в американской столице в военные годы оказалось почти пять тысяч советских 
граждан, командированных различными ведомствами (см. «Сталинское десятилетие 
холодной войны», М., 1999). Сколько среди них было кадровых разведчиков и 
сколько выполняло разовые поручения Наркомата госбезопасности и 
Разведуправления Генерального штаба — неизвестно по причине закрытости архивов.
 В 1943 году в Соединенных Штатах сформировали отдельную резидентуру для сбора 
научно-технической информации под руководством Леонида Романовича Квасникова (в 
1996 году, посмертно, он получил звание Героя России). Он был 
инженером-механиком, окончил аспирантуру и особенно серьезно относился к 
конспирации: требовал от подчиненных даже в защищенных помещениях резидентуры 
говорить только шепотом, а клички агентов писать на листках бумаги, которые 
сразу уничтожал.
 14 февраля 1943 года Павел Фитин получил звание комиссара госбезопасности 3-го 
ранга, а в июле 1945-го, при переводе сотрудников госбезопасности на 
общеармейские звания, стал генерал-лейтенантом.
 5 ноября 1944 года государственные награды получили сразу восемьдесят семь 
сотрудников внешней разведки. Фитина наградили орденом Красного Знамени.
 14 апреля 1943 года Сталин вновь разделил НКВД на два наркомата. Разведку 
включили в наркомат госбезопасности, ставший через три года министерством.
 Павел Фитин мог докладывать об одном достижении за другим. Федеральное бюро 
расследований русскими не интересовалось. Американская контрразведка занималась 
только врагами — немцами и японцами, так что советские разведчики могли 
работать совершенно свободно. Помимо политической информации они добывали в 
огромных количествах чертежи и технологии, необходимые для производства нового 
оружия. Иногда они попадались. Но президент Франклин Рузвельт приказал 
Федеральному бюро расследований не трогать советских разведчиков или по крайней 
мере не доводить дело до скандала.
 Два помощника советского военно-воздушного атташе 10 июня 1941 года были 
объявлены персонами нон-грата, но после нападения Германии на Советский Союз 
получили право остаться в Соединенных Штатах.
 Резидент НКГБ в Нью-Йорке Гайк Бадалович Овакимян (он был хорошо образованным 
человеком, кандидатом химических наук и занимался научно-технической разведкой) 
в апреле 1941 года был взят сотрудниками ФБР с поличным. Его выпустили под 
залог и собирались судить. Но после нападения немцев на Советский Союз 
отношение американцев к русским изменилось, Овакимяну позволили в июле спокойно 
уехать.
 Резидента НКГБ в Вашингтоне Василия Зарубина, который работал под крышей 
третьего секретаря посольства, сотрудники ФБР тоже взяли с поличным в 1944 году,
 но и он смог уехать без скандала.
 После Зарубина резидентом стал Степан Захарович Апресян, старший брат которого,
 Дереник Апресян, тоже был чекистом. Апресян-старший сделал большую карьеру в 
экономическом отделе Главного управления государственной безопасности НКВД. В 
декабре 1936 года он получил звание майора госбезопасности, а в августе 1937 
года был назначен наркомом внутренних дел Узбекистана и одновременно 
начальником Особого отдела Среднеазиатского военного округа.
 21 ноября 1938 года Дереника Апресяна арестовали, 22 февраля 1939-го 
приговорили к высшей мере наказания и расстреляли. Его младшего брата, 
работавшего в иностранном отделе, арестовали, но через год выпустили и даже 
отправили в Вашингтон.
 «Расстрел брата, — вспоминал работавший в резидентуре Александр Феклисов, — 
месяцы, проведенные в тюрьме, видимо, не прошли для Степана бесследно. Он стал 
болезненно нерешительным, за несколько дней до встречи с агентом начинал 
нервничать, невнимательно слушал собеседника. В ходе проверки перед встречей 
беспокойно осматривался, быстро, почти бегом, передвигался по улице…»
 В 1945 году Степана Апресяна вернули в Москву.
 К концу войны и сразу после нее усилия разведаппарата в Соединенных Штатах 
были сосредоточены на атомных делах, и эта работа увенчалась грандиозным 
успехом. Советские ученые, занятые созданием ядерного взрывного устройства, 
получили доступ к результатам американских исследований, что позволило в 
кратчайшие сроки обзавестить собственной бомбой.
 Один из бывших советских разведчиков рассказывал мне, что во время войны и в 
первые послевоенные годы они свободно заходили в американское военное 
министерство и, если хозяина кабинета не было на месте, открывали его 
письменный стол и преспокойно изучали любые бумаги. Советских офицеров везде 
встречали как союзников и друзей. А они с самого начала убедили себя в том, что 
Соединенные Штаты и Англия — откровенные и опасные враги, а вовсе не союзники в 
общей борьбе.
 Перелом наступил после того, как 5 сентября 1945 года бежал шифровальщик 
посольства СССР в Канаде лейтенант Игорь Сергеевич Гузенко. Он был сотрудником 
военной разведки, долго готовился к побегу и передал канадской полиции много 
секретных материалов. Канадцы были потрясены тем, что СССР шпионил за своими 
союзниками.
 Первым о масштабах деятельности советской разведки намеревался рассказать 
полковник Константин Волков, который в Турции работал под крышей вице-консула. 
Он предложил англичанам назвать имена советских агентов в Великобритании в 
обмен на политическое убежище. Английские разведчики в Турции не знали, как им 
поступить, и запросили Лондон. Сообщение из Стамбула попало в руки Кима Филби, 
который, понимая, что разоблачение грозит прежде всего ему самому, сразу же 
связался с советской резидентурой.
 Резидент в Стамбуле полковник Михаил Матвеевич Батурин, отец Юрия Батурина,