щал обо всем «своему» обер-лейтенанту. Как-то он рассказал 
Зиберту, что его знакомый сотрудник СД жаловался ему, что девяносто девять 
процентов схваченных партизан отказываются давать показания, несмотря на 
чудовищные истязания и посулы сохранить жизнь в обмен на информацию.

Шмидт, хотя и числился формально в части подполковника Шиллинга, но, как 
дрессировщик собак Коха, непосредственно подчинялся его адъютанту. Поскольку 
овчарки никого, кроме Коха и Шмидта, не признавали, дрессировщик всегда должен 
был находиться под рукой фон Бабаха. В результате между гауптманом и 
собаководом (они, кстати, оказались и земляками) сложились довольно 
своеобразные отношения, которые позволили Шмидту познакомить фон Бабаха с 
Зибертом – разумеется, по желанию последнего.

Фон Бабаху Зиберт понравился, хотя в глубине души, гауптман, как многие 
тыловики, завидовал «Железным крестам» обер-лейтенанта.

– Будь у меня ваши заслуги, – откровенно признался он как-то Зиберту, – я бы не 
терялся и сделал настоящую карьеру.

Зиберт в ответ только скромно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что его боевая 
репутация в глазах адъютанта искупается лишь некоторой наивностью, если не 
простоватостью, которая проявлялась хотя бы в том, что он весьма успешно 
разыгрывал роль человека, вовсе не стремившегося к военной карьере.

Несмотря на принятый им покровительственный тон, фон Бабах вынужден был 
несколько раз занять у Зиберта деньги. Видимо, свои служебные возможности сам 
он использовал не очень удачно.

Подобно обер-ефрейтору Шмидту, фон Бабах оказался в конце концов перед 
необходимостью или вернуть долги, или как-то иначе отблагодарить своего нового 
друга. А для этого он располагал лишь одним достоинством – серебряными 
аксельбантами адъютанта Коха.

Кузнецов видел, что раз от разу фон Бабах испытывает все более сильное чувство 
неловкости, и ждал лишь, когда это чувство достигнет кульминации. И дождался. 
Момент этот счастливо совпал с обстоятельством, действительно потребовавшим от 
Кузнецова обратиться за содействием к гауптману.

В мае 1943 года «невеста» Зиберта Валентина Довгер получила, как и сотни других 
ровенских девушек, повестку ведомства Заукеля о мобилизации на работы в 
Германию – проще говоря, об угоне на фашистскую каторгу. Конечно, можно было 
забрать Валю в отряд, но ее внезапное исчезновение могло навлечь подозрение на 
«жениха», то есть обер-лейтенанта Зиберта, что было совершенно недопустимо. 
Решили, что Зиберт обратится за помощью к фон Бабаху. Кузнецов не сомневался, 
что гауптман сделает все от него зависящее, но это «все» оказалось много 
сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Однако именно эта сложность и 
породила у командования определенный замысел…

– Сам по себе я, к сожалению, предпринять теперь, когда повестка уже вручена, 
ничего не могу, разве что недели на две оттянуть отъезд фрейлен Валентины, – 
сказал фон Бабах Зиберту. – Отменить уже отданное распоряжение может только Кох.
 Однако если фрейлен Довгер действительно, как вы говорите, фольксдойче и вы 
заинтересованы в этом, то я могу устроить, чтобы рейхскомиссар ее и вас принял. 
Может быть, он и отменит в виде исключения мобилизацию вашей невесты.

Сейчас Коха в Ровно нет, он уехал в Берлин на похороны погибшего в 
автомобильной катастрофе давнего товарища по партии старого борца – «альте 
кампфер» – Лютце, начальника штаба штурмовых отрядов. Но днями он вернется, 
тогда я и доложу ему ваше заявление, но только дайте мне заранее все нужные 
бумаги.

Фон Бабах всегда сдерживал свои обещания, во всяком случае, если это ему было 
выгодно. 25 мая Кох вернулся в Ровно, 26 мая Шмидт передал фон Бабаху заявление 
Вали, а уже вечером 30 мая через нарочного пришло уведомление, что 
рейхскомиссар Эрих Кох примет обер-лейтенанта Пауля Зиберта и фрейлен Валентину 
Довгер в своем кабинете в рейхскомиссариате.

Трудно представить, какие минуты пережил бы гауптман фон Бабах, если бы ему 
стало известно, что по приказу своего подлинного командования обер-лейтенант 
Зиберт, он же советский разведчик Николай Иванович Кузнецов, должен 
использовать предоставленную ему частную аудиенцию для уничтожения кровавого 
палача украинского и польского народов, личного друга фюрера Эриха Коха.

Уничтожение Коха намечалось давно. Первоначально в отряде предполагалось даже 
произвести налет на РКУ группы бойцов, переодетых в немецкую форму, под 
командованием обер-лейтенанта Зиберта. Для участия в нападении были отобраны 
партизаны Лева Мачерет, Борис Харитонов и другие, владевшие немецким языком. 
Они готовились к этому, часами маршировали на поляне близ лагеря, распевая 
знаменитую солдатскую песню «Лили Марлен». Но потом от этого плана отказались, 
поскольку он не гарантировал успеха и мог привести к большим потерям.

…В кобуре на поясе Пауля Зиберта лежал заряженный «вальтер» на боевом взводе