с удовольствием помогал товарищам из НКВД.
 12 ноября 1940 Молотов на поезде прибыл в Берлин в надежде решить спорные 
вопросы с Гитлером. Его сопровождали новый нарком черной металлургии Иван 
Тевосян, первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Меркулов и 
Деканозов, который остался в Берлине послом.
 Деканозов на правах бывшего начальника разведки опекал берлинскую резидентуру.
 В начале тридцатых резидентом в Берлине был опытный чекист Борис Давидович 
Берман. В Москве комиссар госбезопасности 3-го ранга Берман стал в 1936 году 
первым заместителем начальника иностранного отдела. Потом его назначили 
наркомом внутренних дел Белоруссии, в сентябре 1938 года арестовали и в феврале 
1939-го расстреляли.
 Его старший брат Матвей Берман тоже работал в органах госбезопасности. Он стал 
начальником ГУЛАГа, заместителем наркома внутренних дел, наркомом связи. Его 
арестовали в декабре 1938 года, на три месяца позже Бориса, и расстреляли на 
месяц позже.
 В конце 1933 года в Берлине Бориса Бермана сменил Борис Моисеевич Гордон, 
партийный работник, который как раз окончил Институт красной профессуры. На 
время его работы пришлась активная деятельность внешней разведки в Берлине, 
несмотря на трудность работы в условиях нацистской Германии. Были завербованы 
люди, которые из антифашистских побуждений снабжали Москву важнейшей 
информацией. Они стали известны как «Красная капелла».
 В мае 1937 года резидента Гордона отозвали в Москву и арестовали. Его сменил 
Александр Иванович Агаянц, которого перевели в Берлин из парижской резидентуры. 
Но в декабре 1938 года он умер во время срочной хирургической операции по 
поводу прободения язвы желудка. Его подчиненных одного за другим отзывали в 
Москву и обвиняли в шпионаже на немцев.
 В 1938 году в берлинской резидентуре были три оперативных работника, в 1939-м 
остались двое, один из них не говорил по-немецки. Москва запретила им 
встречаться с агентурой, поскольку ее вербовали «разоблаченные враги народа». 
Один из лучших агентов в Германии Арвид Харнак, обладавший уникальными 
источниками информации, больше года напрасно ждал связного, чтобы передать ему 
собранные сведения.
 Берлинская резидентура начала восстанавливаться только в 1939 году, но прежних 
успехов новое поколение разведчиков, людей профессионально неопытных, добиться 
уже не смогло.
 Агентурную сеть сформировали обширную, но агенты были невысокого уровня. Такой 
агент знал лишь то, что происходит в ведомстве, в котором он служил. Но он не 
был в состоянии проникнуть в мысли и намерения руководителей Германии, а ведь 
на самом деле только это и имело значение.
 Советская агентура не имела информации из первых рук, из окружения Гитлера. В 
Москве не знали, что же на самом деле думали и говорили руководители нацистской 
Германии. Строили предположения и ошибались.
 К тому же руководителем резидентуры в Берлине назначили не имевшего 
разведывательного опыта Амаяка Захаровича Кобулова — брата Богдана Кобулова, 
заместителя наркома госбезопасности и ближайшего соратника Берии.
 Амаяк Кобулов был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и 
обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой. Но этим достоинства Амаяка 
Захаровича исчерпывались. Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии резидент 
Кобулов, который начинал свою трудовую деятельность кассиром-счетоводом в 
Боржоми, не знал. Он рос в чекистском ведомстве благодаря старшему брату. Перед 
назначением в Берлин был первым заместителем наркома внутренних дел Украины.
 Немецкая контрразведка успешно подставила Амаяку Кобулову говоривших по-русски 
агентов-двойников, которые на самом деле работали на Главное управление 
имперской безопасности. Кобулов легко глотал наживку. В этой большой игре 
участвовал даже Гитлер. Он сам просматривал информацию, предназначенную для 
Кобулова.
 Немцы подсовывали Сталину успокоительную информацию: Германия не собирается 
нападать на Советский Союз. А в Москве нарком госбезопасности Меркулов шифровки 
Кобулова докладывал Сталину.
 25 мая 1941 года Меркулов отправил на имя Сталина, Молотова и Берии записку, 
построенную на донесениях агента советской разведки в Берлине — выходца из 
Латвии Орестеса Берлингса, который в реальности был агентом немецкой 
контрразведки по кличке Петер. Но ему верил Амаяк Кобулов.
 В записке Меркулова говорилось:
 «Война между Советским Союзом и Германией маловероятна… Германские военные 
силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость 
действовать, если Германию к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин 
станет более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а 
главное — даст побольше товаров, особенно нефти».
 Впрочем, напрасно некоторые исследователи делают из Амаяка Кобулова козла 
отпущения. Другие разведчики в те месяцы тоже присылали в Москву донесения, из 
которых следовало, что Гитлер не собирается воевать, а намерен давить на 
Сталина, добиваясь принятия своих условий.
 По всем каналам — дипломатическим и разведывательным (информацию давали не 
только резидентуры НКГБ, но и военная разведка, и военно-морская) — шел поток 
противоречивой информации. Сроки возможного нападения назывались разные, это 
вызывало сомнения и подозрения…
 Многие агенты советской разведки были людьми левых убеждений, антифашистами, 
которые считали Советский Союз союзником в борьбе с Гитлером. Другие агенты 
просили за информацию деньги. Работа аккордная — чем больше принесешь, тем