действовал по
шаблону, а всегда учитывал все, прежде чем определял форму деятельности 
резидента.
Сухоруков был откомандирован в Наркоминдел. После оформления всех документов –
дальняя дорога. Транссибирским экспрессом до Харбина и далее до Мукдена. И 
началась
работа легального резидента военной разведки. Конечно, вначале помогали и 
подсказывали
более опытные сотрудники консульства. Постепенно освоился с обстановкой, вошел 
в ритм
работы. Берзин не торопил, давал возможность набраться опыта и разведывательных 
знаний.
Постепенно работа пошла. Но в начале 1925 года начались неприятности, и не от 
китайской
полиции или контрразведки, а от своих. Угроза провала появилась оттуда, откуда 
ее никто не
ждал ни в Москве, ни в Мукдене.
Известный в свое время журнал «Огонек» начал издаваться в 1924 году. Журнал
быстро завоевал популярность, его выписывали и читали в разных странах. И в 
одном из
номеров журнала в конце 1924 года был помещен отлично выполненный снимок
выпускников Военной академии и ее восточного отделения. На отделении готовили
высококвалифицированных работников для военно-дипломатической, то есть
разведывательной работы в странах Востока. После окончания отделения выпускники
распределялись между Разведупром, ОГПУ и Коминтерном и назначались за рубеж,
конечно, не на рядовую разведывательную работу.
В феврале 1925 года Берзин получил письмо от Харбинского резидента Разведупра. 
В
письме было и несколько строк, посвященных огоньковской фотографии. «Из Шанхая 
в свое
время прибыл сюда иллюстрированный журнал „Огонек“, где сфотографирован 
последний
выпуск Военной академии и восточного отдела. Прекрасный снимок. Особенно, как 
назло,
хорошо вышли восточники. Тов. Муклевичу не мешало бы охладить пыл и страсть к
фотографированию окончивших Восточный отдел. На опыте приходится убеждаться, 
что
этим мы очень помогаем противнику расшифровывать приезжающих сюда на работу 
наших
товарищей».
Берзин сразу же оценил опасность для зарубежной работы Разведупра, связанную с
подобными публикациями в популярных журналах. 10 февраля он подписал письмо 
первому
заместителю наркома И. С. Уншлихту, который непосредственно руководил работой
Разведупра. Сообщая Уншлихту выписку из письма харбинского резидента, Берзин 
просил
дать соответствующее распоряжение начальнику Военной академии воздержаться от
помещения фотографий слушателей, особенно Восточного отдела, в легальных 
изданиях. Он
хорошо понимал, что все наши открытые органы печати находятся под контролем 
разведок и
контрразведок крупнейших стран мира и что подобные публикации фотографий
недопустимы. Если такая практика будет продолжаться, писал он в письме, то
«использование слушателей Восточного отдела на секретной зарубежной работе 
станет
почти невозможным».
14 февраля комиссару Военной академии Р. Муклевичу было отправлено письмо,
подписанное Уншлихтом, с запрещением помещать в газетах и журналах снимки 
слушателей
Военной академии, и в первую очередь Восточного отдела. Для сведения Муклевича, 
хотя он
и сам хорошо об этом знал, сообщалось: «Часть слушателей Восточного отдела 
попадает на
нелегальную и конспиративную работу в страны Востока, ввиду чего неизбежны 
случаи
расшифрования неофициальных зарубежных работников».
Для Сухорукова, а именно фотография его выпуска была помещена в «Огоньке», все
закончилось благополучно. Но в этом выпуске было 32 человека. 10 человек 
поступили в
распоряжение Разведупра, три человека были отданы отделу международных связей
Коминтерна, несколько человек ушло в ОГПУ. Повлияла ли публикация в «Огоньке» 
на их
судьбу? Был ли кто-либо расшифрован иностранными контрразведками по этой 
фотографии?
Сейчас об этом можно только гадать.
Сухоруков продолжал успешно работать резидентом, расширяя агентурную сеть в
южной Маньчжурии и получая ценную информацию о частях Квантунской армии.
Донесения отправлялись в Москву, а их копии – в советское посольство в Пекине – 
военному
атташе. Его разведывательная работа продолжалась до весны 1927 года. После