Последний всех смешил – он и в самом деле бывает уморителен. Но 
наслаждаться Канкриным пришлось, увы, совсем не долго: БарклайдеТолли 
довольно скоро отвел меня в сторону. И вот что он мне рассказал.
     За отыскание французских шпионов полицмейстеру Вейсу дан орден святого 
Владимира 4й степени, мой правитель канцелярии произведен в новый чин. Я один, 
все это провернувший, остался ни с чем.
     Мне пришлось довольствоваться тем, что другим достались награды за мои 
труды и за неукоснительное исполнение моих приказаний. БарклайдеТолли добавил 
доверительно: «Вас обошли, чтобы Балашов не обиделся, всетаки он министр».
     Еще Барклай поведал мне, что полякам, арестованным по приказанию Балашова 
и отпущенным мною, государь приказал выдать по сто рублей ассигнациями.
     Барклай также сообщил весьма торжественно: «С завтрашнего дня вы 
официально вступаете в должность начальника высшей воинской полиции при особе 
военного министра. Его величество велел вас поздравить».
     Вернувшись с прогулки, я, несмотря на крайнюю усталость, занялся разбором 
накопившейся корреспонденции, особенно обращая внимание на донесения Шлыкова, 
кои мне все более и более нравились.
     Интересную записку прислал Вейс. Наблюдение показало, что к здешнему купцу 
Менцелю каждый день наведываются граф де Шуазель и аббат Лотрек.
     Все это сильно смахивает на самый настоящий заговор. Конечно, стоит 
продолжать следить, но боюсь, что этого уже недостаточно – нужно тем или иным 
образом проникнуть в дом, занимаемый купцом. Там явно чтото не чисто.
     Кажется, я знаю, что делать.
     Завтра же призову полковника Розена и предложу ему совершить загородную 
прогулку с нашим купцом, а в это время полицмейстер Вейс пусть потрудится в 
милом особнячке Менцеля.
     Вейс просто обязан добыть нужные бумаги. Любой ценой. Сей операцией я и 
ознаменую свое вступление в должность директора высшей воинской полиции.
     В который раз перечитывал бессмертных «Разбойников» Шиллера и рыдал от 
восторга.
     
     
Апреля 21 дня. Пять часов пополудни

     В девять часов утра сын аптекаря Закса уже был у меня.
     Действительно, языками он владеет отменно – я с ним болтал попеременно на 
французском, немецком, испанском и итальянском. Вообще, мальчик в высшей 
степени понятливый и резвый не только на ноги, но и на голову: соображает он 
поистине молниеносно, с какойто бешеной скоростью. Полагаю, с ним можно будет 
и даже стоит иметь дело. Он сгодится. Только бы он не сбежал от нас.
     Сын аптекаря несколько раз кряду повторил, что хочет идти учиться к 
какомуто ребе ШнеуруЗалману из местечка Ляды в Могилевской губернии, 
величайшему мудрецу и знатоку тайн Каббалы; он еще называл его «Альтер ребе» 
(старый ребе), и вообще когда говорил о нем, то глазенки этого неуемного 
мальчишки загорались какимто особым огнем.
     Я дал ему все необходимые инструкции, и Заксмладший уже отправился в 
Варшаву.
     С Богом! Верю, что ему будет сопутствовать удача.
     Потом явились полицмейстер Вейс и полковник Розен (последний, естественно, 
вместе с Лангом – один ведь он не ходит).
     Мне показалось, что все они не очень верят в удачный исход предстоящей 
акции: во всяком случае, они выглядели несколько смущенными и пребывающими в 
нерешительности. Но я не обратил на это ни малейшего внимания, ибо знал, что 
улов будет.
     Так и оказалось.
     Уже через полтора часа явились сияющие Розен и Ланг. Они вдвоем тащили 
огромный мешок, набитый бумагами.
     Там было несколько инструкций от французского резидента в Варшаве барона 
Биньона, полковничий патент на имя Менцеля, подписанный самим Бонапартом, и 
целая связка писем графини Алины Коссаковской (причем последнее, как я успел 
сразу заметить, было датировано вчерашним днем). Письма эти, отправив Розена и 
Ланга, я изъял и оставил себе на память, а все остальное аккуратно сложил в 
объемистый свой портфель – будет, что показать государю, вечером у меня 
назначена с ним встреча.
     Буквально через десять минут после ухода Розена и Ланга ко мне ворвался 
бледный, крайне напуганный Менцель. Он истошно вопил:
     – Пока я был за городом, ко мне ворвались неизвестные, перевернули весь 
мой дом, забрали все мои бумаги по торговым делам. Спасите, голубчик Яков 
Иваныч, прикажите отыскать разбойников и заставьте их вернуть мне бумаги, а то 
я буду окончательно разорен.
     Я как мог успокаивал купца и обещал тут же вызвать полицмейстера Вейса и 
приказать ему нарядить следствие.
     Когда Менцель наконец ушел, я принялся рассматривать письма Алины 
Коссаковской, и вот к какому заключению я пришел.
     Вездесущий Шлыков не случайно не нашел следов прелестной Алины за 
пределами Вильны, ибо она этих пределов и не покидала. Ее подруги во главе с 
Агатой Казимировной ушли, а она осталась, в чем убеждали некоторые подробности 
ее последних писем. Графиня Коссаковская, подосланная Наполеоном убить государя 
императора Александра Павловича, все эти дни находилась здесь, в Вильне.
     Это неожиданное открытие меня самого весьма озадачило.