– Это не более как недоразумение. Я торжественно заявляю, – сказал он, – что 
никаких
намерений и планов, даже самых отдаленных, в какой-либо мере напоминающих 
политику
территориальных захватов, нападений на СССР, интервенций или чего-либо тому 
подобного
у японского правительства нет, что никаких инструкций кому бы то ни было 
предпринимать
что-либо в этом направлении, никаких пожеланий никогда японское правительство и 
я
никому не давали. Никаких мыслей относительно нападений на СССР и 
территориальных
захватов у нас нет и быть не может. Я это совершенно открыто и твердо заявляю. 
Это,
несомненно, какое-то недоразумение.
– Я лично тоже в этом убежден. Я тоже думаю, что это недоразумение, – продолжал
Трояновский. – Я нисколько не сомневаюсь в том, что у японского правительства 
не может
быть каких-либо захватнических планов, но и само существование таких планов 
могло бы
иметь очень тяжелые последствия и для нас, и в неменьшей степени для Японии.
Существование таких планов омрачило бы наши взаимоотношения, создало бы тяжелую
атмосферу для всякого рода переговоров. Я не думаю, чтобы это было выгодно для 
Японии.
А существование таких планов привело бы к борьбе не на жизнь, а на смерть, ибо 
при всей
силе и мощи японского народа, в особенности его армии, всякий знает, что мы 
тоже умеем за
себя постоять и в обиду себя не дадим.
– Я думаю, что на эту тему много не стоит говорить. Вопрос совершенно ясен. Я 
уже
сказал, что на этот счет Советское правительство и господин посол могут быть 
совершенно
спокойными и выкинуть из головы всякие мысли о каких-либо агрессивных планах со
стороны Японии…
«Язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли» – это основное правило
дипломатии отставной генерал усвоил очень хорошо, хотя и кичился солдатской 
прямотой и
откровенностью. Его задачей было убедить полпреда, что северному соседу ничего 
не
угрожает, что в Москве могут быть спокойны и заниматься своими европейскими 
делами без
оглядки на дальневосточные границы Союза. Что при этом черное выдается за белое,
 а
агрессивные планы, изложенные в меморандуме за миролюбивую политику, премьера
нисколько не смущали. В дипломатии такие понятия, как открытость, честность, 
верность
своему слову, стоили очень немного. Главное – высшие интересы своей страны. 
Этим и
руководствовался Танака во время беседы с полпредом.
В беседе с японским премьер-министром советский полпред был дипломатичным, хотя
и достаточно откровенным. В миролюбие отставного генерала верилось слабо, и 
поэтому
предупреждение любителям военных авантюр было высказано Трояновским вполне
определенно. Но тогда шел только 1928 год, японские войска еще не стояли у
дальневосточных границ нашей страны, не было еще ни нарушений границ, ни 
провокаций.
Все это было в будущем…
* * *
Пока дипломаты беседовали, высказывая и выслушивая миролюбивые заявления,
разведки обеих стран уже вели тайную войну на дальневосточном фронте. Началась 
эта
война за несколько лет до того, как был составлен знаменитый меморандум, и 
конец ее не
просматривался даже в отдаленном будущем. Тайный фронт на Дальнем Востоке не 
знал
мира.
Харбин – один из самых больших городов Маньчжурии. Крупнейший
железнодорожный узел на Китайско-восточной железной дороге, крупный речной порт 
на
Сунгари. Но также и крупнейший центр белой эмиграции, где сосредоточены
многочисленные русские партии, союзы и общества, члены которых мечтают 
переиграть
результаты гражданской, после которой их выкинули из России, и вернуться домой 
на белом
коне. Всего этого для политической разведки достаточно, чтобы иметь в таком 
городе
мощный разведывательный центр со своей резидентурой и разведывательной сетью. 
Но была
и еще одна причина для пристального внимания к этому городу. Здесь находилась