|
приметы.
Нет, – отвечал государь, – но их отыскать должно. Ты знаешь, в таком деле
я тебе одному верю. Веди розыск так, чтобы никто об этом ничего не знал.
Прощаясь, государь пожал мне руку и сказал:
– Поздравляю, Яков Иванович. Ты наконецто произведен в генералы полиции и
назначен командующим военной полицией при военном министре.
Я ждал этого, но всетаки потрясение было слишком сильным. Видимо, я
изменился в лице, ибо государь понимающе улыбнулся и даже похлопал меня по
плечу.
Расставшись с государем Александром Павловичем, я тут же созвал своих
чиновников и поручил трем из них, наиболее надежным, ходить каждый день по
разным трактирам, там обедать, все рассматривать, выведывать и мне о том
докладывать.
Виленскому же полицмейстеру Вейсу приказал строжайшим образом наблюдать за
приезжими из герцогства Варшавского и чтобы он каждый день отчитывался передо
мной.
Вернулся я домой часам к семи, усталый, но довольный, окрыленный
долгожданным назначением. Но дома меня ожидали неприятности в виде срочной
записки от поручика Шлыкова. Он проследил сегодня за дамой в голубой шали.
От графа де Шуазеля она вернулась в домик Агаты Казимировны и осталась там.
Вот такто. Ни больше ни меньше.
Я тут же припомнил, что прелестная питомица пани Агаты была закутана в
голубую шаль, припомнил и ветхозаветную Юдифь и, находясь в состоянии какогото
дикого, немыслимого бешенства, ринулся к пани Василькевич.
Как только Агата Казимировна увидела меня, улыбка тут же исчезла с ее лица.
Полагаю, что я был страшен в этот момент.
Мой рык огласил своды ветхого домика. В дверь кабинета стали заглядывать
испуганные девицы, в числе коих была и новая избранница императора Александра.
Узнав ее, я обернулся, схватил ее за руку и страшным рывком втащил ее в кабинет.
Агата Казимировна буквально билась в истерике, а вот девушка смотрела
совершенно спокойно, даже как будто с любопытством.
– Все бумаги сюда, старая потаскуха – рявкнул я.
Агата Казимировна, не переставая рыдать, дрожащей рукой отомкнула сейф и
стала вытаскивать оттуда аккуратно сложенные стопки бумаг.
Я уже как будто спокойнее сказал: – Признайся: так ты служишь Бонапарте?
Неужели это так?
Рыдания пани Василькевич многократно усилились. Впрочем, они мне казались
немного театральными. Конечно, сильный испуг был, но еще она била на жалость,
это несомненно.
После Агаты Казимировны я обратился к девушке, коей испуг, кажется, так и
не коснулся:
– А ты что же (и тут я употребил неприличное выражение), собиралась убить
императора России?
Она молчала, но в уголках ее губ змеилась улыбка. Чувствовалось, что сама
мысль об убийстве государя, которую я только что озвучил, доставляет ей
наслаждение.
– Как зватьто тебя понастоящему? – набросился я на нее
Она ответила сразу, не раздумывая: в нежном голоске ее дрожал нескрываемый
вызов:
– Я графиня Алина Коссаковская.
Глаза ее при этом полыхнули злым огнем. Я совершенно обомлел и крикнул вне
себя:
– Да тут и подлинно заговор. Может, и правда, это не бордель, а дворец,
коли тут графини обитают? Отвечай: как и почему ты попала сюда? Кто прислал
тебя?
– Меня прислал император Франции, – ответила она, усмехаясь.
Я остановился и не знал, что и сказать. В голове у меня промелькнула
мысль: «Необходимо немедленно арестовать ее». Но тут же я сообразил, что арест
девушки означал бы полное фиаско моей карьеры, ведь это именно я бросил
Александра Павловича в объятия убивицы.
Никто не должен знать, что наперсница нашего государя действовала по
наущению Бонапарте. Так что, моя тетрадочка, ты уж не открывай никому то, что я
тебе сейчас поведал.
– В общем так, пани, – сказал я. – Через час никого из вас тут не будет.
Ни единой девицы. Имейте в виду: через час эта обитель разврата будет предана
огню. И желаю вам со мной больше никогда не встречаться.
Схватив в охапку бумаги, я завязал их в платок, который услужливо подала
мне Агата Казимировна, и выбежал, не оглядываясь.
Когда я вернулся через час, домик был совершенно пуст. Через полчаса все
здание пылало.
Вот такой веселенький был день сегодня, завершившийся удачным праздничным
фейерверком.
Апреля 19 дня. Пять часов пополудни
Государь безутешен и даже пребывает в несомненном отчаянии.
Полицмейстер Вейс почемуто распространяет версию, что домик Агаты
Казимировны сгорел вместе со всеми его обитательницами. Полагаю, он по лености
своей делает это с той целью, чтобы не надо было совершать розыск пропавших
|
|