выслушать их обвинения. Тренд пришел к выводу, что первоначальное расследование,
 проведенное совместно СИС и МИ-5, было полным и объективным. Попыток скрыть 
истину не было, и в силу этого нет оснований считать, что Холлис был советским 
агентом.
 Эти действия, связанные с Холлисом, невозможно было сохранить в полной тайне. 
Хотя в то время обвинения еще не стали достоянием общественности, они тем не 
менее привели к удивительным политическим последствиям. Премьер-министр, узнав 
о существовании дела против Холлиса, был потрясен. Леди Фалькендер, его 
политический секретарь, вспоминает: «Гарольд сказал мне: «Ну теперь, кажется, 
меня ничем невозможно удивить. Только что мне сообщили о том, что руководитель 
МИ-5, возможно, переметнулся к русским»(16). Выслушав доклад Тренда, Вильсон 
высказал опасение, не стал ли Холлис жертвой фракции правых, действующей в МИ-5.
 Когда же по Уайтхоллу поползли слухи, порочащие правительство Вильсона, и 
пошли разговоры о том, что он и леди Фалькендер имели связи с коммунистами, а 
на Даунинг-стрит, 10 создана коммунистическая ячейка, премьер посчитал, что 
«младотурки» ведут прямую атаку и на него лично.
 Ею подозрения не были лишены оснований. Голицын уверенно заявлял, что Вильсон, 
может быть, и не являясь прямым советским агентом, все же приносил России 
большую пользу. (Голицын преподнес сенсационное известие о том, что КГБ якобы 
отравил предыдущего лидера лейбористов, Хью Гейтскелла, открывая тем самым 
Вильсону путь к креслу премьера!) Эта идея Голицына прибыла в Великобританию 
одновременно с сообщением о том, что Советы сумели внедрить своих агентов на 
очень высоком государственном уровне. Сейчас невозможно установить, повторяли 
ли «младотурки» слова Голицына, превратившиеся в слухи, будоражившие Уайтхолл, 
или же они самостоятельно начали собирать информацию, направленную против 
Вильсона. В любом случае последний был уверен в том, что находится под 
наблюдением, а лорд Гардинер, занимавший высший юридический пост в государстве, 
считал, что его служебный телефон прослушивается. «Я полагаю с большой долей 
вероятности, что МИ-5 подключено к телефонам в моем офисе, – говорил позже лорд 
Гардинер. – Когда мне требовалось провести по-настоящему конфиденциальную 
беседу, например с генеральным прокурором, я приглашал его в свой автомобиль, 
так как хорошо знал своего водителя и был абсолютно уверен, что она не 
позволила бы установить в машине тайно от меня подслушивающее устройство»(17).
 В августе 1975 года Вильсон пригласил к себе директора СИС Мориса Олдфилда и 
руководителя МИ-5 Майкла Хэнли. От них он узнал о том, что в обоих ведомствах 
имелись сотрудники, крайне враждебно относящиеся к лейбористам. (Неудивительно, 
принимая во внимание специфику их работы.) Но при этом оба руководителя 
заверили премьера в том, что и СИС и МИ-5 остаются под министерским контролем 
вне зависимости от того, какая партия в настоящий момент стоит у власти. 
Вильсон не до конца поверил этим словам. 10 февраля 1976 года он назначил 
встречу своему издателю лорду Вейденфельду в палате общин. Он обратился к лорду 
с удивительной просьбой.
 Премьер-министр Великобритании решил действовать через головы своих 
разведывательных служб и обратился напрямую в ЦРУ. Он попросил Вейденфельда 
доставить письмо в Вашингтон их общему другу сенатору Хемфри. В письме был 
приведен список имен сотрудников СИС и МИ-5, находившихся у Вильсона под 
подозрением. Премьер хотел, чтобы сенатор поинтересовался у директора ЦРУ 
Джорджа Буша, что известно его ведомству об этих людях. Насколько вероятно, что 
кто-то из них работает на ЦРУ и что в ЦРУ, возможно, существует группа, которая 
без ведома его директора начала наблюдение за премьер-министром Великобритании. 
(Вспомним, что в этот момент положение ЦРУ было довольно шатким, ибо каждый 
день открывались его новые и новые злоупотребления.) Буш настолько серьезно 
отнесся к письму Вильсона, что решил лично слетать в Лондон и заверить 
премьер-министра в том, что если тот и находится под наблюдением, то ЦРУ к 
этому совершенно непричастно(18).
 Ко времени прилета Буша Вильсон уже вышел в отставку, но тем не менее он 
принялся хлопотать о создании королевской комиссии, призванной рассмотреть 
деятельность МИ-5 и ту роль, которую играла эта организация во время пребывания 
лейбористов у власти. Он запускал пробные шары в редакции многих газет, чтобы 
выявить степень их поддержки. Однако, если те заранее своей поддержки не 
обещали, Вильсон не сообщал им о мотивах, в силу которых он требовал создания 
королевской комиссии. Газетные редакторы весьма сдержанно отнеслись к 
инициативе бывшего премьера, не зная фактов, оправдывающих столь серьезный шаг, 
как создание королевской комиссии. Вильсон обратился в Би-Би-Си и дал серию 
интервью Бэрри Пенроузу и Роджеру Кортуару. Позже леди Фалькендер 
детализировала общие обвинения, выдвинутые Вильсоном. Процесс интервьюирования 
занял несколько месяцев (все беседы записывались на пленку)(19).
 Интервью Вильсона касались множества проблем, начиная с дела «младотурок» 
против Холлиса и кончая историей о том, как КГБ пытался скомпрометировать 
некоторых должностных лиц. Он поведал о планах военного переворота с целью 
свержения лейбористского правительства, планах, которые лорд Маунтбеттен 
обсуждал со своими единомышленниками. Журналисты затруднялись выделить главную 
идею в выдвинутых Вильсоном обвинениях. С одной стороны, он, видимо, соглашался 
с некоторыми мыслями «младотурок», например с тем, что Советы сумели проникнуть 
в английское общество глубже, чем считалось ранее (признания Бланта стали 
достоянием гласности лишь в 1979 году). Но в то же время бывший премьер считал, 
что МИ-5, зная о существовании планов насильственного свержения его 
правительства, не делала никаких предупреждений. (На самом деле МИ-5 
информировала обо всем министра внутренних дел Джеймса Каллагена, но последний 
решил ничего не сообщать ни Вильсону, ни Кабинету министров.)(20) Это,