головка российской империи: Верховный главнокомандующий царь Николай II, Ставка,
 ближайший к столице фронт во главе с умным и проницательным главнокомандующим 
Н. В. Рузским. Их боевой, ударной силой был особый отряд – комиссия во главе с 
опытнейшим и надежным контрразведчиком Н. С. Батюшиным. На другой – небольшая 
кучка взлелеянных войной наглых финансовых и биржевых воротил, дельцов и 
попросту проходимцев (тот же Распутин чего стоил!), для которых воюющее 
российское государство и его народ – неисчерпаемый источник для их 
паразитирования, обогащения, достигаемого с помощью всех мыслимых и немыслимых 
средств. Их сила – в капитале, с помощью которого можно было привлечь на свою 
сторону и привлекались деятели любого уровня разлагающегося отечественного 
государственного аппарата. Великая Россия для них стала своеобразным ломберным 
столиком, на котором эти игроки делали свои, к сожалению, беспроигрышные ставки.
 В этом своем качестве они, по мнению защитников России и патриотов вообще, 
являлись подлинными ее врагами. А о том, что болезнь существующего режима зашла 
глубоко и в определенной мере уже не поддавалась лечению вопреки мнению ее 
«врачевателей», знало не так уж много лиц.
     Итог этого по своему историческому противостоянию таков: победителем 
оказалась клика корыстных антигосударственников, больше похожих на врагов 
отечества, а вовсе не императорская Россия с ее могучей армией и военной 
контрразведкой, органами правосудия. Это страшная гримаса истории, а никакой не 
закономерный результат для всех иных держав, кроме России! Особую 
ответственность за поражения такого рода делят между собой все его участники, 
начиная с самого царя. Затем следует генералитет, за ним – в очередь – 
жандармерия, политическая полиция, контрразведчики и юристы всех рангов. 
Конечно и его величество Капитал. Но каждому на весах истории отмерено свое. В 
первую очередь, царю – за «самодовольное и бездарное правление, при котором 
сама судьба России уплывала из рук правителей» (Солженицын). Вот почему 
контрразведка так и не смогла реализовать свои возможности.
     Все сказанное здесь относится к «большой истории», к «большой политике». 
Но совсем не безразлично осмыслить такой частный вопрос: почему вместо 
сотрудничества с органами правосудия контрразведка оказалась в состоянии 
конфликта, противоборства с ней? Какой здесь скрыт урок? Глубоко не правыми 
будут те, кто в конфликте юриста и контрразведчика увидят лишь субъективный 
момент. Будто одна из сторон попыталась «поставить на место» другую. Наше 
мнение иное. Случившееся – сотрудничество, вылившееся в противостояние, – стало 
возможным в силу ряда объективных причин.
     Во– первых, в воюющей России, как ни покажется странным, не было единого 
правового пространства. По «Положению о полевом управлении войск в военное 
время», утвержденном за несколько дней до начала войны, страна искусственно 
расчленялась на две «отдельные части» фронт и тыл. Характер взаимоотношений 
между гражданской администрацией и военным командованием сразу же приобрел 
особую остроту. Вся полнота власти на обширных территориях театра военных 
действий (ТВД) перешла к военным. Ставка Верховного главнокомандования стала 
фактически вторым правительством Империи. Механизма взаимодействия ее с Советом 
министров, законодательными органами создано не было. Попытки же в течение 
войны найти некий консенсус в действиях двух властных центров не удались. Это 
привело в конце войны к кризису государственного управления. В такой ситуации 
сильно страдала юриспруденция. В тылу она функционировала в традиционном 
формате, а на ТВД – бездействовала; так как полный набор репрессивных средств и 
возможностей был у армейского командования. Рассматриваемая коллизия есть ни 
что иное, как частный случай проявления такого объективно существующего в 
стране противоречия.
     Во– вторых, юриспруденция и контрразведка это разноплановые 
государственные функции. Их представители поразному смотрят на пути и средства 
достижения своих целей, ибо природа их различна, несхожа. Коллегиюристы 
(Завадский, Чубинский) по роду своей деятельности не обязаны стараться узнать 
заранее о том, где и как некое лицо или группа лиц осуществляют преступления 
против государства. Для них зло только тогда считается таковым, когда оно будет 
доказано судом. Оперативный же работник в отличие от них способен получать 
информацию о преступлении в момент его совершения. Он способен видеть изнанку 
этого преступления, знать многое об его участниках, определить истинные 
масштабы содеянного. Для него то же самое зло нечто осязаемое почти 
каждодневно, и он считает необходимым как можно скорее положить этому конец. 
Поэтому не мудрено, что оперативные начала до поры до времени могут просто не 
стыковаться с существующим правовым регламентом. Это особенно понятно, ибо речь 
идет о молодой отечественной контрразведывательной службе, которая еще не 
успела органически вписаться в российское правовое поле.
     Гражданские и военные юристы в большинстве своем не накопили опыта по 
работе со шпионскими делами, в основе которых лежали оперативные материалы – 
агентурные донесения, сведения, полученные от добровольных осведомителей, 
сводки наружного наблюдения, корреспонденция, полученная путем перлюстрации, и 
т. п. Добавим к этому, что они практически ничего не знали об иностранных 
разведках, их структуре, организации, методах работы. Вот почему юриста 
Завадского буквально шокировали «слухи, сплетни, обрывки без начала и конца», 
то есть то, что в контрразведке называется оперативными материалами, видимо не 
сведенными Батюшиным в систему, и он отвергает их. Хотя как гражданин, а тем 
более как законник, он отлично понимает, с какого рода преступными делами, 
страшными по своим отрицательным последствиям для Отечества, он столкнулся. 
Закон превыше всего, и пусть весь мир летит в тартарары, если закон не 
соблюдается – вот безупречное кредо Прокурора с большой буквы С. В. Завадского.