причинах
ухода из Центра на периферию, мой разговор с Борисом Игнатьевичем.
* * *
Та же квартира, те же книжные шкафы и полки, тот же массивный стол, за которым 
он
продолжает работать. Но за окном апрельское солнце не 1983, а 1997 года. Прошло 
14 лет
после первой встречи. Мой собеседник постарел – девяносто пятый год для любого 
человека
почтенный, но держится бодро. Изредка ходит в архив, работает со сценаристом, 
готовящим
сценарий документального фильма об Артузове. Новых книг на полках и папок с
материалами значительно прибавилось – в начале 1990-х он весьма активно работал 
в
архивах.
– Борис Игнатьевич, чем был вызван такой переход от привычной обстановки,
устоявшейся работы, к совершенно новой работе, да еще в Сибири?
– В 1930 – 1931-м годах я был помощником начальника отделения 6-го отдела КРО и
секретарем парторганизации КРО, был непосредственным свидетелем критического
отношения Ольского и Стырне к липовым делам в ОГПУ, и к делу «Весна» в 
частности. Я и
мой ближайший товарищ Агаянц сильно переживали снятие Ольского с работы и 
прибытие
вместо него главного липача Леплевского. Работа в таких условиях была просто
невозможной, и я вместе с Агаянцем попросил направить нас на работу во вновь 
созданное
Полпредство ОГПУ в Восточной Сибири.
– Что предшествовало этому решению?
– Конечно, о скороспелом решении речи не было. Разговаривали с Агаянцем, думали,

рассуждали, прикидывали варианты. Да и ехали, как говорится, не на пустое место,
 в
неизвестность. Начальником Особого отдела Полпредства был назначен бывший 
начальник
6-го отделения КРО А. М. Борисов, а его замом – И. Ф. Чибисов, помощник 
начальника 5-го
отделения КРО. Это отделение специализировалось по контрразведке против Японии. 
Когда
Борисов работал в КРО, он был моим непосредственным начальником, мы хорошо 
знали
друг друга. Он приезжал в Москву, беседовал со мной, предлагал перейти на 
работу в
Особый отдел Полпредства. Такое предложение со стороны хорошо известного мне
работника, прошедшего школу Особого отдела и КРО в центральном аппарате, имело
большое значение. Он мог быть для меня вполне авторитетным руководителем, и мы 
могли
работать, понимая друг друга с полуслова.
Гудзь в беседе упомянул об операции «Весна». Чтобы читателю была ясна суть дела,

надо сказать об этой операции более подробно.
Оппозиция в отношении Ягоды возникла в 1929 – 1931-м годах среди руководящих
чекистов на фоне липовых дел Экономического управления ОГПУ по «вредительству». 
В
состав этой группы входили Меесинг, Ольский, Евдокимов, Воронцов, Стырне, Пиляр.

Кульминация конфликта пришлась на лето 1931 года по малоизвестному в 
исторической
литературе, но значительному по масштабу сфальсифицированному ГПУ Украины делу
«Весна».
Вдохновителями и организаторами этого дела были Балицкий, Леплевский и другие 
из
ГПУ Украины, при явном одобрении Ягоды. С их стороны была попытка раздуть это 
дело и
довести его до процесса по типу «Промпартии».
В числе арестованных оказались такие военные специалисты, как Верховский, 
Лингау,
Лукирский, Свечин, Снесарев, Какурин – все бывшие офицеры российской армии. 
Ольский и
Евдокимов, расследовав это дело, вынесли оценку – «дело липовое». Ягода 
учитывал, что
еще раньше Евдокимов, Ольский и ряд других крупных чекистов опротестовали 
некоторые
другие дела и что они собираются довести до сведения ЦК то, что ОГПУ становится 
на путь
явно необоснованных репрессий. Он проинформировал об «оппозиции» Кагановича и 
вместе
с ним проинформировал Сталина об угрозе курсу на разгром «вредителей».
На совещании в ЦК Сталин поддержал Кагановича и Ягоду. В августе 1931 года было
принято решение – «бунтарскую» группу в ОГПУ разогнать, «актив» уволить и 
перевести на