воспоминаниям
Гудзя, он был у ивительно талантливым японистом. Ему ы, как говорится, и карты 
в руки.
Опытный чекист, незаурядный ум, достаточно смелый, уверенный в себе, он не 
оставил ни
одного агента японца. При встрече с «Павлом» (псевдоним Алексеева) Артузов 
деликатно
упрекнул его за «измену» и все же выразил уверенность, что он будет в меру 
возможностей
оказывать ИНО некоторые услуги. «Павел» обещал и в дальнейшем помогал 
резидентам
ИНО Шебеко и Гудзю в переводах и экспертизе японской документации, полученной
токийской резидентурой от японских источников.
После перевода Алексеева в Наркоминдел руководство ИНО решило назначить
резидентом в Токио, тоже под «крышей» второ
идно, в конце 1931-го, когда остоялось это назначение, у ИНО не было другой
подходящей и, главное, свободной кандидатуры. Шебеко родился в 1896 году в 
крестьянской
семье. Участник первой мировой, с августа 1915-го по 1917 год – на фронте 
рядовым. В
Красной Армии служил всего четыре месяца в начале 1919-го. И с мая 1919-го – в 
органах
ВЧК. В 1925-м вместе с Алексеевым окончил Восточный факультет Военной академии 
и
после короткой подготовки в декабре 1925-го под фамилией Журба командируется в 
Японию
секретарем консульства в Кобе, где проработал два года. В 1927 году переводится 
вице-
консулом в Сеул, а в июле 1928-го назначается консулом в Дайрен. В ноябре 
1930-го
возвращается в Москву и находится в распоряжении Наркоминдела.
Вот его и решили отправить новым резидентом в столицу империи. Есть чекистский
опыт, хорошее военное образование, пятилетний стаж работы в Маньчжурии и Японии,

знани
«проявлял сонливость». От него
нельз
лее инициативного резидента, желательно япониста (изучавшего японский язык),
хотя
емя был Юрий Куцин – бывший помощник резидента
ИНО
дентуры засекречены наглухо, упрятаны в недра
е страны и некоторое знание японского языка. Казалось бы, все говорило за то, 
что
выбор был удачным и можно надеяться на активную и результативную работу нового
резидента. Но, к сожалению, эти надежды не оправдались.
К 1933 году в ИНО сложилось негативное мнение о работе Шебеко как резидента.
Никакой инициативы в работе. Как выразился Артузов,
я было добиться ясной оценки о возможности работы по разведке. Единственный 
агент
японец, переданный ему на связь, не был им научен, и Центр не имел точной 
оценки ни о его
надежности, ни о его перспективности. Шебеко ни разу не встречался с этим 
источником, и
связь с ним поддерживалась через переводчиков посольства Клетного и Радова. 
Причина,
может быть, была в том, что Шебеко, хотя и проучился два года на японском 
отделении
Восточного факультета и потом проработал шесть лет в Японии, японского языка 
почти не
знал. Возможно, что и рисковать при встрече с aгентом не хотел. Полицейский 
режим в
столице империи был очень жестким. И хотя «Кротов» был у него на связи более 
года –
точного представления о нем и о его качествах как агента у резидента не было. 
На все
запросы Центра о единственном источнике Токийской резидентуры вразумительного 
ответа
не было. Вся работа с источником сводилась к механическому получению от него
документальных материалов, которые он без всякого анализа и оценки переправлял 
в
Москву.
Поэтому в ИНО пришли к выводу, что Шебеко надо отозвать в Москву и направить в
Токио бо
бы и молодого, с перспективой роста. Но, очевидно, в то время японистов в ИНО 
можно
было пересчитать по пальцам, и свободной кандидатуры в центральном аппарате не
нашлось. Пришлось искать подходящую кандидатуру на периферии, и обязательно на
Востоке. В это время в Москву, после годичной стажировки в Иркутске, вернулся 
Димитрий