сь тогда 18 лет, пошел по моим стопам и учился 
в Институте международных отношений, осваивая голландский и английский языки. 
Младший, десятилетний Алексей, проучившийся три года в советской школе в 
Норвегии, собирался поступить в четвертый класс одной из московских школ.
    Алексей впоследствии также поступил в МГИМО и изучал шведский язык. Я 
рекомендовал сыновьям стать специалистами-международниками, не уточняя 
конкретных моментов будущей специальности. Непосвященному может показаться 
странным, что даже старший, уже взрослый сын не знал в то время, что я работаю 
в разведке. Из соображений конспирации я не говорил ему, что уже 
продолжительное время работаю не в МИД, а в спецслужбах. Лишь спустя несколько 
лет, когда я достаточно долго проработал на руководящих должностях в Центре и 
«шило в мешке» уже невозможно было больше утаить, дети узнали мое подлинное 
место службы и, примерно, занимаемое положение.
    Окончив вуз, Александр работал в нашем посольстве в Брюсселе, а Алексей в 
течение нескольких лет — в Стокгольме. Потом он покинул дипломатическую службу 
и перешел на работу консультантом в один из банков Москвы.
    В 1972 году Москва по-прежнему была городом с весьма сложными жилищными 
условиями. Конечно, в 60-е годы в ней было построено огромное количество 
квартир, что не шло ни в какое сравнение с началом 50-х, когда я был студентом. 
Официальная норма жилой площади в Москве составляла 9 квадратных метров на 
человека, и реально встать на очередь для улучшения жилищных условий могли 
только семьи, имеющие более скромное жилье.
107
    Практиковалось предоставление комнат в коммунальных квартирах на две и 
более семей. В 1958 году, проработав 4 года в МИД, я получил двухкомнатную 
квартиру вместе с одним из моих министерских коллег. После всех наших мытарств 
с жильем Валентина считала, что наконец-то мы решили жилищную проблему: на 
четверых членов семьи одна комната. В ней можно прожить до конца жизни! Говорю 
об этом, чтобы показать, какие потребности были у жен советских дипломатов в 
конце 50-х годов.
    Но, бесспорно, медленно и постепенно жизнь с каждым годом улучшалась. 
Откладывая ежемесячно в загранкомандировках некоторые суммы, я смог вступить в 
жилищный кооператив и, оплатив в 1967 году 60-процентов требуемой суммы, купил 
квартиру в рассрочку. Тех, кто полагает, что дипломаты и разведчики жили 
гораздо лучше, чем остальные советские граждане, я разочарую. Мы были 
материально обеспечены чуть-чуть лучше за счет высокой квалификации и тяжелой 
работы, но теряли неизмеримо больше из-за нелимитированного рабочего дня и 
бытовых неудобств. Как бы то ни было, в 1967 году мы въехали в трехкомнатную 
квартиру на набережной Тараса Шевченко в Москве, недалеко от Киевского вокзала, 
и первая собственная квартира показалась нам настоящей сказкой. Болгарская 
мебель, купленная в Доме мебели на Ленинском проспекте, сделала наше счастье 
полным.
    Мою нынешнюю квартиру на Большой Филевской улице я получил для себя и жены 
только в конце 80-х годов, поэтому по мере женитьбы сыновей и появления внуков 
мы вновь почувствовали себя довольно стесненно.
    Все годы работы в МИД и КГБ воспитание детей лежало на плечах Валентины. 
Переход в разведку принес ей главным образом непредсказуемость и беспокойство: 
поздние возвращения со службы, беспрестанные вызовы на работу. Тем не менее в 
60-70-е годы у меня еще оставалось какое-то время для нормального общения с 
детьми и я старался максимально использовать его, чтобы повлиять на сыновей. 
Валентина тоже внушала детям уважение к работе, которую выполнял я.
    Надеюсь, дети, став взрослыми, не очень на меня обижаются. В нашей жизни 
было и немало приятного, веселого. Не став сколько-нибудь заметным спортсменом, 
я был азартным болельщиком. Александр до сих пор вспоминает, как мальчишкой я 
провел его в раздевалку киевского «Динамо», которое играло с «Русенборгом» на 
его поле в Трондхейме. Украинский тренер без обиняков предложил своим 
футболистам «уложить норвежцев на поле». Киевляне обыграли норвежцев со счетом 
4:2, к счастью, не очень прислушавшись к тренерской установке и не слишком 
жестко играя с соперником.
    В Норвегии я заразился любовью к зимним видам спорта, особенно к 
скоростному бегу на коньках. Мы и в Москве ходили с детьми
108
на стадион в Лужниках, но я был разочарован реакцией моих соотечественников на 
выступления наших спортсменов. В Норвегии любой ребенок отлично знал, кто такие 
и что собой представляют великие советские конькобежцы Гончаренко, Шиликовский, 
Гришин или Скобликова, могли в любое время дня и ночи вспомнить их рекорды, 
вплоть до результатов забегов и секунд каждого круга. Многие наши болельщики, 
похоже, вовсе о них не слышали, не запоминали имен, а лишь смотрели, кто 
победил: «наш — не наш».
    В начале 70-х годов в Советском Союзе царствовал хоккей с шайбой. Как 
правильно выразился один из тренеров сборной СССР, ее выступления являлись 
частью жизни советских людей. Жена, правда, относилась к хоккею абсолютно 
равнодушно, но дети были в восторге.
    Были заметны успехи и в культурной жизни. Интереснее и разнообразнее 
становился театр, хотя к концу 70-х годов вновь обозначился спад. Большой театр 
был на высоте; его артисты выступали на лучших сценах мира. Мы с удовольствием 
замечали, что уровень концертной культуры тоже чрезвычайно высок.
    1980 год для нашей семьи был значительным в хорошем и плохом смысле слова. 
Дети выросли. Меня назначили заместителем начальника Первого главного 
управления КГБ, то есть заместителем руководителя разведки. Это был