послом, шепнул ему первое, что пришло в голову: "Не обращайте внимания, это 
кричат маоисты". 
 Назревший было дипломатический инцидент (встает и уходит советский посол со 
своими сотрудниками, за ним идут союзники по Варшавскому Договору...) не 
состоялся. 
 На сцену вышли исполнители. Мужская часть оркестра и хора внимания не 
привлекала - разномастные пиджаки, слегка запуганный вид (ведь их профессия не 
одобряется нынешней властью). Зал тихо охнул при появлении хористок. На сцену 
вышли два десятка существ, облаченных в серые с легким оттенком зелени балахоны,
 в такого же цвета платках, надвинутых на самые брови. Поскольку употребление 
косметики в исламской республике не одобряется, лица артисток в ярком свете 
показались мертвенно-бледными. 
 Но как же хорошо они запели! В ожесточенной колючей атмосфере 
исламизированного города вдруг зазвучал добрый голос привычного человеческого 
мира. Светлая, жизнерадостная музыка раздавалась недолго. Хористы и хористки 
напряглись и сразу погрубевшими голосами грянули марш, посвященный имаму 
Хомейни. "Слушая такую музыку, - саркастически пошутил один из дипломатов, 
хочется взять в руки автомат и идти покорять неверных". 
 Через час после окончания концерта и мирного разъезда гостей неизвестные 
злоумышленники бросили три гранаты в турецкое посольство, а на следующий день 
пустили автоматную очередь по посольству Франции, расположенному в двух шагах 
от зала Рудаки. 
 В Тегеране случилось худшее из того, что может произойти в разведке измена. 
 В 1982 году мы с женой отдыхали в санатории КГБ "Семеновское". Речка Лопасня с 
неторопливо текущей водой, старинный парк на крутом склоне, чистейший воздух и 
первозданная тишина. В таких прекрасных уголках отдыхает душа, отходит от 
человека все суетное, мелкое. Я очередной раз перечитывал "Войну и мир", 
радуясь гению Толстого, удивляясь тому, насколько мало изменилась природа 
человеческая, насколько мало изменились людские пристрастия, убеждения и 
заблуждения. 
 В субботу 5 июня утром я был срочно вызван в Москву. Защемило сердце произошло 
что-то необычное и определенно неприятное. 
 В Тегеране 2 июня исчез и не объявился до сих пор мой подчиненный Кузичкин. 
 Сейчас история этого человека достаточно хорошо известна. Связался с 
английской разведкой, продавал наши секреты, выдавал людей. Работал долго, за 
деньги. В 1982 году у него возникли подозрения, что мы ищем предателя. Раньше 
отмечавшаяся у него склонность к спиртному стала принимать недопустимый 
характер. Предателю трудно жить, он везде видит опасность, пытается заглушить 
страх алкоголем, теряет чувство реального и принимает паническое решение бежать.
 Бежать от опасности, бежать от брошенной в Москве матери, бежать от тяжело 
пострадавшей в автомобильной катастрофе жены, от преданного им дела, скрыться 
от собственной совести туда, где все прошлое станет несущественным. Кузичкин 
бежал из Тегерана через турецкую границу с английским паспортом на имя Майкла 
Рода, с поддельным документом на право выезда из Тегерана. Документ был 
изготовлен тоже англичанами. 
 Кузичкин был затем представлен в прессе как человек, осведомленный во всех 
тайнах советской политики, едва ли не самый главный и настоящий руководитель 
агентурной работы на Среднем Востоке и т. п. Обычный дезинформационный прием: 
берется реальный факт - измена сотрудника КГБ, и к этому факту привязываются 
были и небылицы, рассчитанные на нанесение ущерба противнику. Это был 1982 год, 
период обострения холодной войны. 
 Подлинные мотивы предательства раскрываются постепенно. Их никогда нельзя 
услышать от самого изменника. Даже самому подлому существу хочется выглядеть в 
чужих да и своих глазах благородным и страдающим человеком. Мне тяжело думать, 
что когда-то я к нему хорошо относился, способствовал его продвижению по службе,
 выгораживал перед послом В. М. Виноградовым. Посол был более мудрым, более 
опытным и, несомненно, более проницательным человеком, чем я. Он распознал в 
будущем предателе нечто подловатое точнее, чем я, оценил его грубость в 
отношении товарищей, угодливость в отношении начальников, то, что по-русски 
называется хамовитость. 
 Обстоятельства дела вскрывались постепенно. Трудно было поверить в то, что это 
предательство. Мы прорабатывали и отбрасывали версию за версией, но с тяжелым 
сердцем приходилось убеждаться, что подтверждается самое худшее предположение. 
 Июнь и июль 1982 года были тяжелейшим, самым горьким периодом моей жизни. Надо 
было спасать людей, о которых мог знать предатель. Это удалось сделать быстро и 
без потерь. Пришлось срочно уехать кое-кому из работников, резко сократить 
оперативную активность. Я испил до дна чашу унижения, когда отправился к 
поверенному в делах Англии в Тегеране Николасу Баррингтону для выяснения того, 
каким образом у Кузичкина оказался английский паспорт. Мне была понятна 
нелепость этой затеи, но кому-то в Центре пригрезилось, что англичанин выложит 
мне всю правду. Это был один из тех глупых приказов, которые время от времени 
приходилось исполнять на протяжение всей службы в КГБ. 
 Баррингтон был вежлив, даже сочувствовал, обещал посоветоваться с Лондоном... 
(Почему я не догадался со временем выяснить, кто же в Центре придумал и дал мне 
это абсолютно идиотское указание? Надо было хотя бы спросить, что этот человек 
думал. Не узнал, не спросил. Видимо, это и правильно.) 
 В феврале 1983 года начались аресты руководителей Народной партии Ирана. 
Оставаться далее в Тегеране не следовало. 
 15 февраля 1983 года я последний раз взглянул на иранскую землю, на зеленый 
портовый город Энзели с борта теплохода "Гурьев". Шла по мосту через залив