Со всеми этими бесценными сокровищами я вернулся в комнату и начал 
форменный допрос поручика.
     Тот был в ужасе. Казалось, глаза у него вылезут из орбит.
     Я подумал даже, что он заплачет или грохнется в обморок при виде бумаг, 
которые я вывалил на стол.
     Отпираться было бессмысленно, и он во всем почти сразу сознался, назвав 
имена и двух своих товарищей. Получив от Дранженевского их адреса, я отдал 
приказ Вейсу, Бистрому, Розену и Лангу взять с собой еще шестерых солдат из 
караула и арестовать сообщников поручика Дранженевского.
     Не успели еще все они отправиться, как меня срочно вызвал государь.
     Только завидев меня, Александр Павлович сразу же сказал:
     – Санглен, ты так никого и не смог до сих пор отыскать, а вот Балашов – 
молодец! Он уже представил мне трех шпионов. Это французские офицеры, им 
обнаруженные. И я велел уже их арестовать.
     – А представил ли Балашов вашему величеству документы о французских 
шпионах? – резонно осведомился я и тут же добавил: – Доказательства тут 
совершенно необходимы, а то любого иностранца можно объявить шпионом.
     Государь сказал, поглядывая на меня несколько изумленно – он, видимо, 
полагал, что известие о балашовской «победе» повергнет меня в прах, и еще он, 
видимо, не мог предположить, что министр полиции станет его надувать:
     – Нет, никаких бумаг Балашов мне не представил, но думаю, что все сделано 
по форме. И он еще представит все, что следует. Ты лучше о своих успехах 
расскажи.
     Я тут же ответил:
     – Ваше величество, позвольте мне завтра утром представить трех французских 
шпионов с документами: среди них один поручик и два статских чиновника.
     – Как же это? – изумился император. – Ты хочешь сказать, что Балашов меня 
обманывает? Да? Я правильно понимаю?
     – Государь, – сказал я как можно невозмутимее, – это обычный полицейский 
прием: схватить первых попавшихся бродяг, выдать их за шпионов и отправить 
подалее, чтобы молчали. Насколько я знаю, именно так поступал граф Пален при 
вашем батюшке императоре Павле I.
     – Санглен, быть того не может, – отвечал Государь. – Я не могу поверить в 
обман Балашова.
     Я спокойно, не меняя тона, продолжал: – Ваше величество, пойманные мною 
шпионы с документами, среди коих инструкции, переписка, патент на офицерский 
чин, подписанный самим Бонапартом. Я без ясных доказательств никого представить 
не осмелюсь.
     – Хорошо, – сказал Государь. – Я велю к тебе прислать балашовских 
«шпионов». Допроси их и немедля донеси мне потом, что это за люди. И узнай, 
какие обнаружены при них бумаги. Я думаю, что ты не прав. Балашов не может меня 
так обманывать.
     На этом аудиенция и закончилась.
     Вернувшись к себе, я приказал отдать под караул поручика Дранженевского, а 
сам до двух часов ночи бился с двумя его напарниками.
     Это были статские чиновники, посланные в Вильно из Варшавы резидентом 
Наполеона бароном Биньоном (Л. П. Э. Биньон, впоследствии известный французский 
историк. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
     При них довольно легко были отысканы и соответствующие инструкции за 
подписью барона. Однако сознаваться сразу поляки почемуто не захотели – 
упрямились, тем не менее к двум часам ночи решительно и бесповоротно сдались, 
поведав мне все, что знали, назвав все известные им имена и адреса.
     В общем, работа варшавского бюро стала, кажется, более или менее 
высвечиваться.
     Записи произведенных допросов непременно покажу его величеству при первой 
же нашей встрече.
     Да, еще когда я разбирался с поручиком Дранженевским и его подручными, 
пришло донесение от поручика Шлыкова.
     Поручик сообщал мне, что никаких следов исчезнувшей девушки из заведения 
пани Василькевич обнаружить пока не удалось, а вот Агата Казимировна со своими 
питомицами уже обосновалась в Варшаве и даже начала, кажется, сразу процветать. 
А вот о прелестной Алине – ни гугу: как сквозь землю провалилась, и слава Богу, 
что так. Надеюсь, что эта чертовка окажется хитрее Шлыкова.
     
     
Апреля 20 дня. Шесть часов вечера

     С утра мне прислали, как государь давеча и обещал, балашовских «шпионов». 
Ими оказались… бедные польские шляхтичи, ни в чем предосудительном совершенно 
не замешанные и страх как напуганные.
     Никаких секретных бумаг (както: инструкций, донесений) при них не было и 
в помине.
     Вот вкратце их история: они не имели средств пропитания и ходили по домам 
просить милостыню.
     Поняв, с кем имею дело, я тут же отпустил их на свободу и известил 
запиской о принятом мною решении графа БарклаядеТолли. Можно себе представить 
гнев Балашова, когда он узнает обо всем (а узнает он об этом непременно сегодня 
же, полагаю, что от губернатора Лавинского, а может, и от самого Александра 
Павловича).
     Потом я стал опять допрашивать Дранженевского и двух его сподручных. Один