холмы, и через несколько минут устанавливается непроглядная темень. Смотри на 
звездное небо в полной, не нарушаемой ни одним звуком тишине - даже собаки 
умолкают в деревне, а шакалы еще не вышли на охоту. В такие минуты охватывает 
человека ощущение первобытного умиротворения, покоя, смиренного принятия своей 
ничтожной малости под черной твердью, сверкающей неисчислимым множеством 
голубоватых ярких огней. Огни мерцают, переливаются, вроде бы даже спускаются 
поближе к земле, слегка перемещаются и застывают, как только глаз пытается 
уловить их призрачное движение. На каждого жителя нашей планеты хватило бы по 
звезде, да жаль, не достанешь, не доедешь, не долетишь! 
 Издалека доносится протяжный, прерывистый скрип. Волокут круторогие быки 
тяжелые синдские повозки - колеса выточены из цельного кругляка больше метра 
поперечником, окованы медными узорчатыми бляхами. Смазки они не знают, трется 
сухая деревянная ось о деревянную же ступицу и издает звук, тянувшийся за 
обозами Тамерланова войска и арабских завоевателей и, пожалуй, самого 
Александра Македонского. Один из голосов вечности. В Синде часто думается о 
времени - здесь все из прошлого, из того, что давным-давно минуло для нас. 
Путешественник начинает вдруг понимать, что время - его части, именуемые 
эпохами, идут по-разному для разных народов, где-то проскакивают вперед, а 
где-то задерживаются на века, застывают в неподвижности, дремлют под скрип 
немазаных колес... 
 Встречаем в Санкаре посла с супругой и направляемся в Ларкану. Скоро 
появляются признаки подготовки к приему высокого гостя - советского посла. 
Смуглые худощавые люди поливают из кожаных бурдюков дорожное полотно. Въезд в 
город украшен триумфальной аркой, улицы подметены и политы, многолюдны. Еще бы 
- приехал сам министр, он принимает иностранных гостей, и, разумеется, каждый 
житель рад поучаствовать в демонстраций гостеприимства, радушия, дружелюбия. В 
лепешку расшибается собранная со всей округи провинциальная полиция. Мундиры 
выстираны и отглажены, медные набалдашники на бамбуковых палках - латхи - 
начищены до блеска, сияют бляхи, пряжки, ослепительно белые зубы. Беспорядков 
не предвидится. Всем понятно, что происходит что-то вроде смотра, поэтому 
настроение и у толпы, и у полицейских доброе. Бравый инспектор, встречающий 
гостей у ворот дома министра, пытается низко поклониться, разводит широко 
руками и чуть приседает. Согнуться в пояснице он не в состоянии по причине 
чрезвычайной тучности, но всем видом выражает готовность стремительно и 
неуклонно исполнить любой приказ. 
 Современный, строгих очертаний двухэтажный особняк министра выглядит в Ларкане 
чужеземцем - подтянутым, элегантным, богатым, с некоторым высокомерным 
недоумением взирающим на разномастное, простецкое окружение. Дома в Ларкане 
похожи на небольшие крепости с тяжелыми, наглухо закрытыми дверьми или же 
слеплены из глины и стремятся расползтись по земле. Новенький особняк словно 
перенесен сюда из другого времени и другого края. 
 То же в самом доме и вокруг него. Влиятелен министр, популярен, современен, но 
его жена - Нусрат Бхутто, образованная молодая женщина, не рискнет появиться на 
улицах Ларканы без чадры. Старинные узы связывают собравшихся в саду возле дома 
званых и незваных гостей - близких и дальних родственников, глав дружественных 
кланов, старцев, чьи семьи поколениями служили семейству Бхутто, чиновников. 
Хозяин прост в обращении, каждого гостя знает по имени, и тем не менее 
прослеживается во всей церемонии строгая, понятная каждому из присутствующих 
иерархичность. Идет средних лет человек, в европейском костюме, красной рубахе, 
с лихими, закрученными кверху усами, идет походкой небрежной, улыбается 
обаятельно. И министр ему рад. Они обнимаются, как и положено двоюродным, давно 
не видевшим друг друга, братьям. Целое семейство низко кланяется министру, по 
очереди тянутся руки к пыли у его ног. Зульфикар Али не дает склониться 
старшему, ласково здоровается с ним, позволяет другим поклониться пониже. Вот 
фигура невзрачного вида, лет двадцати пяти, одетая попросту - пиджак, рубаха 
навыпуск, широкие шаровары. Опережая других, подходит к министру, небрежно 
протягивает руку и неожиданно высоким петушиным голосом здоровается. Это Султан 
Магси - отпрыск старинного рода синдских джагирдаров, не уступающих ни 
богатством, ни знатностью роду Бхутто. Султан отпускает какую-то шутку, 
окружающие улыбаются, министр изображает улыбку - гость ему не очень нравится. 
 Султан появляется в доме министра и за обедом, так же небрежно усаживается за 
стол и громко подтрунивает над именитым застольем. Между делом выясняется, что 
Султан коллекционирует винтовки (гладкоствольные ружья его не интересуют) и 
собрал их ни много ни мало две тысячи стволов. Достаточно, чтобы вооружить 
ополчение, и, пожалуй, коллекция с такой мыслью и собирается - мало ли что 
может произойти. Совсем недавно, меньше двадцати лет тому назад, Синд бунтовал 
против англичан, крови пролилось достаточно, был повешен вождь восстания пир 
Пагаро, а от Ларканы до Пагаро рукой подать. 
 Для посла же подготовлена развлекательно-познавательная программа. Пожалуй, 
вся поездка затевалась министром не только для того, чтобы поговорить с послом 
о политике. Зульфикар Али прекрасно знал цену личной популярности и массовой 
поддержки. Министр и посол ездили вместе по синдской глубинке, выступали с 
речами перед народом, обменивались рукопожатиями, выслушивали сетования и 
жалобы, дарили подарки. Министр и посол вместе выступали на митинге в Ларкане. 
Министр обращается к слушателям - "дорогие братья и сестры". Оратор он 
прекрасный - зачаровывает публику, не оставляет равнодушным ни одного из сотен 
слушателей. О чем говорит министр? Что говорят вообще "большие" люди простому 
пакистанцу? (Один из родственников Бхутто кратко переводит речь министра для 
советских гостей.) Конечно же о справедливости, о том, что каждый должен 
трудиться и жить по предначертаниям Всевышнего, о том, как правительство