ой 
улице города Дойче-штрассе устроили себе развлечение: грубо задевали проходящих 
местных жителей, бросали им оскорбительные реплики, насмехались над ними.

Кузнецов, заметив ото, тут же поставил их во фронт и обрушил на солдат весь 
свой запас крепких немецких выражений. Затем он заставил гитлеровцев несколько 
раз промаршировать перед ним строевым шагом. На прощание предупредил взмокших 
солдат: «Я научу вас, тыловых крыс, как балаганить на улице. Убирайтесь 
отсюда!»

Когда солдаты поспешно ушли, Бурим сказал:

– С какой ненавистью смотрели они на вас, разорвать готовы были!

Кузнецов, все еще не успокоившись, ответил:

– Вот и хорошо! Это ведь они не меня хотят разорвать, а офицера собственной 
армии.

17 августа Кузнецов сидел в парикмахерской неподалеку от Парадной площади, 
когда до его слуха донесся лай собак, предостерегающие окрики на немецком языке 
и пение… «Интернационала»! Он быстро вышел на улицу, и глазам его предстало 
зрелище, наполнившее сердце ненавистью и болью, горечью и гордостью.

По улице гнали колонну пленных женщин. Они шли обессиленные, еле передвигая 
ноги. Раненых в грязных окровавленных повязках поддерживали под руки подруги.

Медсестры, санитарки, радистки, попавшие в фашистский плен…

А сзади, спереди, по бокам колонны шагали рослые, откормленные эсэсовцы с 
автоматами. Некоторые из них еле удерживали на поводках свирепых, натасканных 
на людей овчарок.

Девушки пели «Интернационал». Несломленные. Гордые. Непобедимые. И слова 
великого гимна внушали страх их конвоирам.

Вечером Зиберт встретился с фон Диппеном и словно невзначай спросил, что стало 
с пленными женщинами.

– Отправили на Белую… – с полным равнодушием ответил тот.

Фон Диппен зашел, чтобы, как обычно, поделиться ровенскими новостями и заодно 
одолжить деньги. Получив просимую сумму, фон Диппен спросил Пауля Зиберта, 
собирается ли он в «Немецкий театр» на собрание, где будет выступать прибывший 
из Мюнхена один ил лучших ораторов Германии. Кузнецов ответил, что рад бы пойти,
 но, к сожалению, у него нет пригласительного билета, на что фон Диппен тут же 
вручил ему входной билет, отпечатанный на плотной веленевой бумаге. Из 
приглашения следовало, что 18 августа, в восемь часов вечера, в помещении 
«Немецкого театра» приехавший из Мюнхена имперский оратор рейхсэнзацреднер 
Шойман прочитает доклад под названием «Вера Германии в ее миссию».

Рассматривая билет, Кузнецов обратил внимание на примечание: «Явка обязательна» 
– и неудержимо рассмеялся. Вот уж чего никогда не мог предвидеть бывший 
уральский комсомолец Коля Кузнецов, что ему придется присутствовать на собрании 
активистов нацистской партии, причем в «обязательном» порядке!

К театру он прибыл минут за десять до начала, предъявил охранникам 
пригласительный билет и прошел в зал. Здесь уже собралась вся верхушка 
ровенских оккупационных властей и офицеры гарнизона. В глазах рябило от погонов,
 орденов, нарукавных повязок, аксельбантов. Сцену «украшали» (если только можно 
употребить в данном случае это слово) огромный портрет фюрера, германский орел 
и полотнище со свастикой.

Ровно в восемь часов на сцену стремительно выбежал коротенький человечек с 
невыразительным лицом, облаченный в коричневую форму, взобрался на кафедру и 
обрушил на собравшихся ноток истерического красноречия.

«Что ж, подкуемся теоретически», – с иронией сказал сам себе Кузнецов, 
устроившись поудобнее в кресле.

Имперский оратор, явно подражая фюреру, два часа подряд изрыгал 
человеконенавистнические бредни об исторической роли великой Германии – спасти 
цивилизацию от большевизма, о священной миссии Адольфа Гитлера, о несокрушимом 
арийском духе, о тысячелетнем рейхе.

– Мы должны уничтожить славян поголовно, – выкрикивал господин рейхсэнзацреднер,
 – потому что они недостойны быть даже рабами германской нации! Враг силен и 
нас ненавидит. Они не сдаются. Даже их женщины, когда их ставят к стенке, плюют 
нам в лицо!



Дорога в лагерь для Кузнецова, других разводчиков и связных была полна 
опасностей. Гитлеровцы и украинские буржуазные националисты: бандеровцы, 
бульбовцы, мельниковцы боялись встреч с партизанами в открытом бою, но 
постоянно охотились на связных. Фашистские засады на пути к Ровно стали 
серьезно мешать своевременной доставке информации, реально угрожали жизни 
связных. После гибели Николая Приходько разведчикам пришлось придавать охрану.

9 июля 1943 года у села Скрежетовки бандеровцы убили москвича – ко