Германии и
Японии по заключению Антикоминтерновского пакта, которые были сразу же 
переправлены
в Москву. Эта ценнейшая информация подтверждала и дополняла материалы об этих
переговорах, полученные Вальтером Кривицким в Европе. Возможно, были и другие 
встречи
с Зорге и членами группы «Рамзай». Но документальных подтверждений таких встреч 
пока
нет. В открытой печати, кроме встречи в храме Неба, о которой писал Зорге, 
никакой
информации нет.
Весной 1937 года следователи НКВД начали раскручивать дело мифической
организации «Польская организация войсковая», якобы существовавшей на 
территории
Советского Союза. Арестовывали поляков, служивших в РККА, выбивали показания о
принадлежности к
стников. И арестованные, не выдерживая пыток, называли тех, с кем работали, с 
кем
вместе воевали на фронтах Гражданской. Фамилия Боровича как члена «ПОВ» 
появилась в
показаниях арестованных сотрудников разведки, и участь дивизионного комиссара 
была
предрешена.
5 мая приказом наркома обороны № 00106 он был уволен в запас, а в июне
корреспондент ТАСС в Шанхае «Лидов» получил срочный вызов. 20 июня он выехал из
Шанхая и 7 июля прибыл в Москву. 11 июля его вызвали для доклада. Домой он уже 
не
вернулся – ар
Дальше все шло по накатанной колее. После соответствующей обработки «признания»
в работе на польскую разведку. Но для дивизионного комиссара принадлежность 
только к
одной разведке выглядела несолидно. И от него потребовали дать «показания» о 
связях с
немецкой разведкой. Его работы в Берлине секретарем
году и участие вместе с Карлом Радеком в 1922 году в переговорах с начальником
штаба Рейхсвера было достаточно для следователя, чтобы обвинить его в работе и 
на
немецкую разведку. Для большей убедительности Боровича заставили написать в 
этих
«показаниях», что он был представлен немецкому разведчику полковнику 
Нидермайеру,
который якобы завербовал его. Собственноручные «показания» с личной подписью 
были
царицей доказательств того времени, и их было достаточно для суда.
25 августа состоялось закрытое судебное заседание Военной Коллегии Верховного
Суда. Два листа протокола, имеющиеся в следственном деле, и 20 минут времени, 
включая
чтение приговора, наглядно отражают конвейерную систему судебных расправ 1937 
года.
Боровича приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. В тот же день 
приговор был
приведен
, написанных в
начал
ы п
и формализм в отношениях с подчиненными. Не хватало компетенции.
Неко
стран
ладная записка Урицкого, адресованная Сталину, совпадает и по
содер
в
стве Управления повлияло и то, что
страт
А а в
е недовольства со стороны «коренных» разведупровцев в той
обста
з
в исполнение. Справку о расстреле подшили в следственное дело, дело сдали в
архив. Человек исчез, и о нем забыли. Забыли настолько основательно, что в 
Главном
Разведывательном Управлении Генштаба, правоприемнике знаменитого Разведупра, о
Боровиче не вспомнили и в 1996 году, в годовщину столетнего юбилея разведчика. 
Такой
была судьба одного из генералов разведки довоенного времени.
Поскольку Гудзь хорошо знал обстановку в Управлении и восточном отделе, в 
беседах
с ним, еще в середине 1990-х, возник вопрос о личности начальника Управления. 
Совпадали
ли его впечатления об этом человеке с тем образом, который складывался после
ознакомления с архивными документами? Вот выдержка из его воспоминаний