доносилось сюда приглушенно, создавая своеобразный фон для царящей здесь тишины.
 Причуды хозяина не оставляли его в накладе, у него был обширный круг 
посетителей.
     Наступил вечер. В раздвинутые окна проникало легкое дуновение ветра, 
которое колебало пламя свечей, стоявших на столе в тяжелых литых канделябрах. 
Пламя озаряло середину зала, матово поблескивающие циновки, лица людей за 
столом да золоченую статую Будды в дальнем углу. Будда в обрамлении мрака, в 
неярком сиянии огня приобретал особую красоту, так же как и висящая рядом 
картина, изображающая скалистый берег моря, выписанная двумя красками - золотом 
и чернотой.
     - Прямо Рембрандт, - сказал Зорге.
     - Нет, это японский культ тени, - возразил Одзаки. - Вы обратили внимание? 
Золото днем выглядит сусально, но в темноте, освещенное живым огнем, 
приобретает очарование и красоту.
     Порыв ветра пригнул листки пламени, Будда перестал светиться. Одзаки 
ударил в ладоши. Вошла молодая женщина с высокой прической, остановилась в 
дверях. Одзаки попросил закрыть окна. Когда японка ушла, Ходзуми сказал:
     - Теперь давайте поговорим.
     Их было двое - Одзаки и Зорге. В Киото они приехали разными поездами, 
встретились во дворце в знаменитом саду камней. В каждый свой приезд Рихард 
готов был часами созерцать чудо, сотворенное древними японскими художниками. 
Это было неповторимое зрелище! За высокой стеной - большая, как теннисный корт, 
площадка, ровно засыпанная мелкой галькой. Через весь сад тянутся легкие, едва 
заметные бороздки, оставленные граблями. А посредине, в классическом 
совершенстве - пять камней, пять островков в сером океане гальки. Удивительное 
чувство гармонии подсказало художникам это единственное решение, этот 
внутренний ритм каменного сада. Здесь, как на море, можно без конца смотреть, 
забывать обо всем, будто погружаясь в нирвану...
     В саду камней лишь условились о вечерней встрече. С началом европейской 
войны немецкий корреспондент доктор Зорге держался с русскими подчеркнуто 
вызывающе, с англичанами перестал здороваться, с Вукеличем - французским 
корреспондентом - говорил свысока, как с представителем побежденной нации. 
По-старому он мог общаться только с японцами - просто и дружелюбно. Теперь уж 
нельзя было, как раньше, открыто сидеть с Вукеличем в ресторане Ломайера. Для 
тайных явок Рихард стал использовать и свою квартиру на улице Нагасаки, но это 
далеко не всегда удавалось, и на этот раз он предпочел встретиться со своим 
японским другом в Киото.
     В самые первые дни войны Рихард Зорге получил категорическое указание 
Центра установить, намерена ли Япония использовать представившуюся ей выгодную 
возможность и нанести Советскому Союзу удар с тыла на Дальнем Востоке. Знать 
это было особенно важно. Гитлеровское правительство всячески стремилось вовлечь 
Японию в войну с Советской Россией. Центр приказывал группе Рамзая отставить 
всю иную разведывательную работу и сосредоточить усилия на выявлении этой 
главной проблемы. По этому поводу Зорге и решил посовещаться с ведущими членами 
своей группы, сначала с Одзаки. Помимо всего прочего, нужно было продумать и 
обсудить все аргументы, которые можно привести в защиту японского нейтралитета 
в сложившейся обстановке. Рихард писал об этом позже:
     "Советский Союз не собирается нападать на Японию, и даже если последняя 
вторгнется в Сибирь, он будет просто обороняться. Война с русскими явится 
близоруким и ошибочным шагом, так как империя не получит от нее каких-либо 
существенных политических или экономических выгод, если не считать неосвоенных 
просторов Восточной Сибири. С другой стороны, Великобритания и Соединенные 
Штаты будут только рады, если Япония ввяжется в войну, и не упустят возможности 
нанести свой мощный удар после того, как ее запасы нефти и стали истощатся в 
борьбе с русскими. Если же Гитлер одержит победу, то Сибирь и Дальний Восток и 
так достанутся Японии, причем для этого ей не придется шевельнуть даже пальцем”.

     Одзаки одобрил аргументацию Рихарда и только добавил:
     - Я думаю, что с различными людьми надо говорить в разных аспектах... 
Поясню свою мысль: если, предположим, принцу Коноэ я буду внушать, что мы 
недооцениваем силы России, то в штабе военно-морских сил надо предупреждать 
адмиралов об опасности, которая грозит в Тихом океане со стороны той же Англии 
или Соединенных Штатов, убеждать их в том, что эти страны несомненно ввяжутся в 
войну с Японией, как только императорская армия застрянет в России...
     В тот же вечер наметили имена тех, с кем нужно вести разговоры в первую 
очередь. Прежде всего это премьер-министр принц Коноэ и участники “сред” - 
представители “мозгового треста” Японии. Назвали имя принца Кинкадзу, внука 
девяностолетнего члена “Генро” Сайондзи, все еще близкого к императору. Принц 
Кинкадзу был консультантом в японском министерстве иностранных дел и 
пользовался большим авторитетом среди дипломатов.
     Назвали также Кадзами Акика, правительственного секретаря в кабинете Коноэ,
 некоторых работников управления Южно-Маньчжурской железной дороги, связанных с 
промышленными магнатами страны, с адмиралами из главного штаба военно-морских 
сил. Мияги назвал еще нескольких сотрудников генштаба, которые занимали 
особенно агрессивную позицию и являлись сторонниками нападения на советский 
Дальний Восток.
     Берлин начал оказывать давление на Японию сразу же после того, как 
Германия напала на Советский Союз. Гитлеру пришлось срочно перестраиваться: 
ведь последние месяцы он всячески старался направить японскую агрессию на 
Сингапур, желая заполучить действующего военного союзника против англичан.