Свободу, как нам уже доподлинно известно, организовывали все. И Сталин, и 
Гитлер, и Муссолини, и даже покойный Пилсудский. 
 Появятся, конечно, и новые пророки - изобретатели какого-нибудь земного рая - 
то ли в одной нашей стране, то ли во всей поднебесной. Появятся и новые 
сумасшедшие вроде Фурье... Появятся и новые моралисты вроде Толстого с его 
непротивлением или "сколько человеку земли нужно". 
 В общем - будет всякое. И на всякого "мудреца" найдется довольно простаков - с 
этим ничего не поделаешь: бараны имеются во всех странах мира - от самых 
тоталитарных до самых демократических. Их, как известно, не сеют и не жнут. 
 Постарайтесь не попасть в их число. Это не так просто, как кажется. Вот - наше 
поколение - оно попало, не будучи, может быть, намного глупее предшествующих 
поколений. Но дело все в том, что ему слишком много врали" (Солоневич И. 
Народная монархия. Буэнос-Айрес, 1973, с. 417-418). 
 Дар пророчества посещает соотечественников, оказавшихся вдали от Родины. Я 
перечитываю строки, написанные Иваном Солоневичем в 1951 году в далекой 
Аргентине. Они жгут мою душу и приводят ее в смятение. 
 Каждая новая декларация руководства страны подтверждала, к сожалению, 
подозрение, что решения, определяющие судьбы страны и общества, принимаются без 
тщательной проработки, что наши лидеры подхвачены стихийным потоком. Ореол 
мудрости, всеведения и всемогущества таял. Все сферы общественной жизни 
охватывал кризис, а с трибун, экранов телевизоров, газетных страниц звучали 
многословные напыщенные и противоречивые заявления, суть которых, как правило, 
сводилась к тому, что мы выходим или вот-вот выйдем на интересные решения, что 
не сегодня завтра наступит перелом и т. п. КПСС умерла, ее государственный 
придаток оказывался неспособным к самостоятельному существованию. XXVII съезд 
не мог породить оптимизма. То же многоречив, взаимная нетерпимость, 
поглощенность пустяками и закулисная возня вокруг кадровых назначений. В первых 
рядах партийных президиумов оказались люди, до того сидевшие во вторых рядах. В 
новых лозунгах отчетливо звучали нотки ностальгии и растерянности. Все это не 
могло внушать ни симпатий, ни надежд. Но не вызывали радости и "демократы", как 
для простоты именовали всех выступавших против старой КПСС. Эти силы обладали 
огромным критическим зарядом, было совершенно очевидно, что появляются новые 
яркие, мужественные люди, предлагающие выбор измученному неурядицами и 
трудностями народу. Они говорили правду языком, свободным от лицемерного 
жаргона. Но мне казалось, что логичность их взглядов заканчивается сегодняшним 
днем и у них нет конструктивных концепций будущего общества. Настораживал поиск 
рецептов за рубежом. Россия неоднократно пыталась механически переносить чужие 
теории и учреждения на свою почву, плоды чего мы пожинаем и сегодня. Пугал 
идиллически-простодушный взгляд на современный мир, где нет места не только 
конфронтации, но и соперничеству, где каждое государство готово жертвовать 
своими национальными интересами ради общечеловеческих ценностей. Это не 
говорилось прямо, но ясно подразумевалось. И еще одно: слишком много оказалось 
в рядах демократов тех, кто еще вчера вершил государственные дела во имя партии 
и от имени партии, кто сделал карьеру в партийной иерархии, а теперь каялся, 
отказывался от своего прошлого. Вот почему мнения коллег в руководстве КГБ 
относительно моих симпатий к "демократам" были не вполне обоснованны. С большей 
долей уверенности меня можно было обвинять в антипатии к консерваторам, 
черпавшим политическое вдохновение из прошлого. 
 Вопрос о департизации разрешился мгновенно 23 августа 1991 года. По причуде 
судьбы приказ о запрещении деятельности партийных организаций в органах 
госбезопасности был подписан моей рукой. 
 Думаю, ни одной разведывательной службе мира никогда не пришлось отдать 
столько сил вопросам отношений с общественностью, как Первому главному 
управлению в 1989-1991 годах. 
 Демократизация - реальный и мощный процесс. Общественность освобождалась от 
страха перед некогда всемогущей властью, и совершенно естественно зазвучала 
тема роли и места органов государственной безопасности в Советском Союзе. 
Комитету пришлось отвечать не только зарубежным публицистам, но и отечественным.
 С критикой выступали А. Сахаров, Ю. Власов, писатель В. Кондратьев, множество 
обеспокоенных честных людей, а равно и тех сотрудников КГБ, которые по 
различным причинам разочаровались в этой организации. 
 Лучший вид обороны - наступление. В. А. Крючков хорошо понимал эту военную 
мудрость. В 1989 году комитет перешел в пропагандистское контрнаступление. 
Установка была, на мой взгляд, абсолютно правильной. Необходимо убедить 
общество, что КГБ сегодня не имеет никакого отношения к злодеяниям прошлого, 
что чекисты были не только инструментом репрессий, но и их жертвами. 
(Действительно, за годы сталинского террора было уничтожено 28 тысяч 
сотрудников госбезопасности.) Следовало разъяснять, что органы безопасности 
выполняют общественно-полезные функции и необходимы любому государству. Все это 
с пониманием и сочувствием воспринималось массовыми аудиториями, перед которыми 
стали регулярно выступать сотрудники комитета. 
 Несколько сложнее обстояло дело с практическими изменениями в работе комитета. 
Упразднили печально известное Пятое управление КГБ, занимавшееся борьбой против 
"идеологической диверсии". Но упразднили на бумаге. На самом деле переименовали 
в Управление по защите конституционного строя. Девятое управление переименовали 
в Службу охраны. Смысл этого акта, не вызвавшего никакого публичного отклика, 
мне неясен до сих пор. Настойчиво искали ту область, где КГБ мог бы 
действительно проявить себя как страж общественных интересов. Так было создано 
Управление по борьбе с организованной преступностью. Нельзя умалять сложность и 
важность этой работы. Преступность захлестнула больное общество, сплелась с