аварий и катастроф в городе - убитых столько-то, раненых столько-то... Среди 
тяжелораненых при мотоциклетной аварии в тот день был немецкий корреспондент 
Рихард Зорге...
     Первой посетила Рихарда в больнице взволнованная несчастьем фрау Хельма 
Отт, жена посла, который в это время находился в Берлине. Еще через день 
появилась Исии Ханако, Рихард вызвал ее телеграммой, она гостила у матери под 
Хиросимой. В больнице Рихарда навещало много людей. Приходили все. Все, кроме 
его товарищей по группе “Рамзай”.
     А шифрованное донесение с некоторым опозданием все же ушло в тот день в 
“Висбаден”, оттуда в Центр. Для этого Клаузен уехал на побережье. И сотрудник 
кемпейтай, наблюдающий за радиосвязью, снова сделал в служебном журнале 
пометку:
     "15 марта 1938 г. 19 часов 20 минут. Вновь отмечена работа неизвестной 
коротковолновой станции. Провести пеленгацию станции не удалось. 
Предположительно передача велась с подводной лодки близ полуострова Идзу. 
Расшифровать содержание передачи не представилось возможным”.
     В специальной папке, хранившейся в кемпейтай, это была, может быть, сотая 
радиограмма, ушедшая из Японии и не поддавшаяся расшифровке. Каждый раз 
таинственный передатчик работал на иной волне, и шифр его не походил на 
предыдущий.
     Телеграммы были разные, и с годами в них все чаще проскальзывали 
упоминания об изнуряющем характере работы. Человеческий организм не мог долго 
выдержать такое нервное и физическое напряжение. Это касалось всех - и 
художника Мияги, больного туберкулезом, и Вукелича, и Клаузена, да и самого 
Рихарда Зорге.
     Летом, вскоре после того как Рихард, взбунтовавшись, вопреки запрещению 
врачей, ушел из больницы, он отправил в Москву шифровку:
     "Причины моего настойчивого желания поехать домой вам известны. Вы знаете, 
что я работаю здесь уже пятый год. Вы знаете, что это тяжело. Мне пора поехать 
домой и остаться там на постоянную работу”.
     Ответ пришел только осенью. Из Центра сообщали, что обстановка в Европе и 
на Дальнем Востоке осложняется и в этих условиях невозможно удовлетворить 
просьбу Рамзая. Да, Рихард Зорге и сам отлично это понимал. 7 октября 1938 года 
он отправил в Москву шифровку, заверяя товарищей, что он и его группа 
непоколебимо продолжают стоять на боевом посту.
     "Пока что не беспокойтесь о нас здесь, - писал он. - Хотя нам здешние края 
крайне надоели, хотя мы устали и измождены, мы все же остаемся все теми же 
упорными и решительными парнями, как и раньше, полными твердой решимости 
выполнить те задачи, которые на нас возложены великим делом”.
     Борьба продолжалась, борьба во имя великого дела, именуемого социализмом.

8. “КИО КУ МИЦУ!” - “СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!”

     Снова цвели вишни, и казалось, что на улицах, расцвеченных весенними 
нарядами женщин, развертываются действия старинного национального театра 
“Кабуки”. А Рихард все еще был в больнице. Врачи разрешили ему вставать, он 
начал понемногу работать, и вскоре его палата превратилась в корреспондентское 
бюро, заваленное газетами, телеграфными бюллетенями, вырезками, блокнотами. У 
него бывало много посетителей, и среди них Исии Ханако, беззаветно преданная 
Рихарду Зорге.
     Встревоженная его телеграммой, она вернулась в Токио через день после 
аварии и прямо с вокзала приехала в больницу. Исии вошла в палату с глазами 
испуганной птицы, еще не зная, что случилось с Рихардом. Лицо его было 
забинтовано, виднелась только часть лба, косые брови да синие глаза.
     - Ики-сан! Что случилось, Ики-сан? - тревожно спрашивала девушка, 
склонившись над его изголовьем.
     А Зорге почти не мог говорить - боль и бинты стягивали его лицо. Не шевеля 
губами, он ответил шепотом:
     - Ничего, Митико... Спасибо, что ты приехала, ты мне очень нужна.
     Через несколько дней он попросил Исии прочитать ему газету, затем 
появилась машинка, и Рихард начал печатать одной рукой. Зорге возвращался к 
журналистике и, конечно, к разведке.
     Как-то в больницу заехал Петерсдорф, Рихард уже мог сидеть в постели, мог 
закуривать без посторонней помощи и держать карандаш.
     Исии вышла, она всегда так поступала при посторонних, и помощник 
германского военного атташе заговорил о новостях. Рихарда заинтересовал его 
рассказ по поводу Чан ку-фын - высоты в районе озера Хасан под Владивостоком на 
стыке трех границ - советской, китайской и корейской. Это ворота в Приморье. И 
именно там назревали большие события. Об этом Рихард уже информировал Центр, но 
Петерсдорф рассказывал кое-что новое и очень важное.
     - Я не удивлюсь, - сказал Петерсдорф, - если осенью там разгорится 
конфликт, или инцидент, как любят говорить японцы.
     - Возможно, - согласился Зорге, - только я не уверен в сроках. Могу 
сказать тебе по секрету: если Тодзио, Итагаки, Доихара собрались куда-то вместе,
 это подтверждает важные события. Они, как полосатые рыбы-лоцманы, плывут 
впереди акул... Сейчас я потерял их из виду. Эта чертова авария вышибла мне не 
только зубы, но и возможность следить за политической жизнью.
     - Могу помочь беззубому другу, - рассмеялся Петерсдорф. - Ты знаешь, что 
картографическое управление срочно отправило группы военных геодезистов на 
монгольскую и советскую границы в Маньчжурии и в окрестности Чан ку-фына. К