разведчик долгими часами учился в лесу стрелять из него не целясь, навскидку. 
На козлах экипажа, поджидавшего его у подъезда, восседал Николай Гнидюк. Под 
козлами – автомат, ручные гранаты. Несколько прохожих, оказавшихся случайно в 
этот час на Шлоссштрассе, были отнюдь не случайными. Михаил Шевчук, Василий 
Галузо, Николай Куликов, Жорж Струтинский и другие разведчики должны были 
прикрыть отход Николая Ивановича.

Волновался ли Кузнецов в ночь накануне того самоотверженного акта, который ему 
предстояло совершить? И да и нет. Да, потому что понимал, как отзовется по всей 
Украине его выстрел, сколько патриотов поднимет он на новую борьбу с 
оккупантами. Нет, потому что он так ждал этого дня, столько раз представлял, 
как все произойдет, что теперь испытывал своего рода облегчение. Известное 
разочарование он пережил как раз в апреле, на параде по случаю дня рождения 
Гитлера, когда не смогло состояться покушение на Коха из-за его отъезда в 
Кенигсберг.[5 - Вечером того же 20 апреля неожиданно запылали и выгорели дотла 
огромные склады на железнодорожной станции Ровно. В отряде недоумевали: никому 
из разведчиков такого задания не давалось. Ни при чем, как выяснилось, были и 
городские подпольщики. Лишь много позднее Василий Галузо и Николай Куликов, 
впоследствии геройски погибшие, признались, что подожгли склады по собственной 
инициативе. Еще не зная этого, Кузнецов долго радовался, что «нашлись молодцы, 
сделавшие фюреру хороший подарок ко дню рождения».]

Что будет с ним после?.. Не загадывал. Понимал, что уйти живыми из особняка 
после выстрела он и Валя вряд ли сумеют. Знал, что верные товарищи вступят в 
отчаянный бой за их спасение, но сам он должен рассчитывать на худшее. Да, 
Кузнецов знал, на что идет, идет добровольно, и был готов выполнить свой долг. 
Каждый день тысячи советских солдат отдавали свои жизни во имя свободы, 
независимости и самого существования Родины. Он тоже солдат.

В назначенное время аудиенция состоялась – канцелярия рейхскомиссара отличалась 
скрупулезной точностью. Обер-лейтенант Зиберт был принят Кохом. Провел полчаса 
в его кабинете. И – не смог уничтожить гитлеровского наместника. Охрана Коха 
оказалась столь тщательно продуманной, что исключала возможность покушения, во 
всяком случае, выстрела из пистолета.

Как только Зиберт вошел в кабинет и после приветствия по молчаливому знаку 
рейхскомиссара сел на стул для посетителей, за спиной его выросли два эсэсовца, 
готовые схватить при малейшем подозрительном движении. Третий эсэсовец стоял 
напротив, за креслом Коха, еще два – за портьерами больших окон. На полу, возле 
самого стула, лежали настороже две громадные овчарки, на совесть выученные 
обер-ефрейтором Шмидтом. Такой сильной охраны Кузнецов не ожидал. А Валя, Валя, 
которую вызвали к рейхскомиссару первой (Зиберт же полагал, что их введут в 
кабинет вместе) не смогла предупредить его ни словом, ни знаком. Она не успела 
сделать и шага обратно из кабинета в приемную, как дежурный офицер-эсэсовец тут 
же вызвал Зиберта.

Почтительно, но с достоинством отвечая на безразличные, ленивые вопросы 
коренастого рыжеватого человека о усиками под фюрера, облаченного в коричневый 
нацистский мундир, он лихорадочно перебирал и тут же отвергал все возможные 
варианты. Стрелять нельзя, даже руку к карману за платком поднести не позволят,
 – перехватят телохранители, разорвут овчарки.

С горечью разведчик вынужден был смириться с неудачей.

Позже, вернувшись в отряд, Николай Иванович говорил, что, знай он заранее об 
обстановке, в которой Кох принимал посетителей, он убил бы все же 
рейхскомиссара, пожертвовав собственной жизнью. Мог бы сделать это, например, 
взорвав спрятанную на теле мину или противотанковую гранату.

Впоследствии Дмитрий Николаевич Медведев писал:

«Несостоявшееся покушение вызвало в штабе отряда целую бурю споров. Разговоры 
шли вокруг одного вопроса: была ли, в конце концов, у Кузнецова возможность 
убить Коха? То, что это было делом невероятной трудности, ни у кого не вызывало 
сомнений. В кабинете гаулейтера все было рассчитано на невозможность покушения. 
И овчарки и телохранители прошли, надо думать, немалую тренировку, прежде чем 
попали в этот кабинет. Был какой-то математически точный расчет в том, как были 
расставлены люди и собаки, как стоял стул, предназначенный для посетителей, – 
математически точный расчет, не допускавший никаких случайностей.

И все же какая-то доля возможности успеха могла быть. И нашлись товарищи, 
которые прямо ставили в упрек Николаю Ивановичу его благоразумие, осторожность, 
нежелание рисковать при незначительных шансах на удачу…

Разумеется, никому не приходило в голову сомневаться в храбрости Николая 
Ивановича; речь шла не о храбрости, а о чем-то несравненно более высоком – о 
способности человека к самопожертвованию, к обдуманной, сознательной гибели во 
имя патриотического долга. Сотни тысяч, миллионы советских людей в час, когда 
Отечество оказалось в опасности, схватились с ненавистным врагом и в этой 
схватке явили миру невиданные образцы воинской доблести, презрения к смерти. Но 
одно дел