“Харлей”. Как принято, Исии провожала его на улице.
     На другой день Исии была свободна, и они встретились днем на Гинзе. Теперь 
она была в светлом кимоно с цветным поясом, и волосы ее были искусно уложены в 
высокую прическу. В руках Исии держала пачку нот, завязанных в фуросики - 
розовый шелковый платок.
     - Что это? - спросил Рихард.
     - Ноты... Утром у меня был урок музыки, и мне не захотелось возвращаться 
из-за них домой.
     Зорге взял ноты, попытался прочитать надпись. Он еще слабо разбирался в 
сложных японских иероглифах. “Митико”, - прочитал он.
     - Нет, нет, - рассмеялась Исии, - это моя фамилия - Мияки, фамилия 
приемной матери.
     - Но все равно, мне нравится - Митико. Я буду называть вас Митико.
     Они зашли в музыкальный магазин, и Зорге выбрал несколько пластинок 
Моцарта: отрывки из “Волшебной флейты”, скрипичные концерты, что-то еще.
     - Моцарт мой самый любимый композитор, - сказал Рихард. - Уверен, что вам 
понравится. Мне кажется, в истории музыки не было такого мощного и 
разностороннего гения. Вот “Волшебная флейта”. Сколько в ней мудрости!.. Когда 
ее слушаешь, будто утоляешь жажду.
     Рихард задумался:
     - Вот несправедливость судьбы! Гений, которому надо ставить памятник выше 
небес, похоронен в общей могиле для бездомных нищих...
     Через много лет Исии, содрогаясь, вспоминала эти его слова...
     Они шли к парку Хибия, и Зорге предложил зайти пообедать к Ломайеру. Шли, 
рассуждая о музыке, о чем-то споря, но чаще соглашаясь друг с другом. В 
ресторане Ломайера на Гинзе Рихарда многие знали, и он то и дело раскланивался 
со знакомыми дипломатами, журналистами, офицерами, которые тоже пришли с дамами.
 Ресторан Ломайера слыл аристократическим и уступал, может быть, только 
“Империалу”. Здесь Зорге иногда назначал явки Вукеличу и Одзаки.
     Они стали часто встречаться с Исии, и, чем лучше Рихард Зорге узнавал ее, 
тем больше он убеждался, что ее следует привлечь к работе. Она станет его 
секретарем в офисе, он сможет появляться с ней в обществе. Так будет удобнее. И 
потом ему просто нравилась эта японская девушка с наивными глазами, круглыми 
бровями и маленькой челкой на лбу.
     Через некоторое время Зорге предложил Исии Ханако перейти к нему на работу 
- она сможет получать столько же, сколько и в ресторане, но свободного времени 
будет значительно больше.
     Папаша Кетель немного поворчал, что Рихард переманил его кельнершу, но 
вскоре смирился, и они остались друзьями.
     Вполне естественно, что, когда Зорге заболел воспалением легких, у Исии к 
обязанности секретаря прибавились заботы о больном. Она приезжала с утра и 
ухаживала за Рихардом до самого вечера. У Зорге была еще служанка, пожилая 
женщина, которая готовила, убирала квартиру, а между делом докладывала в 
полицию обо всем, что происходило в доме Зорге. Рихард знал об этом, но менять 
ее не хотел, пусть думают, что для него это не имеет значения. Что же касается 
Исии Ханако, то Зорге пока не посвящал ее в свои дела...
     Полгода назад, летом 1935 года, Рихарду Зорге представилась возможность 
побывать дома, в Советском Союзе, - единственная возможность за все годы его 
работы в Японии. Рамзая вызвали в Москву для личной встречи с руководителями 
Центра, чтобы уточнить и обсудить новые проблемы, возникавшие в связи с 
обострением международной обстановки.
     На Родину Зорге ехал долго - через Соединенные Штаты и Канаду, чтобы, 
затерявшись на перепутьях планеты, незаметно приехать в Москву. Здесь он пробыл 
недолго - недели две и снова тем же кружным путем вернулся в Токио, где его 
ждала опасная и необычайно важная работа, от которой могли зависеть судьбы 
миллионов людей.
     Центр был удовлетворен докладом Зорге. Группа “Рамзай” все основательнее 
внедрялась в милитаристской Японии, в стране, где еще ни одному разведчику не 
удавалось задержаться так долго, не вызывая подозрения у всевидящей кемпей-тай. 
Но если первоначально перед Рамзаем и его группой ставилась основная и 
первоочередная задача - наблюдать за военно-политическим, экономическим 
положением на Дальнем Востоке, чтобы своевременно разгадать сокровенные планы 
японских милитаристов, то теперь задания усложнялись. По мере расширения 
взаимных связей тяготевших друг к другу двух агрессивных стран - Японии и 
Германии перед группой Рамзая возникали новые и очень сложные проблемы. Нельзя 
ли наблюдать из Токио за деятельностью германских фашистских политиков в 
Европе? Пусть Япония станет как бы “наблюдательной вышкой” для дозорных из 
группы Рамзая...
     Вот об этом комкор Урицкий и вел разговор с разведчиком Зорге, только что 
приехавшим из Японии. Они сидели в кабинете руководителя Центра - теперь Семен 
Петрович Урицкий возглавлял разведку вместо Берзина. Рихард давно знал Урицкого 
- и не похожего на Старика, и в то же время имевшего с ним много общего. Был он 
такого же высокого роста, как Берзин, но шире в плечах, темноволосый и смуглый, 
подвижный и темпераментный. Комкор Урицкий был братом того Урицкого, который 
вместе с Лениным участвовал в октябрьском перевороте и погиб в те дни от руки 
террориста-эсера.
     Рихард Зорге только в Москве узнал об изменениях в руководстве Центром. Он 
и не представлял себе, что Старик - Ян Карлович Верзин, его наставник и добрый 
товарищ - вот уже несколько месяцев работал заместителем командующего Особой 
Краснознаменной Дальневосточной армией, находился где-то рядом, не так далеко