любых обстоятельствах. Мы дали первичную информацию по инциденту в Табасе лишь 
через сутки. С резидента было сурово взыскано за задержку. 
 Но ведь разведка не может соперничать со средствами массовой информации в 
оперативности освещения внешней стороны явлений. В этом нет нужды. Разведка 
должна заглядывать в глубину, и на это требуется время. 
 Никуда не уйдешь от действительности тех дней. Стояла чудесная, еще не жаркая 
погода. Синели на ярком солнце грозди глициний в парке, ласковая тень огромных 
чинар лежала на подметенных дорожках. 
 ...Несколько выстрелов поодаль. На тротуар падают два молодых человека в 
защитных куртках. Из машин, откуда раздались выстрелы, выскакивают какие-то 
люди, забрасывают убитых в объемистый багажник, и машина исчезает. Через 
несколько минут на месте происшествия появляется пикап с отрядом стражей. Как 
всегда, поздно. 
 ...Закончилась пятничная молитва в Ахвазе, и аятолла Дастгейб, читавший 
проповедь, направился в плотном кольце охраны из мечети к автомобилю. Навстречу 
старцу из толпы шагнул юноша, скромно поздоровавшийся с аятоллой и протянувший 
руки для традиционного иранского объятия. Видимо, охранники и сам аятолла были 
знакомы с молодым человеком. В момент объятия грохнул взрыв и разметал по 
мостовой всю группу. Граната была спрятана у юноши под рубашкой. 
 ...На пятничном намазе в Тегеране корреспонденты окружили Али Хуссейна Хаменаи,
 готовившегося читать хутбу - проповедь, и кто-то из них оставил магнитофон у 
минбара - пульта, за которым стоит проповедник, предводитель пятничной молитвы 
"имам джоме". Хаменаи взял по новому иранскому обычаю в левую руку винтовку с 
примкнутым штыком, в правую - Коран и обрушил яростную лавину слов на головы 
"безбожников, лицемеров, прислужников империализма, врагов ислама и Ирана...". 
Взрывное устройство, спрятанное в магнитофоне, сработало в середине фразы. 
Хаменаи выжил. "Аллах не счел меня достойным шахадата", - скромно заметил он. В 
дальнейшем Хаменаи стал президентом исламской республики. Его предшественнику 
на этом посту - Бахонару с точки зрения человеческой не повезло, а с точки 
зрения ислама выпала крупная удача. Он испил "чашу шахадата" тем же летом. 
Бомба была комбинированной фугасной и зажигательной. Погиб премьер-министр 
Бахонар, погиб президент Раджаи, погибли десятки видных хомейнистов. 
 ...А расстрелы тем временем продолжались. За каждого убитого хомейниста 
уничтожались десятки и сотни моджахедов. Хватали правого и виноватого, боялись 
собственной тени и били, били, били, заполняли тюрьмы, пытали, мучили, 
издевались. 
 ...Вспыхнул мятеж заключенных в страшной тюрьме "Эвин". Во главе восстания 
стал моджахед Саадати, арестованный еще в апреле 1979 года. Заключенные убили 
начальника тюрьмы, но сами были перебиты стражей. Саадати расстреляли. Через 
несколько дней в газетах было опубликовано его "предсмертное письмо", в котором 
он будто бы отрекался от того, за что боролся всю свою недолгую жизнь. 
Хомейнисты понимают, что погибший герой продолжает сражаться, пока остаются на 
земле его враги и его единомышленники. Оклеветать замученного и расстрелянного, 
представить его жалким перебежчиком, издеваться над самой памятью поверженного 
противника стало обычным приемом хомейнистов. 
 Пройдет время. Обретет свое место в истории Ирана Хомейни. Были уже в Иране 
выдающиеся деятели, чьими именами назывались города, улицы и школы, их идеями, 
казалось бы, жили целые поколения иранцев. И вдруг... со скрипом, лязгом 
приходит в движение колесо то ли истории, то ли фортуны, и рассеиваются миражи, 
летят с пьедесталов бронзовые кумиры, тают в прозрачнейшем персидском воздухе 
грандиозные мифы. 
 Кто же он, Хомейни? Одно из самых популярных официальных прозвищ имама Хомейни 
- "бутшекан", сокрушитель идолов. Он поверг в прах кумиры всех шахов, правивших 
Ираном, и на памяти ныне живущих, и в незапамятные времена. Хомейни объявил 
монархистом великого Фирдоуси, чей белоснежный памятник все же остался стоять 
на одной из центральных площадей столицы, но "Книга царей" - "Шахнаме" 
подверглась официальному неодобрению. Простодушный, деятельный ходжатоль-эслам 
Хальхали, все понимающий буквально - уничтожать врагов имама, так уничтожать, 
сокрушать идолов, так сокрушать - отправляет два бульдозера и бригаду рабочих к 
усыпальнице, где покоится перевезенный из Иоганнесбурга прах предпоследнего 
монарха династии Пехлеви, сравнивает усыпальницу с лицом земли. Ходжатоль-эслам 
торжественно провозглашает, что на этом месте будет сооружен общественный 
туалет. Народ безмолвствует. Две с половиной тысячи лет самодержавия, 
разбавленного долгими периодами смут, анархий, чужеземных завоеваний, 
завершаются планом строительства скромного общественно полезного сооружения и 
ходжатоль-эсламом Хальхали. Кончился миф. На месте разбитых идолов, 
разоблаченных и осмеянных мифов вознесся новый истукан. До очередного поворота 
колеса. 
 Детали, мелочи, из которых состоит жизнь, уйдут вместе с нами; станут 
неразличимы добро и зло. В этом таится опасность, ибо история - это урок для 
будущего. Осмысление истории современниками - часть этого урока. "Нет большего 
богатства, чем мудрость. Нет горше нищеты, чем невежество", говорил первый 
шиитский имам, повелитель правоверных Али ибн-Аби Талиб. 
 Из записных книжек 
 Иностранец в чужой стране живет стереотипами, вольно или невольно меряет все 
на свой аршин, доверчиво воспринимает суждения соотечественников, если они не 
противоречат его собственным, самым поверхностным впечатлениям. В душу чужого 
народа не заглянешь. Она вскормлена другим молоком, вдохнула при рождении 
другой воздух, впитала другие сказки, пословицы, поверья, ненавидела своих 
злодеев и восхищалась своими героями. И, тем не менее, в отличие от загадочной