас вдруг 
закипела от разрывов тысяч артиллерийских снарядов.
     Как гром средь ясного неба ударили советские войска, стремительно 
атаковали передовые части нашей армии, все сметая на своем пути. На нас 
обрушилась вся мощь советской Дальневосточной армии. Впервые немецкие войска 
потерпели сокрушительное поражение. Судьба гитлеровской армии на Восточном 
фронте была решена.
     Битва под Москвой явилась прелюдией к разгрому немецкой армии на Волге.
     Зорге, которому принадлежит видная роль в обеспечении успеха советских 
войск в битве под Москвой, в эти часы был, как всегда, в клубе Фудзи.
     
ГЛАВА XIII
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
     
     Зорге сидел за своим излюбленным столиком. В полумраке Киоми танцевала 
классический «танец риса». Зорге был сильно обеспокоен судьбой своей группы. 
Мияги кудато пропал и уже в течение почти недели не давал о себе знать. 
Вукелич старался как можно дольше оставаться во французском посольстве, как бы 
ища защиты под его крышей. Клаузен был на шхуне у передатчика. Только Одзаки и 
Зорге собирали информацию.
     В тот вечер Зорге не собирался встречаться с Киоми. По полученным им 
сведениям, Япония намеревалась нанести удар в ЮгоВосточной Азии примерно через 
три недели. Выяснить, где и когда точно будет нанесен этот удар, и было 
следующей задачей Зорге и преданного ему Одзаки. Зорге допил вино и попросил 
дать счет. Листок, принесенный официантом, был както странно сложен. Дело в 
том, что Одзаки и Мияги привлекали к своей работе официантов, и сложенный счет 
был условным сигналом.
     Взглянув на счет, Зорге положил деньги на край столика, а бумажку небрежно 
сунул в карман. Киоми видела это. Окончив танец, она тотчас же позвонила 
полковнику Осаки. Быстрая проверка через осведомителей полиции показала, что 
официант часто бывает в доме японского журналиста и ответственного сотрудника 
правления ЮжноМаньчжурской железной дороги Ходзуми Одзаки. Заглянув в досье, 
полковник Осаки установил, что Зорге и Одзаки друзья и познакомились еще в 1933 
году. Официант, повидимому, был их связным. Наконецто полковник Осаки получил 
первую улику.
     Выйдя из клуба, Зорге сжег счет в пламени своей зажигалки. В сообщении от 
Мияги говорилось, что за ним и другими членами группы ведется постоянная слежка.
 Зорге мгновенно принял решение. Он счел своим долгом во что бы то ни стало 
сообщить в Москву о планах японского правительства. Затем он намеревался 
прекратить работу и разрешить членам группы покинуть Японию любыми средствами.
     На следующее утро Зорге завтракал у посла. После завтрака он перепечатал 
на машинке доклад посольства в Берлин, включив в него все, что ему было 
известно о последнем заседании правительства Коноэ. Опасность для Советского 
Союза миновала. Нет причин, думал Зорге, не знать немцам о тайных намерениях 
японцев.
     В полдень в «Немецком клубе» Зорге встретился с Клаузеном и приказал ему 
вечером обязательно быть на шхуне. Затем он попытался связаться с Одзаки и 
Вукеличем, но ничего из этого не вышло. Одзаки считал, что в этот день ему 
лучше быть в своем кабинете, а Вукелич все еще укрывался во французском 
посольстве.
     Вечером 14 октября Зорге снова пришел в клуб Фудзи и сел за столик у сцены.
 Он договорился с Киоми о встрече. Пока она танцевала, он обдумывал план своих 
действий на этот вечер. Зорге решил, что ему следует поехать на шхуну вместе с 
Киоми. В этот момент вместе с небольшой группой людей в зал вошел Мияги. 
Компания прошла мимо столика, за которым сидел Зорге, — на скатерти прямо перед 
ним появился скомканный клочок бумаги. Зорге моментально прикрыл его рукой, а 
затем, развернув листок и взглянув на него, быстро сунул в карман.
     Киоми, которая танцевала у столика Зорге, видела это. Темп ее танца быстро 
возрос. Девушка явно торопилась поскорее закончить выступление и позвонить 
Осаки. Но этого сделать ей не удалось. Сразу после выступления Зорге зашел к 
ней в уборную и пригласил ее поехать с ним за город.
     Это явилось неожиданностью для Киоми, но она все же приняла предложение 
Зорге, так как не видела другого способа помешать ему уничтожить взятую со 
стола записку.
     Через несколько минут Зорге и Киоми уже сидели в машине. Зорге ехал на 
большой скорости. У одного из перекрестков ему пришлось остановиться. Он сунул 
руку в карман, достал зажигалку и смятую пачку сигарет. В зажигалке не 
оказалось бензина, и Зорге выбросил сигареты в окно, а зажигалку сунул обратно 
в карман пиджака. На дне кармана он сразу нащупал клочок бумаги. Не сказав ни 
слова, он разорвал его и, к немалому огорчению Киоми, также выбросил в окно.
     Машина тронулась. Киоми была ошеломлена происшедшим и мучительно искала 
выхода из создавшегося положения. Вдруг ее осенило. Она попросила Зорге 
остановить машину у телефонной будки, сказав, что хочет предупредить родителей 
о своей задержке. Зорге повиновался. Так Киоми сообщила полковнику Осаки, в 
каком месте дороги Зорге выбросил клочки бумаги.
     Когда они добрались до места, Зорге показал девушке, где взять продукты 
для приготовления ужина, и попросил ее накрыть на стол, пока он займется одним 
личным делом. Затем Зорге ушел. Он сел в лодку и быстро добрался до шхуны, где 
его ждал Клаузен. Зорге рассказал Максу о своем решении, быстро написал и 
закодировал два сообщения, которые следовало передать в Москву. В первом из них 
Зорге сообщал сведения, полученные от Мияги, а во втором указывал, что группа, 
по всей вероятности, раскрыта и что он намерен прекратить работу. Это было 
последнее донесение Зорге.
     Два разведчика, семь лет проработавшие вместе, пожали друг другу руки. 
Зорге поручил Клаузену передать донесения, уничтожить передатчик и шхуну. 
Проводив Зорге, Клаузен спустился в каюту, но едва лодка с Зорге отчалила от 
шхуны, как Клаузен снова вышел на палубу и разбудил мирно спавшего шкипера. У 
Клаузена не хватило смелости взорвать шхуну и он сказал шкиперу, чтобы тот увел 
ее в какоенибудь тихое местечко подальше от Токио. Клаузен предупредил старика,
 что, если тот не сделает этого, наверняка попадет в беду. Шкипер понял его. В 
тот самый момент, когда Макс на машине ехал в Токио, чтобы сложить вещи и 
скрыться из Японии, шхуна снялась с якоря и вышла в море.
     Клаузену бежать не удалось. После телефонного звонка Киоми полковник Осаки 
решил действовать. Когда Макс подъехал к своему дому, там его уже ждали агенты 
контрразведки. Вукелич был арестован у себя дома. Одзаки агенты контрразведки 
застали за вечерней молитвой. Мияги попытался покончить с собой, когда услышал 
резкий стук в дверь. Художника сразу же отправили в госпиталь, и там врачам 
удалось спасти ему жизнь.
     Утром 15 октября Зорге едва успел встать с постели, как в дверь его 
загородного дома постучали. Открыв дверь, Зорге увидел на пороге полковника 
Осаки в сопровождении двух агентов. Осаки молча протянул Зорге склеенный из 
обрывков листок бумаги. Это была та самая записка, которую Зорге выбросил из 
окна машины по пути к своему загородному дому. В записке на английском языке 
было написано следующее:
     «Японская авианосная группа нанесет удар по военноморской базе США в 
ПирлХарборе, вероятно, на рассвете 6 ноября. Источник надежный. Джо».
     Зорге взял со столика рюмку с вином и обратился с комплиментами к своему 
противнику. Осаки жестом выразил свою признательность. Зорге спокойно шагнул 
вперед и вышел из дому в сопровождении двух агентов. Осознав опасность, он все 
же чувствовал, что одержал важную победу. Последнее донесение было отправлено в 
Москву, хотя нет никаких доказательств того, что русские знали о нападении на 
ПирлХарбор заранее или что они передали эту информацию американцам. В докладе 
американской разведки по делу Зорге об этом ничего не сказано.
     В полдень посол Отт получил от военного министра Японии ноту протеста. В 
ноте японские власти официально уведомляли посла о том, что два немецких 
подданных, Зорге и Клаузен, арестованы и им предъявлено обвинение в шпионаже. 
Нота аналогичного содержания была направлена во французское посольство в связи 
с арестом Вукелича. Французы никак не реагировали на эту ноту, видимо не зная, 
считать ли Вукелича французским подданным или югославом. Заявление Мияги о том, 
что он является американским гражданином, не было принято во внимание, и 
никакой помощи от американского посольства Мияги не получил. Анна Клаузен как 
белоэмигрантка, естественно, не могла ждать помощи.
     Посол Отт и полковник Мейзингер были потрясены арестом Зорге. Прошло почти 
три месяца, прежде чем они поняли необходимость както реабилитировать себя. В 
противном случае их могли отозвать в Берлин и строго наказать. Отт частным 
порядком попытался получить от министерства иностранных дел и военного 
министерства Японии разрешение повидаться с Зорге. Он полагал, что, повидавшись 
со своим другом, он сумеет восстановить истину и доказать, что все это является 
ошибкой. Мейзингер попытался применить такую же тактику в отношении полковника 
Осаки, но и Отт и Мейзингер получили резкий отказ. Им было заявлено, что никому 
не разрешается встречаться с арестованными до окончания следствия. Пытаясь 
обезопасить себя, и Отт и Мейзингер послали в Берлин донесение об аресте Зорге, 
где явно намекали, что не были с ним в близких отношениях. Аналогичное 
официальное письмо они направили и японским властям.
     Японцы, видимо, только посмеивались над всеми этими маневрами немецких 
официальных лиц. Одна из причин, по которой арестованным ни с кем не 
разрешалось встречаться, заключается в исключительном умении японцев добиваться 
признания обвиняемыми своей вины.
     Первым начал давать показания Мияги, здоровье которого было сильно 
подорвано туберкулезом. После двухмесячной психологической атаки он 
капитулировал. Немалую роль в этом сыграло резкое ухудшение его здоровья. Мияги 
рассказал о своей роли в группе Зорге. Его показания были использованы в 
качестве улики против других членов группы. В порыве служебного рвения 
полковник Осаки приказал арестовать не только тех, о ком упомянул Мияги в своих 
показаниях, но и всех его друзей и родственников. К маю 1942 года за решеткой 
оказалось около сотни человек, подозреваемых в содействии группе Зорге.
     Макс Клаузен также не выдержал пыток и рассказал о своей первой встрече с 
Зорге в Китае, о том, как он был направлен на работу в Японию и как он 
действовал в качестве радиста группы в Токио. Не умолчал Клаузен и о том, как 
ему удалось провести японцев, меняя местонахождение передатчика, и об идее 
Зорге с устройством передатчика на рыбацкой шхуне. Когда Осаки услышал об этом, 
он тотчас же разослал во все уголки страны приказ найти шхуну, однако ни шхуны, 
ни шкипера отыскать так и не удалось.
     Следователей поразили цифры, которые привел Клаузен, говоря о количестве 
отправленных им донесений. В 1939 году было передано 60 донесений объемом 23 
139 групп, в 1940 году — 60 донесений объемом 29 179 групп, а в 1941 году 
Клаузен, охладевший к работе, передал только 21 донесение. Зато сам Зорге 
передал в 1941 году огромное количество донесений, объем которых исчислялся в 
40000 групп. Контрразведка сумела перехватить только небольшую часть передач, 
которая не давала ни малейшего представления о действительном объеме информации,
 отправленной Зорге в Россию. Даже у контрразведчиков это не могло не вызвать 
чувства уважения к группе Зорге.
     Зорге был бесстрашным человеком. Он с готовностью шел на оправданный риск 
и всегда старался помочь членам своей группы. Мияги в своих показаниях коснулся 
только своей личной деятельности и деятельности руководимых им агентов. Вукелич 
стойко вынес все испытания. Даже жестокие побои не заставили его выдать 
товарищей и рассказать чтолибо о своей деятельности.
     Зорге и Одзаки все время находились в одиночных камерах и покидали их лишь 
на время допросов. Только когда им предъявили копии показаний Мияги и Клаузена, 
они поняли, что надежды на спасение больше нет. Через шесть месяцев после 
ареста Зорге и Одзаки начали писать свои показания. Эти показания стали их 
завещанием, но о содержании их нам известно лишь очень немногое.
     
ГЛАВА XIV
КОНЕЦ
     
     Арест Одзаки вызвал настоящий переполох в японском правительстве. Все 
министры знали о дружбе Коноэ с Одзаки и хорошо понимали, к каким документам 
имел доступ шпион. В результате Коноэ пришлось уйти в отставку, а к власти 
пришла милитаристская группировка во главе с Тодзио. Новый премьер потребовал 
от контрразведки ускорить следствие. Однако полковник Осаки и полицейские 
власти не спешили. Следствию удалось получить обширный обвинительный материал, 
и перед Осаки все отчетливее вырисовывалась картина деятельности группы Зорге. 
Весной начался судебный процесс. Список подозреваемых лиц контрразведке удалось 
свести до сорока человек, из которых двадцать три вскоре были оправданы. 
Оставшиеся семнадцать были ядром единственной шпионской организации, которой 
когдалибо удавалось успешно действовать в Японии.
     Состояние здоровья Мияги не позволило ему быть на суде. Он оставался в 
тюремном госпитале в Токио. Вукелич сообщил суду только свое имя и подтвердил, 
что является журналистом. На все другие вопросы отвечать отказался. Прокурор 
выдвигал против Вукелича одно обвинение за другим. Судьи то и дело обращались к 
нему с предложением сказать чтонибудь в свою защиту. Судебное заседание 
откладывалось изо дня в день. Однако японцы так ничего и не добились от 
Вукелича. Его приговорили к пожизненному заключению.
     Клаузен ответил на все вопросы суда. Он рассказал о своей деятельности и о 
работе Зорге, Вукелича, Одзаки и Мияги. Его приговорили к пожизненному 
тюремному заключению. Анна Клаузен была признана лишь соучастницей, и суд 
приговорил ее к трем годам лишения свободы.
     Величайшим достоинством Одзаки была его убежденность в том, что его 
деятельность служит интересам страны. Поэтому он никогда не задумывался над 
возможными последствиями ареста и не боялся смерти.
     На судебном процессе в 1942 году Одзаки заявил, что Япония, по его мнению, 
будет первой страной, где в социальном строе произойдут радикальные изменения. 
Японии, считал Одзаки, предначертано судьбой воевать против США и Англии. Из 
этой войны Япония, возможно, и вышла бы победительницей, но радость победы была 
бы недолгой ввиду общей экономической слабости страны и неразрешимости 
конфликта в Китае. Одзаки заявил далее, что не считает себя виновным и в своих 
действиях не видит ничего предосудительного.
     Зорге принял на себя всю ответственность за деятельность группы. В свете 
показаний других главных и второстепенных агентов группы для него вряд ли было 
целесообразным попытаться скрыть чтото от суда. Зорге держался на суде гордо, 
с достоинством, чем завоевал уважение к себе всех присутствующих на процессе.
     Вынесение приговора Одзаки и Зорге суд отложил на неопределенный срок. Это 
было сделано по инициативе полковника Осаки, который во что бы то ни стало 
хотел до конца разобраться в деятельности руководимой Зорге разведывательной 
организации.
     После окончания судебного процесса послу Отту разрешили свидание с Зорге, 
но к этому времени немецкий дипломат уже знал наверняка, что Зорге — разведчик. 
Отт понимал также, что Зорге получал от него секретную информацию, сыгравшую 
немалую роль в разгроме немецких армий на полях России. В донесениях, 
отправляемых в Берлин, посол пытался затушевать свои дружеские отношения с 
Зорге, но один из сотрудников посольства через немецкое консульство в Манчжурии 
направил в гестапо письмо, в котором рассказал о связях посла Отта с Зорге.
     Риббентроп в резкой форме потребовал от Отта объяснений и, не 
удовлетворившись ими, приказал Отту немедленно выехать в Берлин. Новым послом в 
Японии был назначен Генрих Штамер.
     Возвращение в Германию не сулило Отту ничего хорошего. На подводной лодке 
перебрался он из Токио в Пекин, где и оставался до конца войны.
     Японцы разрешили нескольким журналистам посетить Зорге в тюрьме. В беседе 
с ними советский разведчик высказал убежденность в том, что его не казнят. Он 
заявил, что Сталин высоко оценивает его работу и примет меры для его спасения. 
Зорге был твердо уверен, что его обменяют на одного из важных политических 
заключенных, содержащихся в России.
     В сентябре 1943 года, два года спустя после ареста, суд приговорил Зорге и 
Одзаки к смерти. Оба подали апелляцию в верховный суд, а Зорге вызвался 
выступать на этом процессе от своего имени и от имени Одзаки. В конце своей 
многочасовой речи Зорге, как указывается в материалах американской разведки, 
заявил:
     «Формулировки японских законов допускают их трактовку в широком плане или 
буквальное понимание каждой из статей. Хотя утечка информации, строго говоря, и 
может преследоваться законом, на практике в Японии разглашение секретов 
неподсудно. Я считаю, что при составлении обвинительного заключения была дана 
неправильная оценка нашей деятельности и характеру полученной нами информации. 
Сведения, которые давал нам Вукелич, не имели важного значения и не были 
секретными. То же самое можно сказать и о Мияги. Что же касается Одзаки и меня, 
то мы собирали главным образом политическую информацию.
     Я получал интересовавшие меня сведения в немецком посольстве, не прибегая 
к способам, за которые меня можно было бы судить. Я никогда никого не обманывал 
и никому не угрожал. Посол просил меня писать для него доклады, и из его личных 
заметок я черпал нужную информацию. Я вправе был считать, что японское 
правительство, передав эти сведения немецкому посольству, уже допустило 
возможность их разглашения,
     Одзаки получал большую часть сведений на заседаниях группы «Завтрак». Но 
эта группа была неофициальной организацией, и информация, которая обсуждалась 
на ее заседаниях, была, повидимому, достоянием и других неофициальных 
организаций».
     Эти аргументы, конечно, были слабыми, но, видимо, единственно возможными. 
И Зорге и Одзаки широко пользовались своими фотоаппаратами для фотографирования 
документов немецкого посольства и канцелярии японского правительства. Группа 
«Завтрак», несомненно, была неофициальной организацией, но в ее работе принимал 
участие премьерминистр принц Коноэ, доверявший Одзаки как своему коллеге, 
советнику и другу. Верховный суд не согласился с доводами Зорге, и в начале 
1944 года апелляция была отклонена.
     Для Зорге и Одзаки наступил период тяжкого ожидания.
     Последние дни в тюрьме Одзаки проводил за письмами к жене. В самых нежных 
выражениях он писал ей о своих чувствах и мыслях, всячески старался успокоить 
ее. В тот последний день он, как и обычно, проснулся очень рано. Умылся и 
застелил койку. Одзаки находился в тюрьме уже 1099 дней, и новый день не 
предвещал какихлибо изменений. Одзаки сел за столик и начал писать жене 
очередное письмо. Он уже заканчивал первый абзац, когда в коридоре послышались 
шаги и дверь его камеры отворилась. На пороге стоял начальник тюрьмы и 
немигающими глазами смотрел на заключенного. Последний день пришел, и без 
предупреждения. В зловещей тишине Одзаки переоделся в новый халат, специально 
припасенный для этого дня, сорвал с календаря листок за предыдущий день, сложил 
письмо и написал адрес. Потом повернулся к начальнику тюрьмы, спокойно 
посмотрел на него и дал понять, что он готов.
     В сопровождении стражников Одзаки прошел через тюремный двор к месту казни.
 Жизнь славного сына Японии оборвалась в 9 часов 50 минут.
     В тот день, тысяча сотый день в тюрьме, Зорге сидел на койке в своей 
камере. Вдруг дверь отворилась и в камеру вошел начальник тюрьмы в 
сопровождении священника. Уточнив фамилию, имя и место рождения заключенного, 
как это требовалось тюремным ритуалом, начальник тюрьмы сказал: «По указу его 
высочества министра юстиции ваша казнь, доктор Зорге, состоится сегодня». 
Тюремщик предложил Зорге написать завещание или высказать свою последнюю 
просьбу. В ответ Зорге сказал: «Незачем терять время. Я готов».
     Перед смертью Зорге не был похож на заключенного. На нем был новый 
темносиний костюм, белоснежная сорочка и модные ботинки. Священник открыл 
дверь камеры, и Зорге вышел в тюремный коридор, а затем уверенной и твердой 
походкой прошел по двору к тому самому месту, где совсем недавно оборвалась 
жизнь Одзаки.
     Зорге провели к обозначенному на полу квадрату под виселицей. Он посмотрел 
на собравшихся тюремных чиновников, и ему показалось странным, что среди 
присутствовавших не было ни одного европейца. Зорге знал, что обычно на казни 
иностранца присутствуют свидетели, представители соответствующих посольств.
     Из официальных документов и рассказов своих бывших коллег по посольству я 
узнал, что одного из самых искусных разведчиков в истории человечества не стало 
в 10 часов 36 минут.
     Дело Зорге было закончено.
     Перед японским правительством встали другие проблемы. Армии страны 
Восходящего Солнца оккупировали огромные пространства Азии. Мечта Японии о 
господстве в Азии и на Тихом океане была близка к осуществлению. А затем 
произошла катастрофа. Великий японский флот был разгромлен. Промышленность 
страны была не в состоянии обеспечивать военные нужды. Война закончилась 
трагедией Нагасаки и Хиросимы. Япония капитулировала.
     Одним из первых мероприятий союзного командования после вступления в Токио 
было освобождение из тюрем всех политических заключенных. Из «большой пятерки» 
уцелел лишь Макс Клаузен. Союзные войска пришли слишком поздно. Мияги умер в 
тюремной больнице. От пыток и издевательств погиб в тюрьме и Вукелич.
     
68
ХансОтто Майснер: «Кто Вы, доктор Зорге»
     
Библиотека Альдебаран: http://lib.aldebaran.ru