секции СИС постоянно находится на ножах с МИ-5. Одно дело 
- временно терпеть это в трудных условиях войны и совсем другое - бесконечно 
затягивать такое положение в мирное время. Если Арнольд-Форстер вникнет в суть 
дела, я почти не сомневался, что он даст ему правильный поворот. 

Однако с чего начать? Лучше всего, если Арнольд-Форстер услышит авторитетное 
мнение о Каугилле из МИ-5. Но через кого? Я отверг Дика Уайта: он был слишком 
склонен угождать всем и каждому. Уайт мог только ослабить удар. Для этой цели 
Гай Лидделл подходил гораздо больше. Он был начальником Уайта и работал в МИ-5 
так долго, что казалось, будто он сам и есть МИ-5. Лидделл всегда высказывался 
прямо и мог быть непреклонным. Соответственно, когда Вивьен в следующий раз 
вновь заговорил о Каугилле, я сказал, что мне нечего предложить, по, думаю, 
лучше всего посоветоваться с Арнольдом-Форстером. Полезно также организовать 
встречу Арнольда-Форстера с Гаем Лидделлом. Вивьен медленно переваривал идею, 
но постепенно оценил ее и решительно заявил: "Знаете, Ким, я так и сделаю!" 

Как они устроили встречу, не знаю. Вивьен был членом клуба "Восточная Индия и 
спорт", но вряд ли они обедали там: готовившееся в клубе в военное время карри 
с картошкой могло бы убить Арнольда-Форстера. Увидев Вивьена в следующий раз, я 
понял, что все, по-видимому, идет хорошо. Вивьен хитро улыбнулся и сказал: "Мне 
кажется, встреча действительно открыла глаза Крису!" Еще более важным был 
звонок от Арнольда-Форстера. Он приглашал зайти к нему. Он был слишком 
корректным и не ставил вопрос ребром. У нас состоялся продолжительный разговор 
о СИС вообще и ее будущем, об имеющихся возможностях улучшения работы и 
необходимых преобразованиях соответственно новым условиям приближающегося 
мирного времени. Арнольд-Форстер, очевидно, оценивал меня, и я старался, 
насколько мог, быть разумным и прямолинейным. Имя Каугилла даже не упоминалось. 


Далее мне предстояло завербовать сторонников в министерстве иностранных дел, с 
которым мы часто имели дело, особенно в связи с дипломатическими протестами 
Франко и Салазару против деятельности немецкой разведки на Пиренейском 
полуострове. Во время войны установилась практика прикомандировывать 
представителя министерства иностранных дел к Бродвею, чтобы, так сказать, 
взаимно обогащать обе службы и способствовать лучшему пониманию целей и стиля 
работы друг друга. Первым представителем министерства иностранных дел был 
назначен Патрик Рейли. Я часто имел с ним дело в связи с махинациями немцев в 
нейтральных странах, и у меня не было причин считать, что он плохо ко мне 
относится. Однако я не знал, есть ли какие-либо серьезные разногласия между ним 
и Каугиллом, достаточные для того, чтобы считать Рейли моим союзником. Однако 
мне светила счастливая звезда. Каугилл, который иногда, казалось, был склонен к 
самоуничтожению, избрал именно этот критический период, чтобы попытаться 
ввязать шефа в абсолютно ненужный скандал с Эдгаром Гувером. Такой скандал, 
несомненно, мог бы повлиять на англоамериканские отношения в целом, поэтому на 
сцену выступил Рейли, который резко высказался о политическом здравомыслии 
Каугилла. 

Впервые я услышал об этом, когда меня вызвал Вивьен. Он показал мне проект 
письма на двух страницах, которое Каугилл дал на подпись шефу. Не могу 
припомнить, в чем именно состояла суть дела. Видимо, словесная невоздержанность 
Каугилла затмила у меня в памяти содержание письма. Проект представлял собой 
тираду, направленную против обычной для Гувера практики приносить интересы 
разведки в жертву своим политическим целям в Вашингтоне. Конечно, в словах 
Каугилла было много правды, но такие вещи не излагают на бумаге, тем более в 
переписке между главами служб. В конце проекта Рейли сделал краткое заключение: 
"Полагаю, что проект полностью неприемлем. Если он будет послан, начальник 
английской разведки окажется в нелепом положении". Рейли попросил Вивьена 
переписать письмо. Вивьен же в свою очередь предложил мне подготовить, так 
сказать, проект ответа. Я набросал примерно полстраницы, лишь слегка, в 
вежливых выражениях коснувшись предмета спора, и мы вместе понесли проект к 
Рейли. Он передал его без изменения секретарям шефа, и я их покинул. На 
следующий день Вивьен сообщил мне, что у него состоялся "очень интересный 
разговор с Патриком". 

Почва была подготовлена. Вивьен, заручившись надежной поддержкой, жаждал крови 
Каугилла. Арнольд-Форстер, находясь под впечатлением враждебного отношения МИ-5 
к Каугиллу, постарался, чтобы шеф обратил должное внимание на позицию МИ-5. 
МИ-5 занимала твердую позицию. Кроме Дика Уайта, мягкого по натуре человека, 
остальной аппарат МИ-5 знал Каугилла только как противника в межведомственной 
борьбе. Даже Уайт добродушно называл его "трудным малым". На Каугилла 
надвигались тучи и со стороны Блетчли. Каугилл всегда думал, что руководители 
государственной школы кодирования и шифровального дела оспаривают его контроль 
над материалами радиоперехвата. Вскоре после нашего возвращения в Лондон из 
Сент-Олбанса Каугилл сцепился с двумя ответственными работниками школы - 
Джонсом и Хастингсом. Был очень неприятный случай, когда Джонс начисто разбил 
(если не сказать - разнес) Каугилла в присутствии начальников его же подсекций. 
Оба придерживались бескомпромиссных и противоположных точек зрения. Однако 
Джонс был гораздо лучше подготовлен к спору, чем Каугилл. Не хочу сказать, что 
школа шифровального дела принимала активное участие в кампании против Каугилла. 
Она была слишком далека от этого, но через собственную сеть информатор